Пожилая дама в Голландии

Я резво побежала за ними, но догнать мальчишек мне удалось только в конце улицы. Крысь смеялся и изворачивался, как вьюн.

– Я разрешила тебе прятаться в моей комнате, но не играть с моими вещами, к тому же эта шапка не моя. Ты должен ее снять.

– Но я хочу в ней бегать! – протестовал он.

– Говорю тебе, что это шапка не моя. – Я бесцеремонно сняла ее с головы Крыся.

Он замолчал, посмотрел на меня, покраснел и разразился плачем.

– Не реви, тем более что ты уже бегал в ней, хватит! – сказала я сконфуженно и хотела его обнять. Он вырвался.

– Не люблю тебя! – заорал мой внук и побежал к дому.

Я осталась посреди улицы с несчастной шапкой в руках.

– Дети бывают невежливыми…

Замечание это, сказанное по-английски, исходило из дома, перед которым я оказалась. Меня это удивило, так как я и представить себе не могла, что сцену с шапкой и Крысем мог видеть кто-нибудь еще. Однако в дверях дома стояла элегантная женщина в замшевой юбке и замшевой короткой курточке и смотрела на меня с любопытством.

Смутившись и лихорадочно подыскивая английские слова, я объяснила, почему отобрала у внука шапку, а также рассказала историю этой шапки. Элегантная женщина, казалось, слушала меня с большим интересом.

– Вы будете здесь, в Голландии, искать владелицу шапки? – спросила она.

– Во всяком случае постараюсь это сделать, – ответила я. – Мне известна ее фамилия.

Я кивнула на прощанье и повернула в сторону своего дома. Только тогда я заметила, что неподалеку припаркован серый «порше». Так ведь это та самая племянница, тетка которой была замужем за польским солдатом! Я пожалела, что не спросила ее об этом, и решила спросить при первом удобном случае.

Разумеется, я не сказала своей невестке о том, что познакомилась с владелицей «порше». Я не сомневалась: Эльжбета все еще краснеет в душе, вспоминая мои бесцеремонные вопросы к Лизе, и наверняка хочет, чтобы я не знакомилась больше ни с кем из соседей.

Не сразу удалось мне вернуть и расположение Крыся.

Войтек заявился в этот день необычно рано и обедал вместе с нами. После десерта, когда Крысь уже пошел наверх, Эльжбета сказала ему:

– Пушистик познакомилась с Лизой, она заходила сегодня.

Войтек взглянул на меня вопросительно. Я не была уверена, ждет ли он от меня ответа на вопрос о причинах ее визита или о моем впечатлении о ней. Но предусмотрительно выбрала последнее.

– Это корова, которая может нравиться пастуху, ведущему одинокую жизнь на пастбище, – бросила я будто бы походя и начала говорить о своих впечатлениях от местного торгового центра. Я не смотрела на моего ребенка, но в глазах его жены заметила удовлетворенный блеск.

Когда Эльжбета ушла мыть Крыся, я рассказала Войтеку, что Крысь играл с лисьей шапкой, что он плакал, когда я отобрала ее, и что пора наконец что-то с ней сделать.

– Думаю, тебе нужно пойти в полицию и рассказать об этой шапке, – закончила я свою речь.

– Ты действительно считаешь, что мне нужно пойти в полицию и заявить, что моя мать присвоила чужую меховую шапку?

– Что ты плетешь, я не присваивала ее!

– Ты права, это следовало бы назвать кражей. Но, по-твоему, если я скажу, что ты ее украла, это будет звучать лучше? Нет, Пушистик, уж какая ты есть, такой и останешься, трудно с тобой. Но не требуй от меня, чтобы я компрометировал собственную мать. – И он протянул руку за газетой.

Однако я не хотела признавать свое поражение.

– Но тебе так или иначе надо идти в полицию, ведь ты еще не прописал меня. А когда я сдавала визу, мне сказали, что ты обязан прописать. Так вот, когда ты пойдешь туда, что тебе мешает вспомнить о потерянной шапке и упомянуть фамилию Голень?

Но Войтек уже сунул нос в газету и поэтому ничего не ответил.

– Ты слышишь, что я тебе говорю?

– Слышу.

– Ты знаешь, что должен меня прописать? Из-за газеты послышался нетерпеливый вздох.

Мне хотелось сказать, что это не слишком вежливая манера разговаривать с матерью, но я промолчала, опасаясь последствий. Разговоры со взрослыми детьми не такое уж простое дело.

Но дня через два я утешилась, когда Эльжбета сказала, что мы с ней поедем в N. Ей нужно было уладить там какие-то дела, и она хотела покопаться в библиотеке. Мы договорились, что я вернусь к четырем, когда Крысь придет из школы (ленч он съест у Басса), а она вернется позднее, вместе с Войтеком.

Поездка на автобусе заняла полчаса. Мы проехали жилой комплекс, похожий на наш, но, пожалуй, еще более крупный, и вышли на Плац-1944.

– Тут ты не заблудишься, улицы имеют названия. Обратный автобус пойдет с этого же места, ехать на нем до конца. Запомнишь название остановки и номер автобуса? – Эльжбета хотела быть уверенной в том, что я не потеряюсь.

– Запомню, – заверила я ее.

Я осталась одна в чужом городе и почувствовала себя в своей стихии. Первым, что привлекло мое внимание, было, разумеется, кафе с террасой, застекленной с двух сторон и открытой с улицы. Входя в него, я почувствовала дуновение теплого воздуха. У богатых голландцев есть средства на такой обогрев.

Я уселась на террасе, заказала кофе и, закурив сигарету, начала смотреть на уличную суету. Меня поразили прежде всего две вещи. Во-первых, я не увидела никого с покрытой головой, хотя было довольно холодно. Даже очень пожилые женщины шли без головных уборов и, казалось, не чувствовали резких порывов ветра, который рвал им волосы. Я тоже ходила с непокрытой головой, но лишь потому, что у меня не было моей шляпки от дождя. Между прочим, она идеально подошла бы для такой погоды. К тому же с растрепанными волосами только очень молодые девушки не кажутся ведьмами. Во-вторых, меня поразило, что здесь так много цветных иностранцев, как, впрочем, и не цветных, которых, как, например, турков, легко было узнать. Молодой кельнер, принесший мне кофе, также не был похож на голландца – темноволосый, с резко очерченными бровями и мягким цветом лица. Я не выдержала и спросила:

– Вы голландец? Он сверкнул зубами:

– Нет, югослав.

– Здесь много иностранцев, – сказала я.

– Да, – ответил он вежливо.

Довольная своей наблюдательностью, я пила кофе, размышляя о том, что «У поваренка» на Новом Швяте [2] его готовят гораздо лучше.

Как на террасе, так и в самом кафе людей было мало. Недалеко от меня пили сок несколько девушек и парней, одетых в джинсы, куртки и высокие ботинки. За соседним столиком расположился пожилой прилично одетый мужчина. Он сидел ко мне боком и читал газету. Кроме него, больше никто здесь газет не читал. Что это за газета, мне выяснить не удалось. «Француз», – подумала я. Когда я разговаривала с кельнером, мужчина слегка наклонился в мою сторону, прислушиваясь. Мне показалось, что это англичанин, который не может понять, на каком языке я говорю.

Тот факт, что в Голландии кишмя кишат иностранцы, повлиял на ход моих мыслей. Если до сих пор я считала, что визит сыщиков в дом Войтека был обычной проверкой работающего здесь иностранца, то теперь это объяснение казалось мне более чем сомнительным. При таком множестве иностранцев в стране полиция не может интересоваться каждым. Она может установить наблюдение за кем-нибудь из них в случае, если против этого человека есть конкретные подозрения или улики. Может, кто-то из знакомых Войтека впутался в какое-то сомнительное дело и оказался на подозрении? А может, моему ребенку кто-то подкладывает свинью? Подкладывать свинью – это занятие я до сих пор считала нашей отечественной привилегией, но может, это также и голландская специфика?

Я решила при ближайшей возможности расспросить Войтека о его коллегах. В любом случае хорошо, что тогда я не спугнула шпиков.

Утвердившись в этом мнении, я с удовольствием сделала последний глоток кофе, вышла на улицу и побрела куда глаза глядят.

Узкие двух-трехэтажные дома с узорчатыми крышами, чистые и опрятные, создавали впечатление, что они как бы извлечены из старой голландской картины. Мешали этому впечатлению только первые этажи, переделанные в современные магазины, с прилавками, выходящими на улицу. Попадались и дома как из детской сказки. Теплая бронза клинкерного кирпича и снежная белизна карнизов и обрамлений окон живо вызывали в памяти домики из глазированных пряников.