Гангстер

— Понравится, когда начнет поступать новый еженедельный взнос, — возразил Анджело.

— Ну так как же? — спросил Пуддж, взглянув на Рэйни. — Договорились? Или заказывать цветы для похорон?

Рэйни закрыл глаза и тяжело вздохнул. Его рубашка была покрыта пятнами проступившего пота, густые волосы прилипли ко лбу. Он открыл глаза и кивнул.

— Знаете, парни, вы просто грабители, — сказал он. — Я без обиды — просто хочу, чтобы вы это знали.

— Спасибо, — отозвался Анджело.

Ида Гусыня стояла за стойкой «Кафе Мэриленд». Она налила до краев в стакан виски и понюхала. Потом посмотрела на Анджело, который сидел напротив нее и расправлялся с большим толстым куском вишневого пирога.

— Хочешь, налью тебе кофе? — спросила она.

— Пожалуй, лучше молока, — ответил Анджело с набитым ртом.

Ида нырнула под прилавок и появилась, держа в одной руке бутылку с молоком и пустой стакан в другой. Вылив содержимое бутылки в стакан, она подвинула его Анджело.

— Все гангстеры, которых я знаю, поначалу пьют молоко, потому что оно им нравится, — сказала Ида и, улыбнувшись, указала на стакан. — А когда становятся старше, им приходится пить это, потому что у них нет выбора.

— Почему? — искренне удивился Анджело.

— Проблемы с желудком, — объяснила Ида. — Они обязательно возникают, потому что приходится годами держать все свои чувства при себе, никогда не показывать, что ты испытываешь на самом деле, и вести себя так, будто ты ничего не боишься. А на самом–то деле всем нам больше всего хочется удрать и спрятаться где–нибудь в тихом месте, пока стрельба не кончится.

— Ангус говорит, что всегда можно узнать гангстера, который отсидел в тюрьме, — сказал Анджело, — потому что он все, что ест и пьет, запивает молоком. Ублажает язву, заработанную во время отсидки.

— Это не самая здоровая профессия, что и говорить, — со смешком кивнула Ида. — Потому–то я и думаю, что для меня сейчас самое время завязать.

— И чем же ты будешь заниматься? — изумился Анджело. — Это место и эти люди — ты же знаешь это лучше всего на свете. И ты обо всех заботишься. Включая меня.

— К нашему бизнесу нужно иметь особое чутье, — объяснила Ида. — Нужно хорошо понимать, когда делать ставки, а когда выходить из игры. Так вот, для меня время выхода наступило.

— И что ты будешь делать? — спросил Анджело.

— Я заработала здесь много денег, — она окинула зал гордым хозяйским взглядом. — И сумела кое–что сэкономить. Сейчас далеко не худшее время для того, чтобы заставить эти деньги работать.

— Знаешь, у меня ведь нет даже портрета моей матери, — сказал Анджело. — Можно подумать, что ее никогда не было на свете. Жозефина… но она умерла, когда я был еще ребенком. Так что ты для меня больше мать, чем кто–либо другой.

Ида Гусыня посмотрела в свой стакан со скотчем и улыбнулась.

— Я могу оставаться ею и дальше, — отозвалась она почти шепотом. — Только это будет не здесь. Где–нибудь за городом, где можно вдохнуть воздуху и выдохнуть тоже воздух, а не дым.

— Ты уже и место выбрала? — спросил Анджело.

Ида подняла взгляд от стакана и кивнула.

— Роско, штат Нью—Йорк, — сказала она. — Около ста пятидесяти миль отсюда. Несколько лет назад умер мой дед и оставил мне маленький домик и пять акров рощи. Так что теперь мне нужно только купить автомобиль, кое–что из мебели и перевести оставшиеся деньги в местный банк.

— А что будет с кафе? — поинтересовался Анджело. — Ты продашь его или просто закроешь?

— Ничего подобного, — ответила Ида. — Я решила передать его тебе и Пудджу. Если поддерживать бизнес, оно будет приносить верных две сотни в неделю. Будете высылать мне полсотни, а остальное оставляйте себе.

— Но мы же не умеем управлять кафе, — возразил Анджело.

— Научитесь, — сказала Ида. — Или наймете кого–нибудь, кто понимает в этом. Тогда вам останется только следить, чтобы он не крал из кассы больше положенного.

— И когда ты собираешься уехать? — спросил он, глядя, как она взяла его пустую тарелку и стакан со следами молока и поставила в раковину.

— Примерно через месяц, — ответила она. — А может быть, и раньше. Вещей у меня немного, так что сборы будут недолгими. Ну, а с одним из трех человек, которые что–то значат для меня, я только что попрощалась.

— Я и не понял, что это было прощание, — сознался Анджело.

Ида Гусыня положила руку на лоб Анджело и посмотрела ему в глаза.

— Я старалась сделать для тебя все, что могла, — сказала она. — Я рассказала тебе почти все, что знаю о бизнесе, которым тебе предстоит заниматься, а если что и забыла, значит, это было не так уж важно. Отныне все за–висит от вас самих — от тебя и от Пудджа, так что постарайтесь ошибаться как можно меньше.

Анджело взял Иду за руку, повернул ее ладонью вверх и поцеловал, а потом поднялся, чтобы уйти.

— Спасибо, — негромко сказал он.

— За что? — спросила Ида, пожав плечами и печально улыбнувшись. — За то, что я помогла тебе превратиться в гангстера? Если ты действительно так умен, как я о тебе думаю, когда–нибудь ты возненавидишь меня за это.

— Такого никогда не будет, — отозвался Анджело, повернулся и вышел из кафе. Ида Гусыня проводила его взглядом и налила себе еще скотча.

Анджело сидел за маленьким кухонным столом, на котором стояла миска с чечевицей и сосисками и лежал толстый ломоть итальянского хлеба. Локтем он почти задевал жестяную флягу, доверху наполненную красным вином, которое делал живущий по соседству священник. Он поднял голову, когда в комнату вошел его отец, державший в правой руке потертый коричневый чемодан и на левой, согнутой в локте, тонкую синюю куртку. Паолино поставил чемодан на выщербленный дощатый пол.

— Я ухожу, — сказал он сыну. — Навсегда. Нет никакого смысла нам продолжать жить так, как мы живем.

— Это, наверно, в воздухе что–то, — сказал Анджело. — Все думают о том, как бы уехать из города.

— Это не шутка. Я ухожу и никогда не вернусь.

Анджело сделал большой глоток вина и кивнул.

— Ты хочешь, чтобы я отговорил тебя или уехал вместе с тобой? — спросил он.

— Ни то и ни другое, — ответил Паолино. — Ты больше не часть меня. Ты теперь принадлежишь им. Тем, кто так хорошо научил тебя ненавидеть.

— Они научили меня тому, что я должен был уметь, — сказал Анджело.

— Тебе не было нужды учиться воровать, — сказал Паолино, — или отбирать у других заработанные деньги, заставляя их отдавать то, чего у них и так нет. Ты теперь в одной компании с преступниками, и там отныне твое место.

— А где ты хотел бы видеть мое место, папа? — спросил Анджело, отодвигаясь вместе со стулом от стола. — Рядом с тобой?

— Когда–то это было самым большим моим желанием, — сказал Паолино. — Но оно погибло, как и все остальные мои мечты.

— И что же осталось, папа?

— Только то, что ты видишь перед собой, — ответил Паолино. — А это не то место, где следует находиться моему сыну, будь он гангстер или нет.

Паолино окинул своего сына грустным взглядом, поднял чемодан, повернулся и открыл дверь квартиры. Анджело поднялся из–за стола и, держа флягу с вином в руке, смотрел, как отец уходит из его жизни. Потом Анджело отошел в сторону и прислонился к откосу открытого кухонного окна. Его глаза пробежали по переулкам за домом, по залитым гудроном крышам, по бельевым веревкам, на которых висели свежестираные простыни. Он закрыл лицо рукой и почувствовал, как по пальцам побежали слезы, его тело напряглось от боли, которую он к тому времени так хорошо научился скрывать.

— Addio^[11], папа, — прошептал Анджело. — Addio.

Глава 5

Весна, 1924

Анджело Вестьери переключил передачу своего новенького «Крайслера» и с удовольствием послушал мощный, отрегулированный на заводе мотор. Пуддж Николз сидел рядом с ним на пассажирском месте, просматривая заголовки в утренней газете.