Правило двух минут

Когда Холмен впервые заметил противоречия в том, как полиция объясняет смерть Ричи, он решил, что копы просто некомпетентны. Теперь он чувствовал, что имеет дело с заговором. Если Ричи и его друзья старались найти пропавшие шестнадцать миллионов, Холмен не сомневался, что они не единственные, кому хотелось добыть эти деньги. А если исчезновение денег оставалось тайной, то знать о них могли только полицейские.

Холмен попытался представить себе шестнадцать миллионов наличными и не смог. Самая крупная сумма, которую ему доводилось держать в руках, составляла сорок две сотни баксов. Он задумался, сумел бы он поднять такую тяжесть? Сумел бы положить ее в машину? Ради таких денег человек способен на все. Он попробовал вообразить, что такой человек — Ричи, но от этой мысли у него заныло в груди, и он поспешил отогнать ее.

Холмен мысленно вернулся к Кэтрин Поллард и их разговору под мостом. Она нравилась Холмену, и ему было не по себе, что он втянул ее в эту историю. Он подумал, что мог бы узнать ее получше, но в реальности не рассчитывал на это.

Теперь у него есть пистолет. Он надеялся, что ему не придется пускать его в дело, но он был готов, даже если потом пришлось бы вернуться в тюрьму. Он воспользуется им, как только найдет убийцу сына.

29

На следующее утро Поллард позвонила Холмену напомнить, что они собирались навестить Лейлу Марченко. Миссис Марченко жила на Линкольнских высотах, неподалеку от Чайна-тауна, так что Поллард предложила встретиться на Юнион-стейшн, чтобы дальше отправиться вместе.

— Давайте договоримся, Холмен, — предупредила Поллард, — эта женщина терпеть не может полицию, поэтому я сказала, что мы репортеры.

— Я ничего не знаю о репортерах.

— А что тут знать? Главное, она не выносит копов, и это залог нашего успеха. Я сказала, что мы пишем статью о том, как копы издевались над ней, пока шло следствие по делу ее сына. Поэтому она согласилась с нами встретиться.

— Ладно, хорошо.

— Почему я не сделала это одна? Не пришлось бы вам тащиться за мной.

— Нет-нет… я тоже пойду.

Холмену было неловко, что Поллард работает бесплатно; он не хотел взваливать всю работу на нее одну.

Он быстро принял душ, подождал, пока Перри начнет поливать тротуар, и вернулся в кладовку. Всю ночь он ворочался с боку на бок, сожалея о том, что приобрел пистолет. Теперь Питчесс знал, что у него есть ствол, и, если Питчесса сцапают, он не колеблясь сдаст Холмена. Холмен не сомневался, что Питчесса поймают, потому что такие, как он, всегда заканчивают в тюрьме. Это вопрос времени.

Холмен хотел проверить свой тайник при дневном освещении. И клапан, и трубы заросли толстым слоем пыли и паутиной, так что вряд ли Перри или кто-нибудь еще захочет лезть сюда. Холмена это устраивало. Если Питчесс сдаст его, он будет все отрицать, и копам придется искать пистолет. Холмен заставил отверстие метлами и швабрами и поехал на встречу с Поллард.

Холмен всегда любил Юнион-стейшн, хотя она располагалась всего в квартале от тюрьмы. Ему нравился испанский стиль: штукатурка, черепица, арки. Здесь ощущались городские корни, уходившие в историю Дикого Запада. Ребенком Холмен обожал смотреть по телевизору вестерны — единственное, на его памяти, чем он занимался вместе с отцом. Несколько раз старик приводил его на Ольвера-стрит, где расхаживали мексиканцы, одетые как настоящие вакеро. Они с отцом покупали чурро [7]и наблюдали за поездами на Юнион-стейшн. Все выглядело удивительно гармонично — Ольвера-стрит, вакеро и Юнион-стейшн, похожая на старинную испанскую миссию — в том месте, где когда-то зарождался Лос-Анджелес. Мать приходила с ним сюда всего один раз. Они пошли на перрон с невероятно высоким потолком и сели на одну из длинных деревянных скамеек. Она купила ему бутылку кока-колы и карамель. Холмену было тогда лет пять-шесть. Мать сказала, чтобы он подождал, пока она сходит в уборную. Через пять часов за ним приехал отец, которого разыскали служащие станции, потому что мать так и не вернулась. Через два года она умерла, и тогда старик признался, что мать хотела бросить его. Она села на поезд, но доехала только до Окснарда — на большее у нее не хватило духу. Он точно запомнил слова отца — «не хватило духу». И все-таки Холмену по-прежнему нравилась Юнион-стейшн. Она напоминала ему о Диком Западе, на который они с отцом всегда любовались по телевизору.

Холмен припарковался на стоянке возле перрона и пошел к главному входу. Через несколько минут его подобрала Поллард, и они поехали на Линкольнские высоты. До них было всего несколько минут.

Мать Антона Марченко жила в небогатом квартале между Мэйном и Бродвеем, недалеко от Чайна-тауна. Крохотные домишки постепенно разрушались, потому что у жильцов не хватало денег на ремонт. Дома были перенаселены; в них ютились два, три поколения одновременно, а иногда по несколько семей сразу: оставалось загадкой, как они вообще тут помещались. Холмен вырос примерно в таком же доме в другой части города, и улица произвела на него гнетущее впечатление. В давние времена, когда Холмен промышлял воровством, он был спокоен за свой дом и дома соседей. Он знал, что украсть у них нечего.

— Имейте в виду, — сказала Поллард, — сначала она будет говорить о том, как копы убили ее сына, так что придется сидеть и слушать. Позвольте мне самой вывести разговор на Фаулера.

— Вы — босс.

Поллард обернулась, взяла с заднего сиденья блокнот и положила его Холмену на колени.

— Вот, держите. Так, теперь направо. Постарайтесь вести себя как журналист.

Лейла Марченко оказалась низкорослой и коренастой, с широким славянским лицом, маленькими глазками и тонкими губами. Открыв дверь, она предстала перед ними в тяжелом черном платье и мягких шлепанцах. Холмену показалось, что вид у нее настороженный.

— Вы из газеты?

— Совершенно верно, — ответила Поллард. — Мы разговаривали с вами по телефону.

— Мы репортеры, — добавил Холмен.

Поллард выразительно кашлянула, веля ему заткнуться. Миссис Марченко распахнула дверь и пригласила их войти.

Гостиная была маленькая, заставленная разношерстной мебелью, приобретенной на распродажах и в комиссионках. Кондиционер в доме не работал. Три электрических настольных вентилятора стояли в разных углах, гоняя по комнате теплый воздух. Четвертый, сломанный, громоздился на столе. Все здесь, кроме вентиляторов, напоминало Холмену его старый дом, и он чувствовал себя неуютно. Маленькое замкнутое пространство походило на тюремную камеру. Ему захотелось поскорее уйти.

Миссис Марченко тяжело осела в кресло. Поллард устроилась на кушетке, Холмен примостился рядом.

— Итак, миссис Марченко, — бодро начала Поллард, — как я уже говорила по телефону, мы хотим написать статью, в которой расскажем о том, как полиция…

Поллард достаточно было произнести только это. Миссис Марченко мигом зарделась и стала жаловаться.

— Они были такие гадкие и грубые. Ворвались сюда, перевернули все вверх дном — легко иметь дело с одинокой старой женщиной. Они сломали лампу у меня в спальне. Они сломали мой вентилятор…

Она махнула рукой в сторону неподвижного вентилятора.

— Они топали по всему дому, а я была здесь одна, понимаете, совсем одна и боялась, что меня изнасилуют. Я до сих пор не верю ни единому их слову. Антон не совершал всех этих грабежей, может, только последний. Они обвинили его, чтобы хвастаться, будто у них нет нераскрытых дел. Они убили его. Этот человек по телевизору сказал, что Антон собирался сдаться, когда его застрелили. Сказал, что полиция злоупотребила своими полномочиями. А теперь они чудовищно врут, чтобы оправдаться. Я подам в суд на город. Я заставлю их заплатить.

Глаза старухи покраснели. Холмен поймал себя на том, что смотрит на сломанный вентилятор. Это было проще, чем смотреть на человеческое страдание.

— Макс?

— Что?

— Блокнот. Ты не мог бы передать мне блокнот?