Искушение Кассандры

— В подвале обнаружены следы мужских резиновых сапог сорок третьего и сорок пятого размеров. Там протекало из батареи и от этого на полу образовалась ржавая лужа. Так что следы получились довольно четкие.

— Это ноги слесарей! — махнул рукой Тарас. — Магнит нашли?

— Нет! С магнитом глухо. По логике, от него должны были избавиться сразу. Его должны либо бросить в мусор, либо смыть в унитазе. Мусорные корзины мы проверили, в унитазах посмотрели. Магнита нет. На данный момент все, но мы еще не закончили.

— Когда снимали отпечатки, заметили у кого-нибудь на пальцах пластилин?

— Ничего мы не заметили. Честно говоря, на пластилине мы не сосредоточивались. Для того чтобы сорвать с датчика магнит, не обязательно касаться пластилина.

— А чтобы прикрепить?

— А чтобы прикрепить, нужно скатать как минимум два шарика. У трупа никаких следов пластилина на пальцах не обнаружено. Так что магнит к датчику, скорее всего, крепил не сторож.

— Если его вообще крепили, — вздохнул Тарас и пошел разыскивать директрису.

Он нашел ее в кабинете Гончарова. Она стояла у раскрытого шкафа и листала старинную книгу. За столом сидела миловидная черноволосая девушка лет двадцати двух. Красавица была настолько погружена в свою писанину, что даже не подняла головы. Алла Григорьевна напротив — расплылась в улыбке и участливо поинтересовалась:

— Уже что-нибудь нашли?

— Ищем, — неопределенно ответил Карасев, задерживая долгий взгляд на девушке. Она была в его вкусе. «Допросить, что ли?» — подумал он.

— Алла Григорьевна, я хотел бы вам задать несколько вопросов относительно Локридского, — произнес Карасев.

— Нет проблем! — с готовностью отозвалась директриса и сунула книгу в шкаф. — Идемте ко мне в кабинет! — Она кинула взгляд на девушку и приказала: — Когда закончите с аннотацией, займитесь тургеневскими письмами!

— Хорошо, Алла Григорьевна, — ответила девушка, подняв на нее свои красивые глаза.

— Это наше племя — младое, незнакомое, — пояснила директриса, когда вышли из кабинета. — Очень талантливая девушка. И скромная.

— В чем же ее талант? — улыбнулся Карасев.

— Во всем! — ответила директриса. — У нее всеобъемлющее мышление и прекрасно развито чувство синтеза. Это важно для исследовательской работы. И потом, она очень живо интересуется историей нашего края, хотя сама приезжая.

После того как они зашли в кабинет и сели за стол друг против друга, Карасев спросил:

— Что за человек был Локридский?

— Человек как человек, — пожала плечами Алла Григорьевна. — Тихий, непьющий, бесконфликтный. Другие сторожа — три месяца проработают, ну, бывает, что и год, ну, от силы — два и поминай, как звали. А Александр Яковлевич работает у нас, дай бог, уже десять лет. Точнее, работал.

— Мне показалась, его не очень любит Зоя Павловна.

— Ну… понимаете… — замялась директриса, — человек он… не очень приятный. Хотя о покойниках плохо не говорят… Да и сказать-то о нем ничего плохого нельзя… Ну что-то было в нем неприятное… Я не могу объяснить.

— Алла Григорьевна, пожалуйста, поконкретней, — насторожился следователь.

Директриса подняла глаза к потолку и замерла.

— Как бы это объяснить? — произнесла, искривив рот. — Человек он был серый. Всегда ходил в одной и той же одежде: в черном невзрачном пиджачке и синей рубашке. Хотя, повторяю, он не был отрицательным. Он не пил, не курил, не хулиганил. Но рядом с ним было как-то не по себе. Понимаете, говоришь с ним об одном, а думаешь о другом: скорее бы договорить и уйти. Словом, это не объяснишь.

— Друзья у него были?

— Вряд ли. Он из тех, которые все в себе. Но это, наверное, от трудного детства. Родители у него были репрессированы. Он воспитывался в интернате… Хотя, знаете, он был заядлый болельщик. Футбол очень любил. Еще книги читал. И, кстати, все больше классику.

— Понятно! Но кому он все-таки перешел дорогу, если его убили?

— Я ума не приложу! — всплеснула руками директриса. — Он был человек совершенно безобидный. Не только никогда не перечил, но даже голоса не повышал…

В это время в кабинет постучали.

— Слесаря пришли, — прошептала вахтерша, заглянув в комнату.

— Прекрасно! Зовите их сюда, — оживился Тарас.

В ту же минуту в кабинет ввалились два подвыпивших архаровца в черных промасленных робах. У первого косил один глаз, у второго глаза были навыкате. Оба казались весьма растерянными.

— Присаживайтесь! — сказал им Карасев.

Они послушно сели на стулья и вопросительно уставились на следователя.

— Представьтесь!

— Я Петров Колян… Э-э, Николай то есть, а это Андрюха Ушаков, произнес тот, что с глазами навыкате, кивая на своего товарища. — Э-э… ЖКО номер четырнадцать.

— Ясно! — сдвинул брови следователь. — Уже в курсе, что вчера произошло после вашего ухода?

— Рассказали, — закивали оба.

— Ну теперь рассказывайте: сколько вчера выпили и во сколько ушли из музея?

Друзья переглянулись. Тот, что косил, втянул голову в плечи, а тот, у которого глаза навыкате, обреченно развел руками.

— Да почти ничего и не пили. По бутылочке «Анапы» засосали и пошли домой. Это, так сказать, для поддержания тонуса. А без этого нельзя! Без этого работа не пойдет!

— Не пойдет! — интенсивно закивал товарищ. — Да еще сыро в подвале. Вот мы по стакану и тяпнули… чтобы не простыть…

— Чисто для здоровья, — поддержал другой.

— Инструмент, значит, бросили в коридоре, а сами в забегаловку? строго произнес Тарас.

Слесари снова недоуменно переглянулись и тот, что с выпученными глазами, отрицательно покрутил пальцем:

— Нет! Никаких забегаловок! Лично я сразу пошел домой, не знаю, как Андрюха.

— А что я? Я тоже пошел домой, — отжестикулировал другой слесарь. — До мы вместе же и пошли по Карла Маркса. По кружке пива в пельменной вмазали и по домам.

— Вмазали и по домам! — подтвердил слесарь с выпученными глазами. — А то, что инструмент оставили в музее, так мы всегда его оставляем на объектах. Не тащить же его в ЖКО. ЖКО уже закрылось. Оно закрывается в шесть, а было уже восемь…

— Так вы ушли последними из музея?

— Почему последними? — удивились мужики. — Зоя Павловна еще оставалась со сторожем. Они нас выпроводили и заперлись. Было восемь часов. Что между ними произошло, мы не знаем.

— И знать не хотим, — добавил слесарь с косящим взглядом.

— Так-так… — произнес Карасев, сощурив глаза. — И во сколько же вы были дома?

— Я лично в десять, — ответил слесарь с выпученными глазами.

— И я в десять, — кивнул слесарь с косящим взглядом.

— Кто это может подтвердить?

— Да кто угодно. Хоть жена! — возмутился слесарь. — Я пришел домой и как раз начались «Вести». А после них в половине одиннадцатого футбол. Играл «Спартак» с «Динамо».

— И у меня может подтвердить его жена, — кивнул Андрюха. — То есть моя. Наши жены… пушки заряжены…

— Ну, хорошо… допустим… — пожевал губу Тарас. — Как я понял, вы живете рядом.

— Через дом. На улице Орлова.

— Но отсюда до Орлова двадцать минут пешком.

Мужики снова переглянулись, и у Коляна от непонятливости следователя глаза чуть не вылезли из орбит.

— Так мы же заходили в пельменную засадить по кружке пива. Потом по пути завернули в подвальчик «Витязь», еще по бутылочке взяли. Потом… куда мы еще заходили?

— На улице Мира в рюмочную, — подсказал Андрюха.

— Точно! С миром шли! Побухивая! Никого не трогали.

— И так набухались, что решили вернуться в музей за инструментом? сощурился Тарас.

— На кой хрен нам сдался этот инструмент, когда мы и так опаздывали?

— Куда?

— На футбол.

Вопросы иссякли. Карасев задумался. Эти могли по пьяни замочить сторожа. Но стереть отпечатки пальцев и не оставить ни одного следа от сапога они, разумеется, не могли. Тарас взглянул им на ноги и хотел спросить про размеры сапог, но в комнату без стука влетел взволнованный эксперт. Он взглянул на слесарей и сделал выразительные глаза.