Миллион в сигаретной пачке

Несчастный случай, не так ли? Хаблак просмотрел бумаги. Внимание его привлек протокол допроса машиниста. Спросил Моринца:

– У вас тут записано: машинист увидел человека на рельсах. Как увидел: лежал он, шел, сидел? Или, может, бежал?

Старший лейтенант пожал плечами:

– Кажется, он говорил, что пьяный мужчина лежал на рельсах… – ответил он неуверенно.

– Следует уточнить, – попросил Хаблак. – Это очень важно. Прошу вызвать машиниста, а мы пока сходим на место происшествия.

– Машинист сейчас на станции, – пояснил Моринец, – и стоит прежде заскочить туда. Мы выяснили: он сделал все, что должен был сделать в таких случаях. Человек работал всю ночь, надо ли вызывать сюда?

– Заедем к нему, – согласился Хаблак.

Моринец позвонил на станцию, и когда они приехали, машинист уже сидел в приемной начальника. Полный, краснолицый мужчина с быстрыми глазами. Хаблак попросил его:

– Расскажите, пожалуйста, как все произошло. Я внимательно прочитал ваши показания, но ничто не может заменить живого рассказа.

Машинист вопросительно посмотрел на капитана, будто хотел выяснить, сколько раз еще и кому придется рассказывать. Но, наверное, понял, что тут ничего не поделаешь, вздохнул и начал, наморщив лоб:

– Мы отходим из Ирыня в десять семнадцать. Тронулись по графику. В это время уже темно. Включили прожектор, все, что надо, сделали, просигналили и тронулись. Поезд наш сразу скорость набирает. Вот тронулись, набрали скорость, а там поворот и поселок кончается. Дальше поле и лес. Выскочили мы, смотрю, что-то чернеет на рельсах. Ну, что? Сигнал и тормоза, а поезд двигается вперед. Это вам не «Жигули», его сразу не остановишь. Ну и наехали… Остановились, а он под третьим вагоном. Но мы все сделали, сигнал и тормоза, как полагается. А что поделаешь, если он пьяный валяется?

– Валялся? – переспросил Хаблак. – То есть, лежал на рельсах? Я правильно вас понял?

– Конечно, правильно, – обрадовался машинист. – Как ткнулся в правый рельс, так и заснул, значит. Мы – сигнал и тормоза, но разве пьяный услышит?

Хаблак нарисовал на клочке бумаги две параллельные линии.

– Представьте себе, что это – рельсы, – объяснил он. – Нарисуйте, как лежал этот человек.

Машинист не задумался ни на секунду. Нарисовал довольно неуклюже, но точно. Человек лежал грудью на правом рельсе. Машинист даже сказал, что одна рука была поджата под туловищем, другая – откинута в сторону.

– Лицом вверх или вниз? – уточнил Хаблак.

– Вниз.

– Это точно?

– У меня же было несколько секунд, да и прожектор у нас мощный…

– Не заметили, он не шевелился?

– Нет. Я еще подумал: вот наработался человек: спит – как мертвый.

– Поблизости никого не было?

– Не видел. Поле там, было бы видно…

Хаблак запротоколировал показания машиниста, дал ему подписать.

– Теперь – в Ирынь, – предложил Моринцу.

– Мне тоже? – спросил машинист.

Хаблак немного подумал. В конце концов, машинист – единственный человек, видевший Бобыря на рельсах. Точнее, пока единственный. Место в машине есть, почему не взять. Человек он здоровый, видно, не очень устал, пусть поедет, может, возникнут к нему какие-то вопросы.

– Вам тоже, – велел он. – Двинулись.

…Машину пришлось оставить метрах в ста от места происшествия в дубовой роще. Последняя усадьба поселка была еще дальше, за дубами, от рощи к железной дороге вела между засеянными овсом полями узкая тропинка. По ту сторону железной дороги, за насыпью, сразу начинался лес, и тропинка исчезала в густом кустарнике.

Моринец шел впереди, овес доходил ему до пояса. Так они шли по тропинке и вчера – оперативная группа железнодорожной милиции, врач, санитары и, конечно, затоптали все следы, которые могли остаться здесь. Хаблак сказал:

– Минутку, старший лейтенант, нельзя ли осторожнее? Давайте пройдем полем, потому что я потом хочу осмотреть тропинку.

'Моринец пожал плечами, но вошел в овес. Они шли теперь по обеим сторонам тропинки в шаге от нее, и Хаблак внимательно смотрел на сухую, вытоптанную черную дорожку. Остановился и поднял окурок, потом бумажку и сломанную веточку. Моринец не удержался от иронической улыбки. Хаблак заметил ее, но ничего не сказал старшему лейтенанту. В конце концов, у каждого свои принципы, свой опыт, свои знания, и он здесь не для того, чтобы устраивать дискуссии.

Вышли к железнодорожному полотну. Моринец показал место, где лежал Бобырь. Хаблак сразу и сам определил его – на гравии и на шпалах еще сохранились пятна крови.

– Он шел из поселка, – показал Моринец на тропинку, хорошо видную с насыпи, – споткнулся о шпалы, упал и заснул. А тут – электричка.

– Но ведь Бобырь мог идти из лесу в поселок, – возразил Хаблак.

– Нет, – настаивал на своем Моринец – он лежал головой к лесу. Шел туда и упал.

Хаблак, уже не споря, спустился по противоположному склону насыпи, прошел рядом с тропинкой до самого леса. На твердой земле не сохранилось никаких следов. Хаблак вошел в лес, осмотрел кусты, нависавшие над тропинкой, но и на них не нашел ничего, заслуживавшего внимания. Вернулся к насыпи.

Моринец сидел на траве, покусывая стебелек.

– Нашли что-нибудь? – спросил он из вежливости, и Хаблак только покачал головой. Старший лейтенант, встав, потянулся так, что хрустнули кости. – Зря теряете время, – сказал он. – У нас, к сожалению, это не первый случай, когда пьяный попадает под поезд.

«Привыкли, – подумал Хаблак. – Но ведь нет ничего хуже, чем мерить все на один аршин».

Хаблак спустился с насыпи в поле. Овес здесь отступал от железной дороги, и тропинка пересекала траву. Ночью поработали кроты – трава была усеяна черными кучками свежей еще земли. Хаблак обошел траву, присматриваясь к кучкам, возле одной из них опустился на колени.

Весной, наверное, траву заливала талая вода, да и вообще грунтовые воды подступали тут близко к поверхности: трава была зеленая и земля мягкая. Вот и сохранился след человека: каблук глубоко увяз в почву и лишь носок следа был разворочен кротовиной.

Хаблак подозвал старшего лейтенанта.

– Видите, – ткнул пальцем, – след мужской обуви, приблизительно сорок второго номера. По-моему, каблук итальянского производства. Значит, обувь либо импортная, либо изготовлена нашим домом моделей: они закупили в Италии партию каблуков и делают совсем неплохие туфли.

– Ну и что из того, что итальянская? – спросил Моринец, но сразу понял неуместность своего вопроса и начал оправдываться. – Ночью мы могли и не заметить…

– Не надо было всё затаптывать здесь, – не выдержав, раздраженно заметил Хаблак.

– Но ведь мы считали…

– Что это несчастный случай? Конечно, может, и так, но где стопроцентная гарантия? А если Бобыря убили и положили на рельсы, чтобы замести следы?

– Медицинская экспертиза! – возразил Моринец. – Есть ее заключение.

Хаблак насупился.

– Сделайте слепок со следа, – попросил он. – Не забудьте о понятых. А я еще осмотрюсь вокруг.

В овсе поблизости от травы Хаблак ничего не нашел. А потом принялся прочесывать поле метр за метром по обеим сторонам тропинки до самого леса, где стояла машина. Все, что находил, аккуратно складывал в чемодан и скоро заполнил его почти до половины: несколько бумажных пачек от сигарет – желтые, мытые дождями пачки «Памира», «Примы», скомканная, в целлофане пачка «Стюардессы», конфетная обертка, фольга от шоколада, полусъеденное яблоко, лист из ученической тетрадки со смытыми дождем записями, катушка от ниток, клочок газеты…

Увидев метрах в двадцати от дорожки обломок гранита, Хаблак замер: сделал пружинистый шаг к камню и осторожно опустился на колени, забыв о брюках. Но тут же разочарованно вздохнул: камень погрузился в землю: он лежал тут давно, может, месяц, а может, и больше. С одной стороны его оплело даже какое-то вьющееся растение.

Капитан вытащил камень и со злостью далеко зашвырнул его. Отряхнул колени. «Все, – решил он, – тут уже, конечно, ничего не найти…»