Диско-бар

— Что вам угодно, молодой человек?

Видимо, от удара в голове инспектора настолько всё сместилось, что нужные слова пропали, а всплыли ненужные. Как там…

— «Мой папа говорил, что есть только одна вещь хуже, чем женщина, — это две женщины».

И Леденцов побрёл вниз.

10

Июнь, а уже загоревший; со скрещёнными на груди руками; в бледно-салатной рубашке с декоративными погончиками, пристёгнутыми на крупные изумрудные пуговицы; на фоне пришпиленной к стене карты района, Петельников походил на молодого генерала, опалённого сражением. Он выпрямил под столом ноги, сумев дотянуться ими до стула, на котором сидел Леденцов.

— Иногда мне кажется, что все родители состоят в заговоре против своих детей, — сказал Петельников задумчиво.

— Женщины уж точно в заговоре против мужчин, товарищ капитан.

— А дети против отцов.

— Начальники против подчинённых, товарищ капитан.

— А все дураки в заговоре против умных.

Вчерашняя история давила Леденцова обидой и неразгаданностью. Он хотел было возразить, что умные в заговоре против несчастных дураков, но неприятная мысль удержала: со старшим инспектором капитаном Петельниковым такого бы не случилось.

— А что ты сидишь, будто тебя твоим любимым чайником хватили по темечку?

В темени Леденцова больно ёкнула кровь, то ли отозвавшись на стук сердца, то ли на догадливые слова начальника.

— Неудачи преследуют, товарищ капитан.

— Худо, неудачников я не люблю.

— Не гуманно, товарищ капитан.

— Я убедился, Леденцов, что неудачник — это лодырь или дурак.

— А болезни, несчастья?

— Исключим вмешательство рока.

— А если цели не достигнуть, девушка не любит, денег не хватает?

— Цель не достигнуть, так поставь другую. Девушка не любит, так ты её люби. Денег не хватает, так заработай.

— Неужели у вас не бывает неудач, товарищ капитан?

— Почему же…

— И что вы тогда делаете?

— Вот что.

Петельников подошёл к встроенному шкафу и выкатил массивную гантелину, похожую на мини-штангу. В его руке она взлетела к потолку легко, как деревянная. Инспектор работал ею долго, выжимал второй рукой ещё дольше — пока не покраснело лицо и не отяжелело дыхание. И каждый его взмах отдавался в голове Леденцова метрономным постукиванием.

— А ты что делаешь при неудачах? — прерывисто спросил Петельников.

— Ем, товарищ капитан.

— Что ешь?

— Всё, лишь бы побольше.

— Сколько сегодня съел?

— Назвать блюда, товарищ капитан?

— Нет, в объёмном исчислении.

— Три глубокие тарелки с полугустыми и желеподобными продуктами, батон твёрдых и чайник жидких.

Петельников глянул из-под штанги на фигуру инспектора. Леденцов погладил живот.

— А незаметно.

— Неудачи всё сожгли, товарищ капитан.

— Простое слово «розыск», — жаркий Петельников сел под карту, — жутко усложняется, стоит к нему прибавить слово «уголовный». Неудачи в розыске естественны, как алкаши в вытрезвителе.

— Если бы в розыске…

— Выкладывай.

Леденцов помялся. Не хотелось ему рассказывать о своих злоключениях, которые он считал сугубо личными. Но тёмные глаза капитана смотрели непререкаемо, сам Леденцов разгадки не знал, поделиться с кем-то тянуло, вся эта история могла стать совсем не лишней, и уж если рассказывать, то лишь Петельникову…

Леденцов выложил всё и подробно — умолчал только о прикосновенном поцелуе, опасаясь насмешек.

— И верно, неудачи.

— Это от лени, от глупости, или вмешался рок, товарищ капитан?

— Ищи женщину, — улыбнулся Петельников.

— «Если бы не было женщин, то не было бы и преступлений…»

— Вряд ли, лейтенант.

— «…но пусть будут преступления, были бы женщины», — добавил Леденцов.

— А, из доклада века… Скажи-ка, где записки?

— Первую сразу порвал, вторую где-то обронил. Голова болела, товарищ капитан.

— Они написаны одним почерком?

— Разными.

Петельников уставился в чужое лицо немигающим и неотводимым взглядом, который надо было перетерпеть. Леденцов мечтал о таком взгляде, нужном в оперативной работе. Его же светло-рыжие глаза, сколько их ни тренируй, смотрят озорно, как у весёлого клоуна.

— Привлечём логику, — ослабил взгляд Петельников.

Леденцов молчал, поскольку эту логику он бессильно привлекал всю ночь.

— Есть три странных и никак не связанных эпизода: в автобусе, на молу и в пустой квартире. Что отсюда вытекает?

— Случайность.

— Но они связаны одним человеком, Наташей. В первом эпизоде ты за неё заступился, во втором — она тебе пишет записку, а в третьем — звонит. Что вытекает?

— Что она в меня влюбилась, товарищ капитан.

— Анализируем первый случай. К тебе, пристали?

— Нет, к Наташе.

— К Наташе, а ты помешал. Второй случай. Тебя били?

— Нет, клетчаторубашечного.

— А ты уверен, что пришли бить не тебя?

— Он же к ним шагнул…

— Ты мог не рассмотреть, он мог просто идти в их сторону, его могли позвать…

— Да, возможно.

— Тогда выходит, что хотели избить тебя. Опять-таки из-за Наташи. И в третьем случае тоже ударили за неё — тут уж бесспорно.

— Ревность?

— Тогда почему к ней приставал пьяный верзила? Почему их целая компания? На ревность не похоже.

— А что же, товарищ капитан?

— Кто-то охотится.

— За мной?

— Нет, за этой Наташей.

Теперь Леденцов смотрел неотводимым взглядом, в котором не было и капли озорства. Ночью он ворочался не столько от гудящей головы, сколько от придуманных версий — их было штук десять, разных, одна смелей другой. Правда, десятая, последняя версия подошла вплотную к петельниковской, но он счёл её плагиатом из тех зарубежных детективов, которые грудами лежали на столе, — Наташу хочет похитить мафия для публичного дома за океан. Вместе с тубусиком, похожим на неошкуренное полешко.

— Товарищ капитан, вы супермен?

— Это почему же?

— Логика у вас железная, неудач не бывает…

— Ну, неудачи случаются.

— Любите красиво одеваться, — вдруг добавил Леденцов неожиданно для себя, видимо, сказывалась головная боль.

— А почему человеку не одеваться красиво?

— У вас в квартире навалом комфорту…

— А почему человеку жить без комфорта?

— Вы никого не боитесь…

— А почему, лейтенант, мужчина должен кого-то бояться?

— Машину купили…

— А почему бы мне не ездить на своей машине?

— Вот я и говорю — супермен.

— Лейтенант, если человек здоров, работает и не закомплексован, то он супермен?

— Вы говорили про джинсовых ребят…

Петельников его понял и блеснул тёмными глазами, как антрацитными:

— Я не против того, что ребята тянутся к благам, — я против того, что они тянутся к готовым благам.

Леденцов устало промолчал. Если старший инспектор не супермен, то кто же он, Леденцов, который сейчас оказался и нездоровым, и не мог работать, и был закомплексован своими приключениями, как запрограммированная вычислительная машина?

— Вот, глянь!

Леденцов подошёл к карте, расцвеченной синими кружочками. Они рассыпались почти равномерно, но в одном месте сбежались плотно в ярко-синий вытянутый овал, похожий на гроздь винограда «Изабелла».

— Я решил заняться не Ивановым и Петровым, а проблемой. Собрал по детским комнатам материал на трудных подростков. Мелкие кражи или склонность к ним, выпивки, спекуляции… И пришла мне фантазия этими кружочками нанести адреса ребят на карту. И что вышло?

— Большинство их живёт в одном микрорайоне.

— Но почему? Их же не нарочно туда вселяли.

— Не знаю, товарищ капитан.

— Вот и я не знаю. А ты говоришь, супермен.

Леденцову ни о чём не хотелось думать, кроме своей истории, — она напоминала о себе ежеминутно пульсирующей болью в темени.

— Приказываю, — сказал Петельников тоном, в котором никакого приказа не было. — Боря, возьми нашу машину и поезжай на рентген. Пусть глянут, цел ли интеллект.