Ассирийское наследство

М-да, это только в кино показывают, как герой легко плечом высаживает дверь. Здесь, в подвале, однако, либо двери были старые, крепкие, либо же Надежда малосильная.

Неудача не сломила Надежду, она прикинула, что двери все-таки от сырости должны были подгнить, отбежала в сторонку и налетела на дверь с разбега. Дверь что-то произнесла неразборчивым скрипом, но устояла, зато стон раздался громче. Надежда окончательно озверела и рванулась на дверь, как Александр Матросов рвался в свое время на амбразуру дота. Она громко охнула, рассадив плечо, но зато дверь, рассудив, что с Надеждой лучше не связываться, поддалась, и Надежда вывалилась в коридор вместе с дверью и косяком.

В пустом коридоре у стены сидел Шоша и зажимал рукой кровоточащую рану в плече.

— Господи! — ахнула Надежда.

— Спокойно, Надя, спокойно, — подоспела тетя Вася, — рана, как я вижу, сквозная, это неопасно. Лишь бы крови много не потерял... — Она ловко расстегивала Шошину рубашку.

— Ушел, собака, ушел, — стонал Шоша, — и богиню унес...

— Это жрец тебя?

— Он.

Надежда пробежала немного по коридору, но потом опомнилась — не хватало еще, чтобы ее пристрелили! Она склонилась, когда увидела на полу белый сверток. Это были священные одеяния жреца.

— О, из простыни сшито! — обрадовалась тетя Вася. — Сейчас Шошу перевяжем.

— Грязное оно, — с сомнением произнесла Надежда.

— Ничего, там в больнице антибиотики проколят, а сейчас главное — стянуть потуже. — Она уже ловко разорвала белое полотно на полосы.

В коридоре появились Слава и еще несколько айсоров.

— Там этих козлов златолицых связали, — сообщил Слава. — Ну, смех глядеть, какие они пьяные были!

— Ага, значит, это для них то снадобье было, — догадалась Надежда.

— Это их он за дверью в той комнате держал, они вообще-то немые, говорить не умеют.

Надежда сбегала посмотреть на ненормальных. И этих полудурков боялись все бандиты города? Но, вспомнив жуткие рассказы про отрубленные головы, Надежда содрогнулась. Каким же наркотиком поил их жрец?

Айсоры посматривали на нее с недоверием, но тетя Вася, появившись, заговорила по-ассирийски, и парни подобрели.

— Вот что, ребята, — сказала Надежда, — надо Шошу выносить и в больницу определять. Сможете так его устроить, чтобы милиция не привязалась? Рана-то огнестрельная.

Ребята посовещались и сообщили, что могут — есть в одной больнице верный человек.

— А этих — с масками, мечами и бородами — надо бы в милицию сдать, — заговорила тетя Вася.

— Отвезем и положим прямо напротив отделения, — сказал Славка Таракан.

— Нет уж, ты нас обратно сопроводи, — решительно сказала Надежда, — тем же путем. Мы тут ни при чем, так что нам незаметно выйти надо.

Парни уже тащили Шошу к выходу. Потом поволокли златолицых. Надежда аккуратно загасила светильники, покачала головой, глядя на пустую нишу, где стояла раньше статуя богини.

В путь по подземным коридорам отправились втроем. Слава вел под руку тетю Васю и освещал путь фонариком. Сзади тащилась Надежда, держа под мышкой неудобный тяжеленный ящик с табличками, и изрыгала проклятия не, хуже львиноголовой богини Ламашту.

Ашот Арутюнян считал, что судьба к нему несправедлива. Он был трудолюбив, обаятелен, умен, даже хитер, настойчив. Казалось бы, у него было все, что требуется, чтобы сделать карьеру, прославиться, разбогатеть, но постоянные неудачи преследовали его с завидным упорством.

Ашот родился в маленьком армянском селе. Конечно, это не место для честолюбивого юноши. Мать, строгая, до глаз закутанная в черный платок, собрала ему чемодан, отдала все деньги, которые смогла накопить, и, тайком перекрестив, посадила на автобус до Еревана, откуда самолет летел в Москву, навстречу большому будущему.

В Москве жил дядя Возген, у которого можно было остановиться на первое время и который помог племяннику поступить в цирковое училище, — в других местах у него не было связей.

Ашотик учился без особенного старания, потому что в Москве так много соблазнов, а его яркие глаза и темные кудри производили на москвичек очень сильное впечатление.

Однако судьба готовила армянскому юноше первый удар. У дяди пропал дорогой золотой портсигар, который позднее появился в комиссионном магазине на Арбате. В магазине Ашотика запомнили — у него была слишком яркая внешность. Дядя не стал устраивать большого скандала, забрал заявление из милиции, но Ашотику пришлось переселиться в общежитие. Москвичкам по-прежнему нравилась его импозантная внешность, но как только заходила речь о бракосочетании и в особенности о прописке, они становились как-то странно задумчивы.

Ашотик закончил училище по специальности иллюзионист и женился-таки на перезрелой девице с хорошо поставленным командирским голосом, маленькими усиками, большим бюстом и московской пропиской. По цирковой традиции жена стала его ассистенткой, и на некоторое время роли супругов четко определились: в рабочее время Ашотик на сцене пилил Эльвирочку, в нерабочее — Эльвирочка пилила Ашотика.

Большую часть времени эта семейная лесопилка проводила в гастролях по маленьким городам Поволжья и Сибири, поскольку Ашоту Арутюняну явно не светила слава его соотечественника Акопяна или знаменитой династии Кио. Зато постепенно все громче и громче стали разговоры о том, что в гастрольной бригаде, с которой выступает Арутюнян, слишком часто пропадают вещи и деньги. Кроме того, артисты знали, что, если кому-то срочно понадобилась «травка», или «колеса», или дорогостоящий белый порошок, отнюдь не зубной, или еще какая-нибудь разновидность дури, все это запросто можно достать у Ашота Арутюняна.

В конце концов эти слухи дошли до начальства, и это начальство, чтобы не получить по шапке за слабую воспитательную работу в коллективе, предложило Ашоту поискать другую работу, не дожидаясь больших неприятностей. Ашот вспылил — сказалась южная кровь — и хлопнул дверью.

Другую работу искать ему не захотелось, поскольку он не умел делать ничего, кроме распиливания жены под музыку Кальмана, и он решил сделать профессию из своих внеслужебных увлечений — мелкого мошенничества и еще более мелкой торговли наркотиками.