Сезон дождей и розовая ванна

Гисукэ молчал, а горничная, войдя во вкус, продолжала:

— Вот я и говорю, эта-то, из Мизуо которая, зверь, а не баба! По-всякому она с ним… Да нет, вы не подумайте, я специально не подсматривала, как можно! Случайно получилось. Сообщили, что их такси опаздывает. Ну я и пошла предупредить. Подошла к их номеру, чувствую, что-то не так: звуки, что ли, какие-то… Я даже забеспокоилась, раздвинула фусума, немного совсем, сантиметра на два, да так и замерла. Тут же спохватилась, задвинула фусума поплотнее, но в щёлочку успела заметить, что там происходит… Сколько лет в гостинице проработала, а таких клиентов ещё не видела. Это ж надо, заниматься такими делами, пока ждёшь машину! Всю ночь ведь бесились, и всё им мало. Вот я и подумала — видно, припекло её…

Пока Гисукэ слушал это красочное описание, его даже в жар бросило.

"…А если О-Маса из "Дзинъя"?.. Я заметил, господин директор, она с вами очень даже ласково держится… если вы её пригласите на горячие источники, она с радостью согласится…" В ушах Гисукэ словно вновь зазвучал тихий голос Гэнзо. Как ведь уговаривал! А сам в это время небось уже спал с О-Масой… Точно — спал! Ведь этот чурбан тогда даже чуть-чуть улыбнулся. Не улыбка это была, а насмешка…

А он-то ни о чём и не подозревал. Распустил нюни, оказавшись в этой гостинице, — тоскливо, видите ли, одному, вот если бы О-Маса была рядом… Вот и побывала здесь О-Маса. Не с ним только. Лирика обернулась жутчайшим фарсом. И не фарсом даже, а отвратительной вакханалией, если представить, что тут выделывала эта баба…

— И с чего это они стали тебе рассказывать, кто я такой?.. Нет, подожди, прежде скажи, откуда они узнали, что я останавливался именно в этой гостинице?

— Вы же сами, господин, рассказали этому мужчине, что останавливались в "Коё-со".

Горничная права. Гисукэ вспомнил, что тогда, после первой встречи с Кацуко, испытывал нечто вроде чувства вины перед Гэнзо: мол, хорош директор, поехал по важному делу, а сам развлекался с женщиной. Это и развязало ему язык, не полностью конечно, — он рассказал только про гостиницу.

— И что же Дои, его фамилия Дои, хотя в книге приезжих он, возможно, зарегистрировался под другой фамилией, специально обо мне расспрашивал?

— Да, расспрашивал. Описал вашу внешность — точно так же, как вы его описывали, спросил, не останавливался ли такой человек в нашей гостинице… Ну, я ответила, что останавливался… И надо же — именно я в тот день дежурила! Судьба, наверное…

И ты сказала, что я ночевал у вас в гостинице, или…

Что вы, господин, как можно! Про Кацуко-сан я ни слова, тут, говорю, он и ночевал, ваш знакомый…

— Спасибо тебе… — Гисукэ пришлось поблагодарить горничную, хотя было бы гораздо лучше, если бы она сказала, что такого клиента вообще не знает.

— И что же он про меня говорил? — спросил Гисукэ. Естественно, это его больше всего интересовало.

— Ну, сказал вашу настоящую фамилию… И ещё — что вы депутат городского собрания Мизуо… — горничная произнесла это таким тоном, словно хотела оправдаться перед Гисукэ за ту якобы навязанную ей беседу.

— Лишнее он говорил. И кто его за язык тянул?!

Естественно, Гисукэ не собирался афишировать своих отношений с Кацуко и не хотел, чтобы в гостинице знали, кто он на самом деле. И Гэнзо, конечно, это понимал. Значит, стал всё разнюхивать и вслед за тем болтать с единственной целью навредить своему шефу.

— Понимаете, были у него на это кое-какие причины…

— Что-о? Причины?..

— Да. А вы, господин, ничего и не замечали?

— Да в чём дело-то? — От дурного предчувствия у Гисукэ тревожно забилось сердце.

— Я уж скажу вам всю правду… — Мужеподобная горничная тяжко вздохнула и опустила глаза — то ли притворялась, то ли вправду сочувствовала незадачливому клиенту. — Большие люди, которые в Кумотори живут, они… ну, знали они, что вы бываете у Кацуко-сан…

— Какие большие люди?

— Депутаты провинциального собрания Кумотори, не все, конечно…

Сердце Гисукэ бешено заколотилось.

— Сами подумайте, господин… — продолжала горничная, — когда вы зачастили к Кацуко-сан и задерживаться у неё стали на ночь, а то и на две, об этом пошли пересуды. Такое ведь не скроешь. Она же не одна в этом доме жила… Кое-кто из её соседок поддерживал связь с большими людьми, с депутатами, значит. Женщины и разболтали. Да и сама Кацуко-сан небось рассказывала подружкам.

Гисукэ застонал. Он-то думал, что это тайна, что, кроме него и Кацуко, ни одна живая душа не знает об их отношениях, а выходит, чуть ли не всё провинциальное собрание перемывало косточки депутату Канэзаки.

— Значит, Дои, ну этот самый человек, узнал про меня и Кацуко от кого-то из депутатов провинциального собрания?

У Гисукэ, видно, было такое лицо, что горничная даже испугалась.

— Точно сказать не могу, но из их разговора я поняла, что вроде бы так.

— Из их разговора? Какой разговор? С кем?

— Ой, господин, даже и не знаю… Нехорошо получается, я вроде бы вам ябедничаю.

— Да ты не беспокойся, я никому не скажу, что что-то узнал именно от тебя. Слово даю! Понимаешь, этот человек мой подчинённый… И в последнее время ведёт себя немного странно… Я никак не могу разобраться, в чём дело. Помоги мне, пожалуйста, я буду тебе очень благодарен.

Горничная то ли посочувствовала Гисукэ — влип ведь человек в паршивую историю, и любовница-то от него сбежала, и сплетни-то пошли, — то ли была тронута его искренностью, только колебаться больше не стала и всё ему выложила:

— Этот ваш Дои своей женщине говорил… Канэзаки, мол, в Кумотори зачастил вроде бы в командировки, а на самом деле у него на горячих источниках Намицу любовница. Я точно ничего не знал, но подозревал, что дело нечисто, а сегодня услышал от Тадокоро-сан… Вот это он и рассказывал своей женщине за обедом. Я рядом сидела, обслуживала их, вот так и узнала.

— Что, что?.. Ты сказала — от Тадокоро-сан?!

— Да…

Горничная растерялась и, видно, с радостью вернула бы свои слова обратно, но было поздно. Ей, конечно, известно, кто такой Ёситоси Тадокоро. Тут председателя провинциального собрания все знают, ведь Намицу, хоть и находится на некотором расстоянии от Кумотори, входит в территорию города.

Значит, Гэнзо Дои встречался с Тадокоро. Скорее всего, у него дома. У Гисукэ порой возникали такие подозрения, но он отметал их как совершенно невероятные.

— А когда это было? Ну, когда Дои у вас останавливался?

Горничная назвала точную дату — запомнила поразившую её парочку. Это было в тот день, когда Гисукэ уехал в Асия уговаривать Мицухико Сугимото. Короче говоря, Гэнзо, воспользовавшись отсутствием шефа, отправился на поклон к Тадокоро, а заодно и позабавился с О-Масой на горячих источниках.

Итак, наихудшие подозрения Гисукэ оправдались: Гэнзо Дои его предал. У Дои, конечно, не могло быть никаких личных контактов с Тадокоро, и явился он к "настоятелю" как посланец Синдзиро Мияямы. Следовательно, отплатив своему первому работодателю и благодетелю злом за добро, Гэнзо переметнулся к Мияяме. И ведь не просто переметнулся: наверняка с подробным "досье" на своего шефа. Теперь Мияяме известен каждый шаг противника. Недаром Гисукэ в последнее время чувствовал, что Гэнзо нельзя доверять.

А у того, видно, чутьё, как у собаки. Бывая каждый день на работе, в редакции "Минчи", пронюхал, что шеф нечто затевает. Вот тебе и тугодум!

Да, понятно, откуда у Гэнзо деньги. "Пенки", которые он снимает, занимаясь рекламой, лишь часть его доходов. Синдзиро Мияяма прикармливает Гэнзо — и, видно, неплохо прикармливает. Значит, послушный, исполнительный, до умопомрачения старательный, туповатый на первый взгляд Гэнзо оказался ловким интриганом. Преданный пёс укусил хозяина. И ведь не просто тяпнул, внезапно обозлившись на что-то, а выжидал момент, чтобы сжать челюсти в мёртвой хватке… Гисукэ задохнулся от охватившей его ненависти.

И ещё этот визит к Тадокоро. Тут ведь преступлением пахнет. Если бы Мияяма хотел поговорить с "настоятелем" о текущих политических делах, в том числе и о предстоящих выборах мэра, он сделал бы это сам. Впрочем, такой разговор наверняка тоже состоялся. Но когда Мияяма убедился, что честным путём невозможно помешать выдвижению кандидатуры Сугимото, он послал к Тадокоро Гэнзо… Для тайного сговора. Ему нужно было высочайшее благословение, чтобы осуществить некое гнусное дело.