Взмах ножа (сборник)

Мудроу взглянул на него внимательно.

— А ты знаешь, что Луи Армстронгу каждый день ставили клизму? И Ганди тоже. Каждый божий день. — Он ухватил проходившую мимо официантку за передник. — Рита, принеси капитану выпить, хорошо? — Она дотронулась до его плеча и отошла. — Твоя беда в том, что ты слишком жирный. Сколько килограммов ты набрал после академии? Тридцать? Сорок? Ты обжора. — Он откинулся на спинку стула, глядя Эпштейну в лицо. Лицо его было круглым и пухлым, как у херувима.

— Это не жир, Стенли, — сказал Эпштейн. — Это наши вечные проблемы. Ты же сам знаешь. Черные убивают друг друга сотнями, а общественности и дела нет. Всем наплевать. Но если что-то случится, все сразу на уши встанут. И тогда появятся такие проблемы, что язва замучает меня вконец. Черт возьми, я и в академии был таким. Если у тебя отец полицейский, можно себе позволить кое-что лишнее.

Эпштейн взял стакан, который принесла официантка, и, пригубив, стал пить медленно и с наслаждением, словно в нем был целебный нектар, способный усмирить дьявола внутри.

— Но стоит покончить с какой-то проблемой, как боль исчезает. Все очень просто — разделаться с проблемами, и никакой язвы.

Мудроу не спеша затянулся сигаретой и быстро повернулся к капитану:

— А кто тогда я — проблема или ее решение?

Эпштейн впервые за этот вечер рассмеялся.

— Ты и есть решение всех проблем. Решение. Если ты сам не решаешь проблему, тогда решение становится проблемой. Не думай, ничего серьезного. Пока это всего лишь маленькие, можно сказать, детские неприятности. Это может никогда не получить продолжения. Скорее всего, так оно и будет. Но, Стенли, мне надо быть готовым, и ты тоже должен быть готов ко всему.

Наступило молчание. Оба осматривали бар так, словно видели его впервые. В городе были десятки баров «Килларни Харп», и в каждом была длинная печь, в которой жарили мясо. В туалетах воняло мочой, даже в женских, хотя женщины это заведение не жаловали. Длинные стойки баров были исцарапаны и покрыты пятнами, а бармены говорили с заметным ирландским акцентом. Официантки носили черные брюки и белые блузки и были далеко не молоды. Рита Меленжик, которая обслуживала Мудроу и капитана, заметила, что разговор у них не клеится, и подошла к столику.

— Двигайся, двигайся, — приказала она, толкая Мудроу бедром. — Скажите, капитан, что это за имя такое — Стенли Мудроу? Не из латинос. И не еврейское. И не ирландское. И даже не польское, прости. Господи.

На Алана Эпштейна, женатого двадцать пять лет, Рита действовала, как аспирин.

— Ну, откуда же мне знать?

— Вы не знакомы с его личным делом? — спросила она, приветливо улыбаясь.

Мудроу мягко перебил ее:

— У нас дела, Рита, иди работать.

— Конечно. — Она обняла его. — Ты отвезешь меня вечером домой? — Она плотно прижималась к нему, заглядывая в глаза, но сержант по-прежнему оставался безучастным. — Мне не хочется спать одной.

Мудроу бросил косой взгляд на капитана.

— Я ведь не отказываюсь, правда? Может, только отложим это на завтра?

— Хорошо, Стенли. — Обернувшись к Эпштейну, Рита пояснила: — Просто я не люблю возвращаться вечером одна. — Не дожидаясь ответа, она встала из-за стола и вернулась к работе.

Сержант сел прямо, и капитана в который раз поразили его габариты и формы. Казалось, что такой атлет просто не может быть таким неуклюжим. Он без усилий представил себе Риту Меленжик, лежащую под этой громадиной, задавленной и бездыханной.

— Ладно, — неожиданно сказал Мудроу, — что там у тебя случилось?

— Помнишь Рональда Джефферсона Чедвика?

— Разумеется.

— Граната была сделана в России.

— Черт возьми.

— ФБР утверждает, что это советская граната. Какой-то там особый сплав металла. Сомнений никаких.

Сержант Мудроу отпил из своего стакана и, чтобы изобразить сосредоточенность, сдвинул брови к переносице. Прием, которым он время от времени пользовался. Он посмотрел на капитана и торжественно сказал:

— А кого это, собственно, интересует?

— Кого интересует? Я тебе скажу кого.

— Не надо… — Мудроу встал и наклонился к капитану. — Не надо мне ничего говорить. Наркоман покупает гранату, убивает торговца и сматывается с деньгами. Все, как обычно.

— Только не граната. — Эпштейн был терпелив. — Гранат еще не было. А теперь самое интересное. — Он помолчал, чтобы Мудроу наклонился ниже. — Сейчас всем плевать на гранату и на какого-то наркомана. Но если еще одна такая граната всплывет где-нибудь в супермаркете в белом районе, все шишки повалятся на нас. Не говоря уже об управлении. Я так думаю, надо кое-что уточнить. Загляни в ФБР. Выясни, что у них с террористами. А вдруг это какие-нибудь пуэрториканские радикалы? Я не хочу, чтобы мне потом говорили: «Как же вы не подумали? Почему не проверили?»

— Но у меня много работы, капитан.

— Займись этим делом и недели две ничем другим не занимайся. Мне нужен подробный отчет.

Мудроу, уставившись на остатки бурбона в своем стакане, опустился на стул. Это случалось все чаще. Словно нокаут на ринге. Не важно, как ты сражаешься с противником, ты знаешь, что конец все равно будет плохим, и глаза непроизвольно начинают слезиться. Стенли сейчас отчаянно захотелось лечь в постель с Ритой, уснуть, наконец, после бурной ночи, уснуть и не просыпаться.

— Ну что же, капитан, — сказал он, — я, конечно, и есть тот, кто тебе нужен.

Какие бы планы ты ни строил во сне, все равно приходится просыпаться и возвращаться к действительности. Сержант принял душ и сел за стол на кухне, взяв блокнот и ручку. Если бы его сейчас спросили о самочувствии, он бы лишь огрызнулся. Рита уже видела его в таком состоянии, и не раз. Она хлопотала у плиты, готовилась к предстоящему дню (а точнее, вечеру, так как было уже два часа пополудни), а сержант предавался не слишком радужным размышлениям. В конце концов, они были любовниками уже три месяца, почти что женаты, но иногда ему казалось, что, задержись он у Риты на день-другой — и ей просто-напросто надоест этот неизвестно откуда появившийся сержант, который сидит за столом и ждет, когда его накормят, словно у него есть на это право.

— Так, — сказал Мудроу, почесывая небритый подбородок. — Что же нам известно?

— Философский вопрос? — Рита наливала кофе. — Для философии еще рано.

— О чем ты? — Он взглянул на часы. — Боже мой, третий час.

Рита положила масло на сковородку.

— Тебе омлет или яичницу с беконом? — Она говорила очень деловым тоном. Иногда ей действительно с трудом удавалось сдержаться, чтобы не наорать на него.

— Черт, — рявкнул Мудроу, — ты не даешь мне сосредоточиться. Это вполне серьезно — пять трупов в одном доме.

— Хлеб белый или черный?

Мудроу отпил кофе, успокоился. Теперь он посмотрел на Риту без раздражения и как бы со стороны. Немного широковата в бедрах. С проседью, но это лучше, чем крашеные волосы. И даже морщинки на лице (а их было совсем немного) исчезали, когда она смеялась. Ее все считали красивой, и что ему больше всего нравилось, она была по-своему удобной женщиной. Если она хотела его, то просто говорила об этом, и ему нравилось быть с ней, но сам он, пожалуй, и не вспоминал о Рите, когда ее не было рядом.

— Послушай, — сказал он, — помоги мне с этой дурацкой гранатой. Подбрось пару идей.

Рита пожала плечами.

— Мы уже говорили об этом. Один бандит убил другого бандита. Ну и что?

— Ты очень ошибаешься, Рита. Действительно ошибаешься. Вчера я был пьян — это меня оправдывает, — но сегодня я трезв. У тебя есть работа, ты не думаешь о том, стоящая это работа или так себе, потому что ты отдаешь ей энергию, которую необходимо отдавать. Постарайся на минуту отвлечься от всего на свете и размышлять об одном — об этой проблеме. Итак, что нам известно?

Рита разбила над миской четыре яйца и стала взбалтывать.

— Неизвестный пробрался на пятый этаж наркофабрики, застрелил двоих, еще троих взорвал гранатой, одного ранил. И скрылся с чемоданом, в котором что-то лежало. Скорее всего, деньги. И это все, что мы знаем.