Кровь за кровь

— Гражданка Гиацинтова, вы арестованы!

И в тот же момент дикая боль пронзила правый бок: Михеев, оказавшийся чуть сзади, ударил его финкой.

Удивленно охнув, Сергей повалился на Гиацинтову, машинально хватая ее за руку. Закричав, она с испугом дернулась в сторону и этим спасла своего любовника: выстрел Парамонова, предназначенный Михееву, попал в нее, и тот, воспользовавшись минутным замешательством Романа, сумел выскочить из ресторана и скрыться.

Панков попал сначала в больницу, а потом — к Юрию Арсентьевичу, на разбор…

Сергей зябко поежился и потрогал зажившую рану: даже сквозь гимнастерку прощупывался шрам, оставленный ножом Лешки Михеева. Позднее его все-таки арестовали — помогла в этом та же Гиацинтова, которую Михеев считал погибшей и, махнув на нее рукой, долго не горевал, завел другую, что и не могла простить бывшая любовница, — и расстреляли, но сколько он успел еще натворить бед!..

После того тяжелого разбора его ошибки Добровольский вручил Сергею «Памятку сотрудника ЧК», в разработке которой участвовал сам Дзержинский, и сказал:

— Вот, Панков, тебе десять заповедей! Выучишь — хорошо, а вникнешь сердцем и душой — цены тебе не будет как чекисту.

Слова из «Памятки» врезались на всю жизнь.

— Так ли это? — спросил сам себя Сергей и улыбнулся. — А вот сейчас и проверим.

Он начал читать вслух:

— Вот здорово! — услышал Сергей восхищенный возглас Василия.

— Ты давно здесь? — смутился Панков.

— Нет… Послушай, откуда эти слова?

— Это «Памятка сотрудника ЧК».

— Надо же, как все точно сказано: как там… «не бей во все колокола», а дальше?

— «…так как этим испортишь дело, а похвальнее будет, если накроешь»… «нет, ты тихо накроешь с поличным, а затем — к позорному столбу перед всеми», — повторил Сергей.

— Напиши мне эту «памятку», хорошо?

— Договорились, — улыбнулся Панков. — Ну, как обыск, нашли что-нибудь?

— Ничего… Все перерыли, даже стены и полы простучали. — Василий огорченно махнул рукой. — Ничего, завтра вытянем из него душу, но доберемся до тех, кто его направляет.

— Доберемся ли? — задумчиво вздохнул Сергей: рассказать Василию о своих размышлениях или нет? Пожалуй, не надо, и так переживает.

— Будь спок: Федор и не таких раскручивал. У тебя, я вижу, тоже негусто? — кивнул он на кипу неразобранных бумаг.

— Да так… — неопределенно ответил Панков.

— Послушай, Сережа… А ты видел Дзержинского? — неожиданно спросил тот.

— Конечно, видел, и не раз.

— Счастливый ты, Серега! — вздохнул Василий.

— Не расстраивайся, Василь, у тебя еще все впереди: и в Москве побываешь, и Дзержинского увидишь, и Ленина…

Слова Сергея Панкова оказались пророческими: в двадцать втором году красный командир Василий Дмитриевич Зарубин «за особо выдающиеся заслуги перед трудовым народом Советской России» будет награжден орденом боевого Красного Знамени! В торжественной обстановке его наградят в Кремле. Но все это будет позднее…

…Вихрастый незнакомец, которого преследовал Сергей Панков, постоянно оглядываясь, словно контуженый, медленно подошел к небольшому, слегка покосившемуся под тяжестью времени бревенчатому домику и негромко постучал в боковое окно: трижды подряд и два раза с промежутками. В дверях показался Пашка, по прозвищу «Гнус». Его настороженный и недовольный взгляд мгновенно преоб разился, едва он разглядел «вихрастого». Пропустив его, Пашка старательно и несколько суетливо закрыл дверь на крючок, потом на железный засов и только после этого, радостно всплеснув руками, крепко обнял парня за плечи.

— Витюша, дорогой мой мальчик, как же ты здесь очутился? Голодный небось? Сейчас я тебя накормлю царским обедом. — Не помня себя от радости, Пашка носился по своей каморке. — Неужели тебя отпустили?

— Как же, отпустят, держи карман шире! — усмехнулся тот.

— Сбежал?! — от волнения Пашка плюхнулся на стул.

— Третий месяц в бегах, — кивнул он в ответ и неожиданно спросил: — Ты знаешь, где найти Седого?

— Какого Седого? — встрепенулся Пашка.

— Ты, дядя Паша, не крути, — устало бросил Виктор. — Кукольник арестован!

— Кукольник? — сразу же сник хозяин лачуги. — За что?

— За частушки… Вероятно, меня хотел предупредить о чекисте! Хотел я того сопляка к праотцам отправить, да патруль помешал…

— Ты с ума сошел! Только этого тебе сейчас не хватало…

— Этот Кукольник с Седым должен был меня связать, а потом отвести к Батьке Грому… Ну, за Грома-то я не очень беспокоился: знал, что в крайнем случае ты поможешь дорожку к дружку указать, — усмехнулся Виктор. — А вот к Седому…

— И к Седому отведу, успокойся, — заверил тот. — Вот черт патлатый! Говорил же ему, что не доведут до добра куплетики эти!..

— Да он же меня спас этими, как ты выражаешься, «куплетиками»!

— Что же делать? — не обращая внимания на слова Виктора, причитал Пашка. — Что делать? Он очень много знает! И многих… Нажмут покрепче, всех заложит… и меня, и Седого… Что делать? Что? — В отчаянии он заметался из угла в угол. Неожиданно остановился словно вкопанный. — Его необходимо убрать! — И тихо добавил: — Мертвые всегда молчат.

— Убрать?.. — растерялся Виктор. — Может, ты и прав, но… как? Он же в Чека! Понимаешь, в Че-ка! — Он вдруг разозлился. — Приходишь в Чека и говоришь: «Здравствуйте! Проводите меня, пожалуйста, к арестованному»… — и чик, уноси готовенького? Так, что ли? — ехидно усмехнулся и добавил: — Может, лучше сначала с Седым посоветоваться, глядишь, что и присоветует…

— Из-за такого к нему лучше и не соваться: крут больно! — Стиснув пальцы в кулак, Пашка поморщился, задумался.

Виктор молча ожидал.

— А ты знаешь, — рассмеялся вдруг Пашка, — в твоих рассуждениях что-то есть! — Он стукнул Виктора по плечу. — Пойти в Чека и, как ты сказал, чик — и готово! — Внимательно взглянув на Виктора, Пашка обошел вокруг него и, явно оставшись довольным, потер ладони.

— У тебя что, дядя, с головкой стало плохо или перегрелся? — подозрительно посмотрев на Пашу, сказал Виктор.

— Не волнуйся, я в своем уме! — усмехнулся тот. — Значит, так. — Он прищурил свои маленькие глазки. — Дам я тебе одного толкового парнишку, и вы сделаете следующее…

…Было так темно, что если бы не умение Сергея хорошо ориентироваться в том месте, где хотя бы раз побывал, то он не нашел бы особняк Лановского до самого рассвета. Несмотря на это, Ванда была одна.

— А папы еще нет дома! — объявила она лукаво, едва Панков успел переступить порог гостиной.

Сначала Сергей хотел спросить ее о чем-то, но вдруг смутился.

— Кажется, вы наблюдательный и весьма внимательный человек, — заметила она с улыбкой и тут же пояснила, заметив его недоумение: — Стоило мне намекнуть о вашем кожаном одеянии, и вы сразу сменили его… А вам к лицу этот цвет!