Грязный бизнес (сборник)

Это правда. Он позвонил Салу, чтобы проверить ее слова. Но почему она отправилась к Салу, почему ей вздумалось брать у него адрес Тоцци? Решила возобновить старое знакомство? Хотя о каком знакомстве может идти речь? В те времена она его терпеть не могла.

Тоцци сидел, глядя в пространство. Вполне логично, что кто-то из обвиняемых, проходящих по делу Фигаро, хочет сфабриковать против него дело. Все подстроено так, будто убийство совершил агент ФБР. Понятно, что им нужно подставить ФБР и добиться прекращения процесса.

Неожиданный приступ дружелюбия у Лесли Хэллоран показался ему крайне подозрительным уже тогда, когда она без предупреждения заявилась к нему. Сегодня стало ясно, что дельце дурно попахивает. Если подумать, кто из обвиняемых по делу Фигаро может отдать приказ организовать подобную акцию? Конечно, Саламандра, босс.

А кто его адвокат?

Маленькая Лесли Хэллоран.

Маленькая сучка.

Он сделал еще глоток пива и дал ему медленно стечь по горлу. Не хочется в это верить. И все же, хотя его мнение о ней сегодня в ресторане изменилось, это исключить нельзя. Черт знает что.

Тоцци вскочил и бросился в гостиную. Мак-Клири продолжал мерзнуть вместе с Рудольфом. Кретин.

Он пробежал обратно на кухню, выключил свет и выглянул в окно, выходящее во двор. Дырка в заборе, через которую лазили дети, все еще не была заделана. С другой стороны был проход между домами. Можно пройти подвалом, оставить машину на улице и сесть в поезд, идущий на Манхэттен. Гиббонс прав, Мак-Клири – никудышный профессионал, он так и простоит всю ночь, наблюдая за парадной дверью и не сводя глаз с машины Тоцци.

Он еще раз заскочил в спальню, схватил куртку, выключил горящее полено. Он выведет ее на чистую воду, если надо. Скажет ей, что ее привилегии как адвоката не будут стоить и выеденного яйца, если она сидит на информации, способной предотвратить неправильный ход расследования. Запугает ее до полусмерти. Ему нужно знать наверняка, замешана ли она.

Надевая пальто и доставая из кармана ключи, Тоцци взглянул на телефонные справочники, громоздившиеся на полочке для телефона. Самый толстый из них – Манхэттенский том. На днях он нашел ее адрес, просто так, из любопытства: «Л. Хэллоран, 317, Вост. Первая улица».

Если ей хоть что-нибудь известно, что-нибудь, что может ему помочь, он заставит ее это сказать. Не имеет значения, как он это сделает, но он заставит ее все рассказать. Но, открывая дверь и затем запирая ее за собой, он в глубине души надеялся, что ей ничего не известно, что она не имеет никакого отношения ко всему этому и абсолютно ничем не может помочь его реабилитации. Ему хотелось верить, что она в полном порядке. Ему хотелось верить, что и она, после всех прошедших лет, тоже думает, что он в полном порядке. Больше всего он боялся разочароваться.

Тоцци вынул ключи из замка и отправился вниз, в подвал.

– Послушай, как у тебя хватило наглости заявиться сюда в сочельник и высказывать мне подобные обвинения, Майкл. Это просто неслыханно.

Ее лицо виднелось из-за дверной цепочки. Он видел в щель, что на ней был розовый, но не очень сексуальный халат.

– Я не могу все объяснять в коридоре. Дай мне войти. Мне нужно поговорить с тобой.

Он старался, чтобы его голос звучал небрежно – типично полицейская манера разговора, – хотя с трудом сдерживал раздражение. Он твердо решил добиться от нее правды.

Она внимательно посмотрела на него и неожиданно закрыла дверь. Он приготовился было хорошенько стукнуть в нее, когда раздался звук снимаемой цепочки. Дверь широко распахнулась. Лесли выглядела сердитой как черт. Тоцци посмотрел вниз и увидел ее ноги – в пушистых, поношенных, розовых тапочках. Он чуть не рассмеялся. Скажите пожалуйста, гордячка и воображала Лесли Хэллоран стоит перед ним с кулачками в карманах старого махрового банного халата и в потрепанных розовых шлепанцах на ногах.

– Что произошло, Майкл? Чего ты хочешь?

Тоцци гордо задрал голову и засунул руки в карманы брюк.

– Нет, это чего ты хочешь от меня? Вот что я хотел бы узнать.

Ее глаза горели, грудь высоко вздымалась.

– Когда ты наконец повзрослеешь, Майкл? Почему бы тебе не пойти домой и не приготовить себе горячего шоколада? Да не забудь про зефир.

Он ничего не ответил, просто стоял и смотрел на нее ничего не выражающим взглядом. Пусть-ка понервничает.

– Ни с того ни с сего, советник, вы свернули со своего пути и начали преследовать меня. Для чего?

– Но я вовсе не преследовала тебя.

– Ты проделала весь путь в Ньюарк, чтобы, мило побеседовав с моим кузеном Салом, раздобыть у него мой адрес, затем в один прекрасный вечер неожиданно заваливаешься ко мне домой и приглашаешь на ленч – и при этом говоришь, что не преследуешь? А до этого ты мне и двух слов не сказала. Интересно, чем это после стольких лет я стал так интересен?

– А кто говорит, что ты интересен?

Тоцци прижал кулаки к груди.

– Вот здесь, в глубине души, у меня дурное предчувствие, и мне это не нравится. А знаешь, почему у меня появилось предчувствие? Потому что кто-то пытается повесить на меня убийство, и я думаю, что этот кто-то – твой клиент Саламандра. Два дня ты как с неба свалилась. Что ты вынюхивала? Проводила небольшую разведывательную операцию для сицилийцев?

Она просто смотрела на него, как бы глазам своим не веря. И по-прежнему взволнованно дышала, хотя это могло означать и то, что он ее смутил. Ладно. Надо ее слегка припугнуть и посмотреть, не выдаст ли и выражение лица.

– Ты шизоид, Майкл. Тебе это известно? Как ты мог даже предположить такое? Откуда я знала, что ты не?..

– Мама?

Они оба одновременно повернулись. В коридоре, на другой стороне гостиной, стояла маленькая девочка с длинными спутанными светлыми волосами и терла кулачками глаза. На ней была красная клетчатая фланелевая ночная рубашка, к груди она прижимала маленького игрушечного скунса. Тоцци посмотрел на Лесли и увидел, что она переменилась в лице. Интересно, она всегда так волнуется, когда ее дочь просыпается среди ночи.

– Патриция, почему ты встала?

Лесли подошла к своей дочери и обняла ее.

Девочка смотрела на Тоцци огромными голубыми глазами – точь-в-точь, как у ее матери.

– Мама, это Санта-Клаус?

– Нет, дорогая, это не Санта-Клаус. – Лесли даже не взглянула на Тоцци.

– А он еще не пришел?

– Нет еще.

Тоцци улыбнулся, чтобы успокоить ребенка. Он чувствовал себя ужасно, разбудив ребенка накануне Рождества.

– Я один из помощников Санта-Клауса, – сказал он, глядя на Лесли. – Проверяю, все ли в порядке, и смотрю, достаточно ли велики трубы.

Лесли неодобрительно на него посмотрела.

– Ну же, дорогая, пойдем в кроватку. Я ведь говорила тебе:

Санта-Клаус не придет, если узнает, что ты еще не спишь.

Лесли повела дочку по коридору. Тоцци слышал, как девочка спрашивала, кем он был на самом деле. Он правда помощник Санта-Клауса?

После того как они ушли, Тоцци прошел в комнату и принялся ее рассматривать. В углу стояла маленькая рождественская елочка, убранная красными шарами и белыми свечками. Мило, но не очень выразительно. Подарков под ней еще не было – должно быть, Лесли ждала, пока ребенок окончательно уснет. Его мама всегда прятала подарки до самого сочельника. Даже став старше, он никогда не мог угадать, куда она их девала – их дом был не таким уж большим.

Мебель у Лесли была очень практичная и элегантная. Вся из натурального дерева и покрыта черным лаком. Похоже, ручной работы. Ничего вычурного и экстравагантного. Он развалился на кушетке, стоявшей посреди комнаты, и стал рассматривать картины, написанные маслом. Судя по манере исполнения, все они принадлежали кисти одного художника. Какие-то неопределенные контуры, окруженные неясными цветовыми пятнами, которые возникают из мрака, словно инопланетяне, выхваченные туманной ночью светом фар автомобиля. Возможно, подлинники, приобретенные на одной из этих новомодных выставок в картинной галерее в Сохо по пятьдесят тысяч за каждую, а может быть, это были типичные образцы гостиничного искусства, из «Холидей-Инн», купленные на одной из распродаж, устраиваемых по выходным дням в Манхассете. Искусство – это то, в чем он абсолютно не разбирался. Возможно, она и могла себе позволить коллекционировать предметы искусства, если получила мешок денег от клиента, замешанного в торговле наркотиками. Что ж, с нее станется. Это ведь высший класс, шик.