По остывшим следам [Записки следователя Плетнева]

Теперь дядя Вася говорил правду. Прощаясь, он задержался в дверях, извинился за то, что «так получилось», спросил, будут ли его еще вызывать, и, получив отрицательный ответ, закрыл за собой дверь.

Предстояла нелегкая встреча с Коровиным, переведенным к этому времени из колонии в изолятор. Я поехал туда со свежими силами, утром, не сомневаясь в успешном исходе этой встречи, но не зная, как и когда он будет достигнут. Ко мне привели невысокого, остриженного наголо, одетого в черный рабочий костюм парня. С его появлением в кабинете запахло потом, прелым сеном и махоркой. Парень хмуро взглянул на меня, сел и уставился в пол.

— Как жизнь, Коровин? — спросил я.

— Ничего.

— Вызвал вас, чтобы поговорить о краже из магазина.

— Опять этот магазин! Я ничего не знаю…

— Времени много прошло…

— Меня это не касается…

— Если бы не касалось, не вызвал бы.

Коровин поднял голову и подозрительно посмотрел на меня.

— С тех пор как вас осудили, произошли важные события, — сказал я, пытаясь хоть как-то расшевелить его. — Вас это тоже не интересует?

— Мне как-то все равно, — пожал Коровин плечами.

— Храпцов и Мошкин арестованы. Они рассказали правду и подтвердили ваши старые показания, от которых вы отказались.

— Пусть говорят, что хотят.

— Но они говорят не то, что хотят, а то, что соответствует истине. Они говорят правду, а правда-то ведь одна.

— И я говорю правду: не знаю я ничего.

— Вы твердо решили так себя вести?

— Да.

— Тогда мне остается дать вам очные ставки с ними. Когда-то вы уличали их в преступлении, теперь они будут уличать вас во лжи.

Коровин поежился, снова исподлобья взглянул на меня. Делайте, дескать, как хотите.

Я попросил выводного доставить Мошкина.

Войдя в кабинет, Мошкин с любопытством посмотрел на Коровина и остановился у двери.

— Вы признаете себя виновным в краже? — спросил я у него.

— Да, признаю.

— С кем вы совершили ее?

— С Храпцовым.

— А Коровин знал о ней?

— Знал.

— Как вы расцениваете те его показания, которые он давал в начальной стадии следствия?

— Он говорил правду.

— Как вы реагировали на нее тогда?

— Обещал зарубить или из окна выбросить.

— Что вы, Коровин, скажете на это?

— Он врет.

Мошкин, сориентировавшись, сел рядом с ним.

— Слушай, чучело! — заговорил он. — Молчать надо было тогда, год назад. Понял? А теперь это никому не нужно. В зону надо уходить, работать, воздухом дышать, а не выхлопными газами.

Коровин откинулся на спинку стула, повернулся к Мошкину и спросил:

— Давно ты здесь?

Не получив ответа, кивнул головой в его сторону:

— Пусть уйдет.

— Не понадобится больше? — спросил я.

— Нет, обойдемся.

Когда Мошкина увели, Коровин встал, прошелся по кабинету… Лицо его заметно просветлело.

— Говорить-то нечего, — сказал он, — все сказано. Пишите, что я подтверждаю те, первые, показания, которые давал следователю Гусько.

— Почему вы отказались от них?

— И об этом я говорил.

— Мне бы хотелось еще раз услышать, пусть в двух словах.

— В двух словах… — повторил Коровин. — Это трудно, но попробую. Под следствием я никогда не бывал. Когда случилась кража и меня вызвал Гусько, я поверил ему. Он просил помочь — я помог. Он обещал сохранить все в тайне, а сам сразу потащил этих друзей на допрос, стал колоть их. Думал, видно, с наскоку взять, а когда не смог, прочитал им мои показания. С тех пор я ни одной ночи не спал спокойно. Они будили меня, пугали ножом, грозили выбросить из окна. Я сказал об этом Гусько. Он ответил: «Ерунда, не посмеют», а они продолжали. Я хотел сбежать, уехать к матери или еще куда, но Мошкин сказал: «Тебе от пера не уйти, оно будет в твоем боку». Я пришел к Гусько и отказался от всех показаний. Потом он обещал, что арестует их после очной ставки со мной, и свел меня с ними. Я подтвердил все, а он взял да и отпустил их. Я снова отказался… Но они уже не оставляли меня, за каждым шагом следили и все стращали.

— Почему же вы никому не сказали об этом? Ведь кругом вас были люди…

— Я уже никому не верил.

— Зря, Коровин, и неубедительно. Ну а чего это вы решили машину угнать?

— Подумал, что они будут довольны, если окажусь за решеткой, остынут. Я не вор, не хулиган, что же мне оставалось? Поддал для храбрости, сел у гастронома в машину, благо шофер ключи забыл, да и газанул. Преследовать стали… А я съехал в кювет да пробежал для балды немного. Вот и дело.

— И вы считаете, что это был выход? Неужели другого ничего не смогли придумать?

Коровин вытер влажные ладони о брюки и махнул рукой:

— Стоит ли говорить теперь об этом?! Срок заработал — отбывать надо…

Так закончилась наша первая встреча. Мы не предполагали тогда, что скоро встретимся вновь…

В начале весны, когда снег в городских парках стал оседать, а на карнизах крыш появились сосульки, я в последний раз выехал в поселок: надо было выкопать чемоданы. Я знал, что снега там больше, чем в городе, и тает он медленнее, но ждать, пока обнажится земля, не мог.

С наступлением сумерек я пришел к начальнику милиции, попросил дать в помощь двух милиционеров, снабдить участников операции лыжами, лопатами и ломом. Поздним вечером группа двинулась по реке к противоположному берегу. Идти было трудно: сильный ветер

толкал назад, обжигал лица, мешал дышать.

Выйдя на берег, милиционеры показали мне торчавшую из-под снега крышу баньки. По схеме Мошкина я определил место, где были зарыты чемоданы, но, чтобы наверняка найти их, отмерил от него во все стороны по пять метров и начертил лыжной палкой границы площадки, с которой предстояло снять снег. Рыть начали, не сходя с лыж. К концу третьего часа работы верхние края площадки оказались на уровне головы, а до земли лопаты все еще не доставали. Только через час под совками зашуршали заиндевевшие листья, однако ни одного сучка найти в них не удалось. Решили раздвинуть снежные стены еще на метр, и тут я почувствовал, как моя лопата наткнулась на хворост. Потом в ход пошел лом. Землю долбили по очереди. На глубине штыка лом звякнул о что-то металлическое. Я наклонился и увидел замок чемодана…

В милиции, просматривая украденные вещи, я не обнаружил среди них лишь двух дамских кофточек…

Месяц спустя Мошкина и Храпцова осудили. Русько после суда над ними был вынужден уйти из прокуратуры. Он устроился в ремесленное училище и стал преподавать основы законодательства. Ну а Коровин…

Как-то летом я шел по Кировскому проспекту. Недалеко от улицы Куйбышева меня окликнули:

— Гражданин следователь!

Я осмотрелся, но никого из знакомых не увидел. Тот же голос прозвучал вторично, и вдруг я заметил, как из кабины замедлившего ход автобуса мне, улыбаясь, машет рукой водитель.

— Как дела?! — крикнул я, сразу узнав в нем Коровина.

— Нормально! Снизили до отбытого! Спасибо!

— Всего доброго!

— Вам тоже!

Рука исчезла в окне, и автобус, набрав скорость, затерялся в колонне других автомашин.

Во сне и наяву

Минувшей ночью мне снилось, будто правонарушениям в Ленинграде, как и во всей стране, пришел конец, профессия юриста стала ненужной, я работаю уже не следователем, а гидом в городском экскурсионном бюро и вожу экскурсии по местам былых сражений с преступностью. Одну из групп экскурсантов я привел на площадь Мира. Напротив огромного пустыря между станцией метро и задним двором Октябрьского рынка я попросил своих слушателей остановиться и стал рассказывать:

— За этим пустырем, товарищи, не так давно находились винно-кондитерский, лабазный, молочный, мясной и рыбный склады крупной торгово-закупочной продовольственной базы. Долгие годы на них орудовали жулики. Они занимались сбытом левых товаров, полученных из других торговых организаций, а у себя на складах практиковали такие способы хищений, как изъятие из стандартной тары кондитерских, табачных, винно-водочных изделий, круп, сахарного песка и создание прибыльных пересортиц. Делалось это руками рабочих, связанных с жуликами узами родства, вечерами, а иногда и ночью. Сняв колпачки с бутылок, они отливали по пятьдесят граммов водки, а вместо нее доливали воду. Отделив бандерольные ленты от коробок с конфетами, вытаскивали из-под них крышки и снимали верхние слои конфет, потом подсовывали крышки под ленты и заново склеивали их. Из бочек они похищали рыбу, а чтобы вес бочек оставался прежним, заливали в них соленую воду, Для хищения круп, сахарного песка и других сыпучих товаров использовали щуп — подобие большого шила с полыми иглой и ручкой. На молочном складе масло первого сорта перетаривали в коробки от масла высшего сорта и отпускали его в столовые. Созданные таким образом «излишки» масла высшего сорта сбывали доверенным лицам из магазинов, а разницу в стоимости сортов делили. Искусственное создание прибыльных пересортиц, как способ хищения, широко практиковалось также на рыбном и мясных складах…