Дьявольская секта (Сборник)

— А ты не дурак,. Уил, ты сообразительный малый. Любопытно, старик Фаллон еще жив? Я полагаю, он тоже здесь, и еще два человека. Я даю вам час подумать — не более. Посмотрим, насколько ты крутой парень, Уил. Уверен, что у тебя уже сейчас дрожат поджилки.

Гатт замолчал, я взглянул на часы и обнаружил, что еще нет и семи утра. В глазах. Смита я прочитал презрение и ненависть: Гатт наговорил вполне достаточно, чтобы он заподозрил меня в измене. Ведь атака, лагеря началась тотчас же после моего разговор с Гаттом с глазу на глаз на окраине лагеря и произошла с безжалостной стремительностью.

— О какой сделке он говорил? — усталым голосом старого больного человека спросил меня Фаллон, откладывая ружье в сторону и медленно сползая по стенке на пол. Я посмотрел на Смита, сжимающего в руке автоматический пистолет.

— Что за сделка, в самом деле? — повторил вопрос Смит.

— Ни о какой сделке не может быть и речи, — сказал я.

— Но этот парень сказал, что можно договориться.

— Вряд ли тебе понравятся его условия, — холодно ответил я и поднял револьвер, заметив, как напряглась рука Смита.

— Хорошо, давайте перестреляем друг друга и избавим Гатта от ненужных хлопот.

Смит посмотрел на револьвер, нацеленный ему в. живот.

— Мне любопытно узнать, какую он предлагает сделку, — упрямо повторил он.

— Положи пистолет на пол,, потом поговорим,— сказал я. — Так мне будет спокойнее.

Все мысли Смита были написаны у него на лице. Не без колебаний он все-таки наклонился и положил пистолет у своих ног. Я расслабился и положил револьвер на стол. Все несколько успокоились после этого.

— Чего хочет Гатт? — не поднимая головы, спросил скрипучим голосом Фаллон. — Или кош?

— Он хочет, чтобы я нырнул и достал сокровища.

— А что случилось с Рудецки?

— Он мертв, ему повезло.

— Что значит — повезло? — прошипел Смит, трясясь от гнева.

— Гатт сказал, что будет мучить кого-то из вас до тех пор, пока я не выполню его требования. Он способен жечь человеку ноги паяльной лампой, резать его по кусочкам, короче — он готов на все. У него большая фантазия и немалый опыт в подобной работе.

— И вы позволите ему сделать это из-за каких-то паршивых побрякушек? — не глядя на меня, спросил Смит. Щека его нервно подергивалась.

— Я не смог остановить его, — сказал я. — Вот почему я сказал, что рад, что Рудецки и Фоулер погибли. Понимаешь, мы сбросили баллоны с воздухом в воду, а без них погружаться невозможно. С аквалангом на такую глубину опуститься нельзя.

Смит повернулся к Фаллону, лицо его исказилось от отчаяния и жалости к себе:

— Это вы, безумный старик, втянули меня в эту затею! Какое вы имели право?! Боже, что же мне теперь делать? Я не хочу умирать, я не хочу, чтобы меня пытали! — Он заплакал.

На Смита было больно смотреть, это был уже не мужчина. Гатт знал, как разрушить сердцевину человека, и дал этот час отсрочки вовсе не для размышлений и передышки. Это был прием опытного садиста. Катрин была в шоке, Фаллона грызли угрызения совести и рак, а Смит погибал от страха.

Я же страдал от бессилия. Я готов был выскочить наружу и разметать всех в стороны. Я был готов своими руками вырвать из груди Гатта сердце. Но ничего из этого все равно бы не вышло, и это действовало на меня убийственно.

— Я знаю, что надо делать, — прошептал Смит, подняв голову. — Надо выдать им Фаллона. Пусть делают с ним что хотят, но нас оставят в покое. — В его глазах появился безумный блеск.

— Замолчи! — крикнул я, но тотчас же взял себя в руки, подавив в себе соблазн сорвать на Смите собственное отчаяние и тем самым сыграть на руку Гатту, который только того и добивался, чтобы стравить нас друг с другом.

— Послушай меня, Смит, — решительно и спокойно продолжал я. — Нам всем не. миновать смерти. Но можно погибнуть от пули, а не умереть мучительной смертью под пытками. Я сделал свой выбор: я буду сражаться с Гаттом и постараюсь убить его.

— Хорошо тебе так говорить, —с ненавистью взглянул на меня Смит. — Тебя он мучить не станет, ты в безопасности.

И тут я истерически расхохотался:

— В безопасности? Я — в безопасности? Боже, я сейчас умру со смеху! — У меня выступили от смеха на глазах слезы и закололо в боку. — В безопасности! Вот умора!

Смит взглянул на меня сперва изумленно, потом нервно хихикнул и залился нормальным хохотом. На лице Фаллона тоже появилась слабая улыбка. Он сказал:

— Извини, что я втянул тебя в эту авантюру, Смит. Но мое положение не лучше.. Джемми прав — нужно драться до конца.

— Мне тоже жаль, что я ляпнул подобную глупость, мистер Фаллон, — смущенно сказал Смит. — Похоже, у меня было временное затмение рассудка. — У меня осталось пять патронов: четыре дли них и один для меня. Постараюсь захватить с собой на тот свет как можно больше этих ублюдков.

— Ты прав. — Я взял со стола свой револьвер, думая о том, что у меня вряд ли хватит духа пустить себе пулю в висок.

— Следи за тем, что творится снаружи, Гатту верить нельзя.

Я опустился на колени рядом с Катрин. На ее щеках остались следы слез.

— Мне жаль, что я сломалась, — прошептала она.— Но я сильно испугалась. Они на самом деле убили Рудецки и Фоулера?

Я кивнул и, вздохнув, добавил:

— И Пола тоже. Так мне сказал Гатт.

— О Боже! Бедняжка Пол! Он хотел так много — и все сразу! — воскликнула Катрин, и на глазах ее выступили слезы.

Я не стал ей рассказывать о том, каким образом Холстед намеревался добиться всего сразу. Мне не хотелось причинять ей боль. Пусть запомнит его таким, каким он был в молодости, когда она вышла за него замуж, — нетерпеливым, полным творческих планов и амбиций. Рассказать ей теперь всю правду о нем было бы слишком жестоко. И я просто сказал:

— Мне очень жаль, что так вышло, Катрин.

— Джемми, — коснулась она моей ладони, — у нас есть шанс.

Я взглянул ей в глаза и твердо сказал:

— Шанс остается всегда, — хотя в душе вовсе не был в этом уверен. Я встал и подошел к стоящему возле окна Смиту.

— Ну, что там происходит? — спросил я его. — Где чиклерос?

— Укрылись вон в тех домиках, — сказал он, — по пять-шесть человек в каждом. Если они начнут стрелять оттуда, пули прошьют стены нашего домика, как фанерный ящик.

— Можно преподнести им сюрприз, — посмотрел я на взрывную машинку, думая о том, сколько взрывчатки заложил Рудецки под домики и целы ли еще провода. В детстве, читая о неудаче Гая Фокса, я всегда очень огорчался из-за отсыревших фитилей, которые спасли в «пороховую ночь» английский парламент.

Тишину внезапно нарушил хриплый голос Гатта, доносящийся из мегафона:

— Уил! Ты готов к переговорам? Твой час истек, Уил! — Гатт гнусно рассмеялся: — Лови рыбку, или я порежу тебя на наживку!

Гул самолета перекрыл голос Гатта: постепенно нарастая, он перешел в рев, когда самолет оказался над нами. Я судорожно схватил взрывную машинку и повернул ручку на девяносто градусов. Мощный взрыв потряс все вокруг, Смит издал ликующий вопль, и я подбежал к окну. Один из домиков с чиклерос взлетел на воздух, от него осталось лишь бетонное основание. Из второго домика разбегались в разные стороны фигурки в белом. Смит начал стрелять по ним, но я сжал его плечо:

— Не трать попусту патроны!

Самолет снова пролетел над нами, и я задумчиво произнес:

— Любопытно, кому он принадлежит? Возможно, Гатту.

— Может, и нет, — сказал Смит. — Но какой сигнал мы ему подали!

Я от души надеялся, что отправил Гатта в преисподнюю.

В течение часа все было тихо, затем вновь затрещали выстрелы. Пули прошивали стены нашего домика, откалывая щепки от обшивки, и мы прятались за бревнами и толстыми балками. Ясно было, что Гатт жив: без него и его подручных чиклерос не возобновили бы атаку. Гатт умел руководить людьми, у него было дьявольское упорство. Но чей, все-таки, это был самолет? Сделав пару кругов, он улетел на северо-запад.