Мертвые воды Московского моря

очнись же! Ты живешь, как под наркозом! Да посмотри ты наконец правде в глаза: с ним случилось то же самое, что с моим папусиком! Разница только в том, что одна б..дь к моему папусику в койку прыгнула, а другая к твоему Афанасию в душу влезла, ловко сыграла на его чувстве вины перед покойной Асей… Не смотри на меня так, мама, – она заслуживает этого слова! И Афанасий дрянь, такая же дрянь, как твой муж, мой отец, – предатель и слабак!

Ляля побледнела. Этот разговор был не первым за три с лишним года, которые протекли с ее расставания с Карачаевым, и каждый раз дочь больно ранила ее своими комментариями. Марина жестока – вот что удивительно! Сама Ляля была суховата, иногда излишне назидательна, иногда излишне холодна с посторонними, но жестокой не была никогда! Она бы не смогла сказать подобных слов любимому человеку – а Марина могла. При том, что Ляля знала: дочь любит ее.

Но в этот раз Марина перекрыла все лимиты.

– Ты бесцеремонна, Марина. И неделикатна. Ты ведь знаешь, что делаешь мне больно, однако тебя это не останавливает…

– Я?! Нет, это не я, мамочка, это твой Карачаев сделал больно! Тебе – и мне!

– Тебе он ничего не сделал, Марина. Вернее, тебе он сделал много хорошего. И мне он ничего плохого не сделал. Я сама ушла.

– Ты?! Ушла?! Мама, не смеши меня! Тебе не оставили выбора! Янка заняла собой все пространство, в квартире стало нечем дышать, кроме ее ядовитых испарений… А он – он не должен был тебя отпускать! Не имел права! Он тебя любил! И ты его любила! И я его любила! Он нас обеих предал!

Ляля изумилась. Никогда раньше она не слышала от дочери слов о том, что она любила Афанасия. Марина всегда была девочкой скрытной, независимой, и ее ровное, прохладное поведение никоим образом не наводило на мысль о том, что она привязалась к Афанасию… Поразительно, Ляля никогда не замечала этого, считая, что дочь просто спокойно и рассудительно приняла маминого гражданского мужа как данность.

Афанасий был с Мариной всегда ласков, но ровно так, без особых эмоций. Спрашивал об уроках, делал подарки, иногда играл в шахматы или ходил с ней в кино вдвоем, когда Ляля была занята. Но, надо думать, его ласковое внимание, пусть и не слишком горячее, пробралось в детское сердечко подрастающей без отца Марины. И сейчас, когда Ляля услышала эти слова, она вдруг поняла: Марина-то, оказывается, была деликатна тогда! Она скрыла от всех свои чувства – от Афанасия, от матери, – побоялась ими обременить? Побоялась, что будут лишними?.. Не разделенными?!

Ляля посмотрела в лицо дочери, исказившееся гримасой боли и ненависти.

– Мариша… – Ляля протянула руку. – Иди сюда, девочка моя… Сядь рядом. – Ляля обняла дочь за плечи. – Я понимаю, для тебя это было травмой… Ты успела привязаться к Афанасию за те годы, что мы жили вместе. По сути, у нас была настоящая семья, и ее разрушение причинило тебе боль. Но с тех пор уже прошло больше трех лет, ты повзрослела, Мариша. Пора научиться принимать людей такими, какие они есть, вместе с их слабостями… Нужно