Кладоискатели (сборник)

— Садитесь. — Шухов показал на стул.

Рогов сел, заметил бутылку, монетку и рукопись на столе. По лицу пробежала мимолетная тень, он нетерпеливо дернул плечом и недовольно произнес:

— Опять?

Шухов промолчал, думая, называть ему Рогова по имени или нет. Решил, что не стоит. Нет смысла прятать свою неприязнь к этому человеку. Впрочем, и выражать ее открыто вряд ли нужно. Игры в кошки-мышки не предвидится. Все карты на столе. И в нужный момент Рогов сам скажет то, чего ждет от него Шухов.

— Да, опять, — сказал он, нажимая на слово «опять». — Правда, теперь уже по другому поводу.

— Не понимаю. — Рогов вытянул шею, пытаясь заглянуть в рукопись.

«Погоди, поймешь», — подумал Шухов. Вслух же сказал:

— Вы помните Безуглова Владимира Петровича?

— Газетчика? Помню. А что?

— Он разговаривал с вами.

— Кажется. О какой-то ерунде. Это было очень давно. Неприятный человек, должен заметить. И тогда мне было не до него.

— Он, между прочим, хотел еще раз встретиться с вами.

— Не понимаю, — снова дернул плечом Рогов.

— Я подумал, — сказал Шухов, — что будет полезно предоставить вам эту возможность…

— Но… — начал было Рогов, но, уловив предостерегающий взгляд Шухова, замолчал в ожидании.

— Поэтому не следует терять времени, — закончил фразу Шухов и подал Рогову рукопись.

— Почитайте. Возникнут вопросы — задавайте. Так мы быстрее достигнем взаимопонимания.

И Рогов поднял к глазам

Говорят, море синее…

Это серое. Тяжелые свинцовые волны мерно хлопают по днищу нашего плашкоута. Сегодня — десятые сутки. Три дня назад мы похоронили Клименко. Я привязал к ногам парня коленчатый вал от мотора. И он стоя пошел на дно.

Клименко умер от страха. Это я знаю. Потому что сам еще живу. И Веденеев живет. Мы лежим под брезентом на корме нашей железной посудины. Брезент защищает от снежных зарядов и от волн, когда плашкоут вдруг начинает беситься. У нас есть еще ящик стеариновых свечей, коробка спичек и разобранный мотор от катера, который мы везли в Речное.

Веденеев уверен, что нас ищут. Он рассказал мне с десяток подобных историй. И у всех были благополучные концы. В веденеевских историях потерпевшие кораблекрушение варили суп из ремней, добывали морскую капусту. Мы не пробовали делать этого. Ремней нет, капуста тоже что-то не просматривается. Клименко стал есть свечи. И умер. А мы с Веденеевым живем. Я читал, что люди могут обходиться без пищи по четыре недели. Слышал, что практикуется лечение голодом. Значит, у нас есть резерв времени. Во всяком случае я, наверное, успею… Потом положу эти записки в бутылку из-под шампанского, залью горлышко стеарином и буду ждать. Оба мы с Веденеевым будем ждать. Во-первых, потому, что нас ищут, а во-вторых, потому, что ничего другого в создавшейся ситуации нам не остается.

Не верится, что у моря есть берега… В Речном жители поселка сейчас ходят на берег с ведрами. Прибой выносит к ногам людей стаи маленьких серебристых рыб. Мойва идет метать икру и становится добычей волн, людей и хищной наваги. Навага тоже в это время подходит к берегу. Она сильней и изворотливей мойвы. Навага ждет мойву и успевает удрать от прибойной волны на глубину. А мойва не успевает и гибнет, отдавая свою жизнь ради продления жизни. Парадокс? Почему именно сейчас мне лезут в голову всякие грустные парадоксы? Не вовремя лезут. У меня мало бумаги, и я должен писать о Рогове. Все, что успел узнать о нем, и все, что не успел рассказать Шухову.

Почему Рогов привлек мое внимание? Он не понравился мне сразу. Но тут дело не в интуиции. Нет, я никогда ей не верил. И никогда не забывал о том, что Шухов называет презумпцией невиновности. Просто тогда я думал о многом, пристально вглядывался в окружавших эту женщину людей, пытался разобраться в их взаимоотношениях. Ибо только это могло бы дать мне в руки ключик к пониманию, или, точнее, к проникновению в психологию как Маши Дементьевой, так и Рогова. И я нашел ключик, но замок не хотел открываться с одного оборота.

Когда я впервые появился в райгру [2] и заговорил о Дементьевой, Рогов заметил между прочим:

— Вы много курите. Это вредно. А в табаке, как утверждают авторитеты, наличествует полоний.

Он так и сказал: «наличествует». Сначала мне не понравилось это слово. Я тогда действительно много курил. Ходил к морю, смотрел на извечную картину борьбы моря и берега, живого и мертвого, движения и покоя, смотрел, раздумывал и курил. Может, в этот час Рогов вышел к прибойной полосе. Он тоже любил постоять на берегу, там, у мыса Аугус. Впрочем, зачем ему идти туда сейчас? Прошлое не возвращается. Машину времени нельзя построить даже при самом высоком уровне развития науки.

Это тоже любил говорить Рогов. Почему любил? Потому что я для него ныне в прошлом. А прошлое не возвращается. Так ли? Я принес бутылку из-под шампанского. Кто знает, может, она доберется по назначению. И сейчас я не курю, потому что сигареты давно кончились. Я могу быть спокоен, радиоактивный полоний не укоротит мою жизнь.

Веденеев говорит, что хотел бы посмотреть на Рогова. Веденееву я все рассказал, и он натолкнул меня на мысль о записках в бутылке. «Мало ли что», — сказал он. Да, он отличный парень — Веденеев. Такие не умирают от страха. Но я не уверен в том, что Веденееву удастся встретиться с Роговым. Да и зачем это? Встретиться было необходимо мне. Очень, крайне необходимо.

Где-то есть берега. Где-то с шумом катятся на землю серо-зеленые языки прибоя, облизывают гальку и, оставляя на ней хлопья пены, с шелестом уползают назад, чтобы через секунду, набрав силы, обрушить тонны воды на прежнее место. За первой волной бежит вторая… Третья… Четвертая… Изо дня в день, из года в год, из века в век.

Может, одна из волн, приподнимающих сейчас наш плашкоут, докатится до мыса Аугус и рассыплется брызгами у ног Рогова. Горсть холодных капель ударит в лицо. Что ж… Я знаю, что сделает Рогов. Он вынет платок и вытрет щеки. Насухо. И отодвинется подальше от воды. Из Речного он уже, вероятно, уехал. Нечего ему там задерживаться. Это поселок рыбаков. Он стоит на галечной косе, и с двух сторон его окружает море. Поэтому в Речном во всех колодцах вода солоноватая. Геологи туда приходят, когда возвращаются с маршрутов. А камеральные работы они ведут в городе. Из Речного в город ходят катера. Через день. Я поторопился, рассчитывал поскорее увидеть Рогова и поехал в Речное с оказией. Мне очень хотелось продолжить беседу о вреде табака. А потом я намеревался поговорить с Шуховым о том, что поразило меня. Шухов — серьезный человек, он должен понять. Но, увы, плашкоут оторвался от буксира так некстати. Впрочем, я надеюсь, что мне не удастся записать все. Море пока спокойно. Веденеев мне не мешает. Времени — навалом. Не надо даже тратить его на завтраки и обеды. Плохо одно. Я не знаю, донесет море бутылку до людей или нет. И это, кажется, единственное, чего я не знаю. Шухов, ау, похвалите меня за догадливость. В ваших протоколах отсутствует то, что я собираюсь написать. Потолкуйте с Роговым о его телефонном разговоре в ту ночь. И посмотрите на выражение его лица.

Камень не покатится с кручи, если его не толкнуть. Человек не побежит в ночь, если его не позвать. А моряки знают: плашкоут в шторм не оторвется от буксира, если трос достаточно длинный и прочный. Наш плашкоут оторвался потому, что трос был слишком коротким. Парни из команды торопились в Речное, понадеялись, что погода не подведет. А ночью разыгрался шторм.

Я же шел к Рогову, чтобы поговорить о телефонном звонке. Я поехал к нему, чтобы спросить: скажите, Рогов, о чем вы говорили с ней в ту ночь по телефону? Да, в этой истории была минута, когда все перевернулось с ног на голову.

И водолазам пришлось обшаривать дно бухты…