Последняя битва Пономаря

голову. Перед ним стоял молодой парень. Судя по слишком гладким щекам, очень молодой. Одет парень был в черный костюм, простроченный, наподобие джинсового, толстыми желтыми нитками.

– Чего?

– Репей тебя кличет.

– Кто это?

– Иди, иди. Там узнаешь...

Грибоконь сразу понял, что перед ним представитель второй силы. Судя по тому, что он наслушался на тюремных нарах, теперь его персоной заинтересовались блатные. Ничего хорошего от этого ожидать не приходилось, но Михаил Львович, вздохнув, направился за молодым зеком.

Тот привел его в угол жилой секции, где в закутке, отгороженном висящими на веревках простынями, сидел другой зек. Этот обладал гладковыбритым черепом, тяжелым взглядом исподлобья и мощным, почти квадратным торсом, на котором едва сходилась ослепительно белая рубашка с закатанными рукавами. Жилистые предплечья этого человека сплошь покрывали татуировки. Они наползали одна на другую и получалась совершенно сюрреалистическая композиция, на которой из храма со множеством луковок выходил скелет в милицейской фуражке, а надпись «Бог не фраер» соседствовала с кинжалом, картами и шприцом, и все это было обмотано колючей проволокой.

– Ты что ль Грибоконь? – Спросил татуированный.

– Я. – Кивнул Михаил Львович.

– Ты воровской закон уважаешь?

Шаману ничего не оставалось делать, кроме как кивнуть и попытаться уверенно произнести одно лишь:

– Да.

– Тут дело такое... – Репей посмотрел этапнику прямо в глаза, – скоро один наш кентяра поднимается. – Блатной сделал паузу, чтобы Грибоконь проникся важностью этого события.

– Куда поднимается?

– В жилку, мля!

Теперь Михаил Львович окончательно запутался:

– В вену?

– Какую, нах, вену? Сюда, в отряд! – До Репья в конце концов дошло, что этот мужик не понимает его жаргона, и он вынужден был повторить свои слова на доступном языке. – Закрыли кента в ШИЗО. Знаешь, что это такое?

Грибоконь осторожно кивнул:

– Карцер?..

– Ну, въехал... – Блатной, начавший, было, гневно сверкать глазами, слегка успокоился. – Кента встретить надо. Ну, там, чаек-буек, курево с ниппелем. Догоняешь?

– А я тут причем? – Опасливо спросил Михаил Львович.

– Не, ну, ты на него посмотри! – Репей покачал головой. – Ты в ларь пойдешь?.. На отоварку.

– Наверное...

– Не «наверное», а точно. У тебя на киче нарушения были?

– Нет.

– Знач, верняк, тебе на отоварку хозяин бабок кинет. Возьмешь там чай. Принесешь мне. На подъем! – Последнее слово блатной выделил особо, давая понять, что святая обязанность любого мужика приносить ему чай, для празднования освобождения мифического друга.

– Я не могу. – Стараясь побороть страх, сказал Михаил Львович.

– Что? – Блатной вскочил. – Для тебя воровской закон что, порожняк?

– Я уже обещал.

Репей несколько секунд соображал:

– Ну, коли уж обещал, – вдруг с приторной сладостью в голосе проговорил зек, – то делать нечего. Но тогда давай покумекаем, что ты можешь, – Репей сделал ударение на этом слове, – дать на подъем...

– Ну...