Том 19. Ночь лейтенанта Уилера

— Разящая наповал Долорес? — переспросил я. — Как это понять?

— Она сложена как девица, у которой якобы «все говорит само за себя, начиная от шеи и до кончиков пальцев на ногах», — брезгливо произнес он. — Это слова из афиши клуба, где дают представления с элементами фарса. Она стриптизерка в бурлеск-клубе.

— В жизни каждого человека приходит такое время, — проникновенно изрек я, — когда он получает вполне заслуженное вознаграждение.

— Надеюсь, я буду поблизости, когда вы получите свое, Уилер, — фыркнул Мэрфи. — Обещаю произвести вскрытие безвозмездно.

— Прежде чем вы приступите, лейтенант, — невозмутимо продолжал Лейверс, — извольте закончить отчет по делу Джефферсона. Как скоро вы это сделаете?

— К концу дня, сэр, — ответил я не задумываясь. — Не беспокойтесь, я сразу же возьмусь за новое дело, как только отчитаюсь по Джефферсону, даже если для этого придется задержаться на работе вечером. Вы же меня знаете, шериф! — Я скромно улыбнулся. — Я человек исполнительный.

— Я бы сказал наоборот, Уилер. Ни о какой исполнительности не может быть и речи.

Глава 2

Когда ночь опустилась на город, а неоновые рекламы замигали и засияли вдоль бульваров, у меня возникла ностальгическая тоска о том времени, когда мир был еще молод, и Уилер вместе с ним. Тогда я мог остановиться с открытым ртом перед огромной афишей, изображающей потрясающую красотку, на которой почти ничего не было надето, и прислушаться к звукам джаза, едва доносившимся из ближайшего кабака. Помнится, мое сердце замирало или, наоборот, начинало учащенно биться в ожидании того дня, когда загадки секса начнут открываться передо мной. С годами вера в чудо слабеет, а вместе с этим прозрением из вашей жизни уходит что-то волшебное и чарующее.

На этот раз неоновые буквы складывались в название «Клуб „Экстраваганца“», а перед входом в него стоял постер с портретом в натуральную величину, окаймленный надписью сверкающими лампочками: «Разящая наповал Долорес — та самая, у которой все говорит само за себя, от шеи и до кончиков пальцев на ногах».

Ностальгические воспоминания нахлынули на меня именно в тот момент, когда я взглянул на него. Сфотографированная в три четверти Долорес выглядела высокой, потрясающе сложенной блондинкой. Руки у нее были закинуты за голову, одета она была в обычные сверкающие «пастиз» — чашечки, слегка поддерживающие грудь, соединенные блестящей тесемочкой, и под стать им трусики, которые правильнее было бы назвать «фиговым листком».

Но меня-то больше всего привлекло ее лицо, а для Уилера это было совершенно новым подходом к женской внешности. Долорес была платиновой блондинкой, ее волосы были полностью забраны назад и перевязаны, образуя на спине порядочный «конский хвост», на лбу же оставалось несколько завитков. Черты лица были крупными, даже резкими. Полные губы изгибались в циничной улыбке, а в темных глазах светился ум, чего никто не ожидал бы увидеть у стриптизерки.

Стоит ли удивляться, что я буквально не мог дождаться, когда окажусь в клубе и увижу ее в натуре.

Я сдал шляпу, потому что никуда не спешил, затем вошел в зал, где меня приветствовал метрдотель. Это был волосатый, мускулистый тип в помятом смокинге. По глазам его было видно, что он настоящий алфавитный справочник всех самых грязных историй в мире.

— Я хочу видеть Долорес Келлер, — сообщил я.

— Вы пришли в нужное место, приятель! — Он улыбнулся мне так, как будто мы с ним были членами одного и того же фантастического клуба. — Следующее шоу начнется не ранее чем через полчаса. Вам наверняка нужно место за столиком у самой эстрады, может, мне его вам устроить?

— Вы также снабжаете биноклями за небольшую мзду? — спросил я ворчливо.

Глаза у него сощурились, физиономия утратила любезное выражение.

— Эй, приятель, послушайте, — зашипел он, — я не знаю, куда вы гнете, но, если вы задумали поднять дебош, у нас на этот случай имеется опытный парень.

— Полагаю, бесполезно просить вас сделать одолжение и заткнуться, — произнес я с откровенным сожалением, — потому просто предлагаю вам не называть меня «приятель». «Лейтенант» будет в самый раз.

Я сунул ему под нос свой значок. На случай, если он не умел читать, я приготовился произнести каждое слово по буквам, но унылое выражение его физиономии сказало мне, что он человек грамотный.

— Крайне сожалею, лейтенант, я не знал, что вы…

— У каждого из нас свои проблемы, — произнес я сочувственно. — У вас такая отталкивающая физиономия, а мне вот необходимо повидаться с Долорес Келлер.

— Конечно, конечно! — Он повернулся и предложил мне идти следом. — Пожалуйте сюда, лейтенант.

Мы пробрались между столиками, прошли мимо оркестра из пяти человек, игравших ча-ча-ча так, будто они затаили личную обиду на латиноамериканцев, нырнули в какую-то дверь за занавесом и оказались в коридоре, ведущем к ряду грим-уборных. Метрдотель остановился у второй двери и осторожно постучал.

— Кто там? — послышался женский голос изнутри.

— Луи. Пришел лейтенант полиции. Хочет вас видеть, Долорес.

— Ну так впустите его сюда, — прозвучал холодный ответ. — Вы ведь не ждете от него чаевых?

Я вошел в грим-уборную, закрыв дверь перед носом у Луи. Долорес сидела перед туалетным столиком, подкрашивая полные губы. Только закончив это занятие, она обернулась, чтобы взглянуть на меня. Халат, в котором со спины она выглядела весьма скромной, был широко распахнут, под ним она была одета точно так же, как на афише у входа в клуб. И на этот раз она была живой, так что впечатление оказалось гораздо более сильным. После сосредоточенного пятисекундного изучения я пришел к выводу, что афиша не воздает ей должного.

— Я лейтенант Уилер из службы окружного шерифа, — представился я.

Ее губы раздвинулись в легкой улыбке.

— Что я такого натворила, лейтенант?

— Я пришел по поводу вашей двоюродной сестры Пэтти.

Из ящика в углу вдруг раздался жалобный визг. Долорес вскочила с места и бросилась к ящику, встала на колени и извлекла оттуда маленький меховой комочек.

— Бобо! — заговорила она нараспев. — Бедный маленький Бобо. Тебе показалось, что все про тебя позабыли? Но ты же знаешь, как тебя любит твоя большая мама!

Она вернулась к туалетному столику и снова уселась лицом ко мне, а комочек меха уютно свернулся у нее на руках. Маленькая головка поднялась над ее рукой, блестящие глазки собачонки уставились на меня с явным неодобрением.

Долорес снова мне улыбнулась:

— Бобо ненавидит, когда он остается в стороне от происходящего, и страшно ревнует меня к посетителям. — Она сильнее прижала собачку к своему обнаженному животу. — Не надо быть таким ревнивцем, малыш Бобо!

Собачка раза два громко тявкнула; это ее так утомило, что она вывесила розовый язычок, тяжело дыша.

— Если шум беспокоит вас, вы всегда можете приструнить псинку, — заметил я.

Эти слова как будто оживили маленькое чудовище, песик залился таким пронзительным лаем, что мне захотелось заткнуть себе уши.

— Не обращай внимания на этого жестокого человека, Бобо, дорогуша! — Долорес гневно посмотрела на меня. — Он всего лишь ужасный бессердечный старый полицейский, и, могу поспорить, страшно ревнивый!

— Я всего лишь пытался вам помочь, — запротестовал я. — Подумал, что для разнообразия можно будет сделать из его шкурки оригинальный «поясок невинности», — представляете, какой это произведет фурор?

Долорес закрыла глаза и по-настоящему задрожала, и на минуту мне показалось, что у собачонки встанет дыбом вся шерсть.

— Забудьте об этом, я же шутил… Напомню, что я пришел к вам по поводу вашей двоюродной сестры Пэтти.

— Бедное дитя! — Глаза ее все еще оставались холодными, когда она взглянула на меня. — На ее долю наверняка выпало много тяжелых переживаний, раз она решилась выброситься из окна отеля.

— Знаете ли вы какую-нибудь причину, толкнувшую ее на самоубийство?

Долорес покачала головой: