Смерть в осколках вазы мэбен

Ему нет дела до того, что было с ней раньше, а ей нужно забыть свое прошлое. Теперь для нее есть только настоящее, и он в этом настоящем. Все ее мысли должны быть только о нем, ни о ком другом он не позволит ей думать. Очень скоро она поймет, что он — весь смысл ее жизни. Вдали от него она продолжала бы свою никчемную жизнь, продолжала бы погоню за призраками. Он освободит ее от всего этого. А взамен он просит не так ведь много — отдать себя целиком ему, раствориться в нем без остатка. Он станет ее повелителем, а она его рабыней. Могло бы быть наоборот, но зачем нарушать естественный ход вещей? Мужчине судьбой даровано повелевать, женщине подчиняться. Он ни на йоту не отступит от этого древнего как мир закона. И будет подчинять и властвовать, а она станет покоряться.

Он прекрасно помнил своего деда, который был для него примером для подражания. Этот мудрый человек жил на Кавказе и редко мог видеть своего внука. Однако в моменты их встреч внук пытался подражать этому мудрому старцу, взять его принципы за основу своего мировоззрения. Дед научил его быть настоящим мужчиной-повелителем. Он научил боготворить женщину, но одновременно с этим подчинять ее. И с тех самых пор внук привык жить с мыслью об идеале, о единственной женщине, достойной разделить с ним его существование.

Он верил, что непременно найдет такую. Это произошло. Она действительно совершенна.

Покорность. Сейчас он ждет от нее не столько понимания, сколько покорности. Она станет покорной, он научит ее этому. И постарается не сломать. Он очень бережно будет относиться к ней, словно она хрупкая фарфоровая статуэтка. Он не боится разочароваться в ней. Чаще всего люди разочаровываются в самих себе, а потом спешат обвинить в этом других. Но он-то не таков. Нет, он будет терпелив. Сначала он сделает из нее все то, что захочет, вылепит на свой лад, а затем будет наслаждаться плодами своего труда.

Наслаждаться. Какое это счастье — безраздельно обладать кем-то! Он думает сейчас о ее мягкой податливой плоти, и вожделение захлестывает его мутной волной. Но он будет терпелив, хотя прямо сейчас он мог бы сделать несколько шагов, оказаться рядом и сорвать с нее все до нитки. Она может кричать и сопротивляться, но все будет бесполезно.

Идеал… Его поиски всегда были трудны, но гораздо сложнее для него было отстаивать свое право на обладание этим идеалом. Он буквально зверел, когда кто-то пытался очернить его идеал, сбить его с пьедестала, который воздвиг он сам… На кладбище он чуть было не убил эту гнусную модель, которая вздумала нелестно отзываться о той, которую он боготворил. Для нее, как и для всех подобных личностей, была невыносима мысль о том, что кто-то превосходит ее, кем-то еще восхищаются, поэтому-то она и вызвала его на этот глупый разговор. Вовремя взяв себя в руки, он все же не удержался и дал пощечину этой дешевой кукле.

Удивительно, как. можно возненавидеть малознакомого человека буквально за одну его фразу. Он встал, прошелся по комнате и отправился в соседнее помещение. Она лежала на боку, спиной к нему, но он почувствовал, что она не спит. Какую первую фразу она произнесет? Она медленно повернула к нему голову…

— А, — произнесла я, — это вы.

— Вы разочарованы, Леда? — спросил Иванов.

— Нет, — я покачала головой. — Хотя не скажу, что очень удивлена.

— А почему? — Он перестал улыбаться, подошел ко мне и присел рядом на диван.

— В вас всегда было много затаенного, — ответила я. — Вы — как шкатулка с секретом, в которой за семью печатями может храниться неизвестно что.

— И что же во мне хранится? — Он склонился надо мной.

— Как оказалось, — я старалась говорить небрежно, — скорее всего, маньяк, возможно, извращенец и, без всякого сомнения, насильник.

— Почему вы так думаете? — Он немного напрягся и нахмурился, словно человек, намерения которого были не правильно истолкованы.

— Я никогда не поверю, что один человек похищает другого из добрых побуждений. Вы можете привести мне тысячу доводов, но я вам не поверю.

— Допустим, что вы правы, — он усмехнулся, — но вам нечего бояться. Вам незачем бояться меня.

— Вы полагаете? — Я тоже усмехнулась. — Допустим, я скажу, что не боюсь вас. И вы за это меня отпустите?

— А вы хотите, чтобы я вас отпустил?

— Безусловно. Вы что же, сомневаетесь? Все происходящее очень странно и доставляет мне большой дискомфорт. Или вы считаете это притворством?

— Хорошо, — сказал он. — Но я и не думал удерживать вас.

— Ладно. — Я села поудобнее и принялась растирать болевшие запястья и лодыжки. — Очевидно, вы похитили меня с исключительно добрыми намерениями. — В моем голосе слышался явный сарказм. — Но почему я здесь? Почему вы приволокли меня сюда?

— Потому что это мой дом, — спокойно ответил Иванов, — и он обязательно должен стать и вашим домом.

— Прекрасно, — я начала злиться. — А у меня спрашивать совсем необязательно? Или вы тоже из тех, кто считает женщину низшим существом, лишенным разума, и поэтому обходится с ней как с вещью? Учтите только, что я не вещь и так обходиться с собой не позволю.

— Вам не идет, когда вы злитесь, — спокойно сказал авангардист. — Теперь вам не следует так много думать о себе.

— Значит, я должна думать о вас?

— Конечно. — Он серьезно кивнул. — Вам давно пора перестать самой решать проблемы и предоставить это мужчине, которого сама природа предназначила для этого. Пусть теперь все ваши мысли будут обо мне, все ваши желания будут подчинены мне, все ваши заботы будут обо мне.

— Бред, — устало вздохнула я. — Мысли вы никак не можете контролировать, это вам не удастся. Да и что, кроме ненависти к вам, я могу испытывать в таком положении?

— Поймите, — он слегка улыбнулся, — это только сначала. Пока вы обижены, в вас бурлят чувства, но постепенно это пройдет. Вы перестанете воспринимать меня как ужасного монстра, наоборот, я буду казаться вам именно тем человеком, который вам необходим.

— Конечно, конечно, господин суперчеловек, — я покачала головой. — Поймите… Да ни один человек не способен понять другого. Как вы можете за меня решать, что я буду думать и чувствовать? Ну-ка представьте себе, что вы идете по улице, вас хватает какой-то громила, волочет к себе, а там говорит: «Знаешь, дорогой, ты мне очень понравился. Сейчас тебе будет немного плохо, но потом все уладится, я буду для тебя самым лучшим человеком». Сомневаюсь, что вас это обрадует.

— Не сравнивайте одно с другим, — зло бросил художник. — Женщине самой природой велено подчиняться мужчине, так было и так будет. Сейчас хватает вздорных теорий о том, что женщина может решать сама за себя.

Чушь! Плеткой загнать ее в темный чулан, чтобы никто не видел! А там пусть подумает о своем положении. Мужчине самой природой предписано подчинять, совершать насилие, если хотите, а женщине, как самке, только покоряться.

— Вы бы так не думали, окажись сами на месте жертвы насильника.

— Я же предупредил вас, чтобы вы не сравнивали! — резко проговорил он. — Мужчина и женщина не могут быть равны в этом отношении.

— Конечно, — я кивнула, — насилие может иметь разные формы, вот только суть его остается неизменной. А в основе его унижение человека.. Унизить, растоптать, подчинить личность. И как бы вы меня ни убеждали, униженный человек никогда не будет чувствовать себя хорошо и счастливо рядом с насильником.

— Вы, наверное, не читаете любовные романы, — сказал он, — а там ведь в каждой третьей, если не каждой второй книжонке именно об этом. Сначала ее унижают, но потом она сама жаждет попасть в объятия насильника.

— Это ложь, — спокойно ответила я. — Понятно, что со временем плохое забывается, но мне кажется, что такое забыть невозможно. А придумать можно все что угодно, однако это так и останется вымыслом, ложью.

Я помолчала, а потом вдруг внезапно спросила:

— В вас говорят кавказские корни? Только дети гор рассуждают подобным образом.

Иванов усмехнулся с грустной иронией.