Ликвидация (СИ)

- Ну и как? - усмехнулся Гоцман.

- Пока держится, - вздохнул Мишка и тут же встрепенулся, даже зевать перестал: - Бать, ты подари ему пачку «Герцеговины», а? Сил же нет!…

- Терпи, - покачал головой Давид. - Нечестно так.

- Ну да… - уныло кивнул Мишка.

- А вообще… правильно, шо бросаешь. Я вот с десяти лет дымлю - и все никак. И начинал тоже с «Сальве», - ухмыльнулся воспоминанию Гоцман, - только они тогда стоили шесть штук - гривенник…

Мишка снова кивнул, на этот раз молча.

- Друзья у тебя тут хоть появились?

- Ага, - зевнул Мишка. - Костька Беляев… Ему двенадцать уже. Бать, а ты чего такой понурый?

- Та вот… соскучился. Хочешь, завтра сходим скупнемся вместе? Или пароходы в порту посмотрим?… А то, может, на трофейную выставку? Там танки немецкие… «пантера», «тигр»…

Мишка искоса взглянул на него:

- Бать… шел бы ты…

- Кудой?- опешил Гоцман.

- К Норе своей.

- Та с чего ты взял? - неуклюже произнес Давид, отводя глаза.

- Та вижу, шо поссорились… Ну хочешь, щас оденусь и вместе сходим?… Бать, не могу тебя видеть, когда ты такой… Она ж нормальная, все понимает… Ты поговори…

Гоцман со злостью растоптал в пыли окурок:

- Ладно… Спать иди… советчик в сердечных вопросах.

Мишка поднялся, с жалостью глядя на окурок. И вдруг вскинул глаза:

- Бать, дай денег, а? Куплю ему «Герцеговину», паразиту…

Гоцман молча порылся в кармане, вынул замусоленную тридцатку:

- Только мороженое!… Договорились? Ну, или газировка…

- Договорились, договорились… - кисло пробурчал Мишка, комкая тридцатку в ладони. - Норе привет передай… Хорошо?

Это был ночной трамвай, самый последний на маршруте, о чем оповещала пассажиров красная лампа, горевшая на «лбу» вагона. Гоцман пробежался взглядом по лицам поздних пассажиров, но ничего подозрительного в них не нашел. Возвращалась с гулянки явно школьная по виду компания - два парня и две девчонки, всем лет по семнадцати, и они вполголоса флиртовали между собой. Ехал, покуривая папиросу «Бокс» и выпуская дым в разбитое окно, старичок, бережно придерживавший корзину с вишнями. У кабины вагоновожатого очень прямо, будто аршин проглотил, сидел на лавке симпатичный светловолосый юноша в недешевом костюме и американских ботинках на толстой подошве. Глаза у юноши показались Гоцману странными: холодные, изучающие и совсем не сонные это были глаза, будто юноша находился в трамвае на работе. Но холодный изучающий взгляд - это еще не повод подозревать человека. И Давид, отвернувшись, тяжело опустился на скользкую деревянную лавку.

Утомленная за день кондукторша спала, мирно похрапывая. Вагоновожатого тоже не было слышно. Казалось, что трамвай сам по себе пристает к пустынным, неосвещенным остановкам, где никто не сходит и никто не садился, и снова набирает ход.

Всем этим людям наверняка есть куда спешить, мутно думал Давид, щурясь из-под полуопущенных век на поздних пассажиров. Всех их ждут любящие люди, родной угол, пусть небогатый, но свой. Так получилось в этой странной жизни, что только мне негде преклонить голову. А может, прав Мишка, и нужно, наплевав на гордость и самолюбие, махнуть к Норе?… Не о том ли твердил ему и Виталий прошлой ночью, в бадеге?… А он как-никак человек опытный в сердечных делах. И счастье свое нашел прочно, судя по всему…

Давид сам не заметил, как задремал. Сон был коротким, но неожиданно освежающим, словно именно этой десятиминутной трамвайной дремы и ждал его организм. Разбудил его пьяный крик, тщетно пытавшийся угнаться за трамваем:

- Сто-о-о-ой…

Давид инстинктивно вскинул голову, разлепил глаза. И тут же обратил внимание на то, что светловолосый юноша в костюме тоже мгновенно напрягся как тетива. За окнами вагона по-прежнему была темень, хоть глаза выколи. Трамвай двигался неровными толчками, словно больной.

- «Канатная», следующая «Куликово поле», конечная, - внятно произнесла во сне кондукторша и снова захрапела.

…Примерно через десять минут дверь открыл заспанный Петюня. Был он, как и в прошлый раз, в тельняшке. Без лишних слов Гоцман сгреб его за полосатую, как у зебры, грудь и вывел на лестничную клетку.

- Нора дома?

- Ага… - Петюня собрался было позвать ее, но Гоцман приложил палец к губам.

- К ней кто-то ходит?

- Вы за шо?… - напряг заспанные мозги Петюня. - А-а… Та не. Одна она. Вчера, правда, утром из нефтелавки с букетом пришла. Во каким, мама дорогая… - Петюня раскинул руки наподобие того, как это делают рыбаки, когда показывают размеры пойманной рыбы, и наставительно воздел указательный палец. - Но - заплаканная.

- А до этого? - с надеждой спросил Гоцман.

- До этого - нет… Та вы ж ей дверь сломали. Может, с того?…

Гоцман усмехнулся:

- Все, психолог, свободен… - Он впихнул Петюню обратно в прихожую, захлопнул дверь. Спустился на несколько ступенек, похлопал по карманам, ища папиросы. И обернулся на звук открываемой двери…

Нора была одета так, словно собиралась в дорогу. Да она и собралась, иначе не держала бы в руке большой фанерный чемодан. «Их же Фима делал, - отстраненно, холодно подумал Давид, глядя с нижней площадки на Нору. - И этот, наверное, тоже его».

- Уезжаете?

- Да… - Ее голос как всегда был похож на шелест опавших листьев.

- А я к вам. Извините, шо ночью…

- Мне уже нужно спешить…

- Сейчас есть какой-то поезд? - удивился Гоцман.

- Ну… - замялась она, опустив глаза.

- Я вас провожу.

- Не надо. Я сама.

Нора с трудом подняла чемодан, стала спускаться. Она попыталась пройти мимо Гоцмана, но он перехватил чемодан за ручку.

- Посидим на дорожку.

Он опустился на чемодан, Нора стояла рядом. Смотрели в разные стороны.

Встревоженно мяукнул кот, шурша железом, и снова стихло.

- Нора:…

- Я не Нора, - тихо ответила она, и Давид ошеломленно взглянул на нее. - Нора - это из Ибсена… А я - Елена… Вдова… Он тоже был следователь. НКВД. Его расстреляли перед войной. А я бежала из Москвы. Купила паспорт… Вот так… - Она со вздохом поднялась с чемодана. - Прощайте… Отдайте чемодан.

Гоцман продолжал сидеть неподвижно.

- Шо вы из меня дешевку делаете?… Думаете, узнаю - и сбегу?… Гоцман - копеечный фраер?…

Он вскочил и зло пнул ногой чемодан. Тот загромыхал вниз по лестнице, шмякнулся на площадку, но не раскрылся - замки выдержали.

- Та езжайте вы куда хотите…

Гоцман сбежал вниз, подхватил было упавший чемодан, но неожиданно опустился на него снова, тяжело, устало свесив голову и руки.

- Я на поезд опоздаю, - долетел до него чуть слышный голос странной женщины, женщины, без которой он уже не представлял свою жизнь.

И тогда Давид поднял голову:

- Давай ты никуда не поедешь.

Глава шестая

Шулера были похожи друг на друга как братья - рыженькие, узкоплечие, в одинаковых пиджачках с наваченными по последней моде плечами. Только у одного шулера - его Платов мысленно окрестил Первым - глаза были бутылочного цвета и слегка косили, а у другого - Второго - они были черные, маслянистые. Оба изредка переглядывались с озабоченным видом.

И волноваться было отчего. Перед Платовым на столе, покрытом чистой скатертью, громоздилась солидная горка потрепанных купюр, а стой суммой, которой располагали после двух часов игры шулера, и на Привоз-то было стыдно пойти.

Платов потянулся за фарфоровой чашечкой, в которой ароматно дымился заваренный хозяином настоящий кофе. Воспользовавшись этим, Первый элегантно вытянул из рукава новую карту. Он не заметил, что Платов, отпивая кофе, усмехнулся…

Аккуратно промокнув губы платком, Платов отставил чашку с допитым кофе, небрежно извлек из груды денег три красных червонца и бросил их в центр стола. Первый сипло процедил: «Принято», второй молча сбросил карты. Платов с усмешкой взял еще несколько купюр и бросил на стол. На этот раз Первый думал долго - денег перед ним уже почти не было. Наконец он сгреб в кучу деньги Второго и бросил их в центр: