Казнить нельзя помиловать

Огонек разговора, начавший было разгораться, замерцал и утих. Через минуту в комнате на третьем этаже громадной панельной коробки в центре Будённовска уже исполнялся сонный дуэт - тонкой фистулой посвистывал гроза Будённовских гангстеров лейтенант Шишов и мощновато всхрапывал Шерлок Холмс областного масштаба старший лейтенант Карамазов.

Они высыпались перед сложной работой, свалившейся на них в трудный день - понедельник.

4. Похороны

Утром в отделе Карамазова ждала пикантная новость.

Анна Андреевна Фирсова круто изменила свое решение насчет похорон мужа. Более того, ей удалось уже добиться, чтобы супруга предали земле на Вознесенском кладбище: по барановским меркам это все равно, что Новодевичье в Москве. Следователя почему-то последнее обстоятельство раздражило.

Впрочем, он знал, что его сегодня будет многое раздражать - так всегда бывало в начале нового запутанного дела, когда всё в тумане, одни сплошные белые пятна и вопросы, а в организме еще бродят ликероводочные соки, и в глубине души пульсирует чувство вины и раскаяния.

Родион Федорович набросал на листке перекидного календаря под числом "2 августа" планчик на день:

Закончить изнасилование.

Подшивка "КВ".

Похороны.

Дом печати.

"Закончить изнасилование" удалось быстро: девица, "потерпевшая", забрала свою пылкую бумажку обратно и решительно заявила, что "никакого изнасилования между ними не было!" Хотела-де просто попугать своего дружка.

Подшивка областной молодежки нашлась у комсорга управления. Карамазов изъял ее на время и углубился в изучение. Через полчаса волосы на его голове стояли дыбом, разумеется, образно говоря. Да и то! Читать страницы "Комсомольского вымпела" было жутко. Создавалось впечатление, что издается газета где-нибудь на Фильдеперсовых или Фильдекосовых островах, где не происходит никаких событий и жизнь остановилась. "Календарь делового комсорга", "Комсомол - это звучит гордо!", "Достижения политучебы!", "Мы ленинцы!", "Мы - интернационалисты!", "Мы - новаторы!", "Рапортуем об успехах!", "Успехи налицо!", "Весомые успехи!", "Наши достижения!"...

Карамазов понял, что если он прочитает всю подшивку до конца, он чокнется. Правда, выделялись на общем фоне статьи А. Клушина и М. Семеновой. Особенно удивлял Клушин - даже в театральные рецензии он вворачивал размышления о партийных спецпайках, обнаглевшей милиции, загнивающем социализме и прочих актуальных вещах. Да и язык в его материалах удивлял живостью, несуконностью. Следователь решил смотреть только материалы Клушина и самого Фирсова.

Правда, редактор выступал не часто (про газетную систему псевдонимов Карамазов еще не подозревал) - за полгода обнаружилось только три его статьи. Притом две оказались на рыболовные темы и имели общий подзаголовок "Из побасок дедушки Ничипора". В одной "побаске" дед Ничипор врал про то, как поймал пудового сома с помощью коромысла, в другой старый брехун поведал жуткую историю, как его во время ночной рыбалки чуть было не загрызли громадные окуни...

Третий опус Фирсова назывался "Открытое письмо к стилягам" и занимал целый разворот газеты. Аллах великий, где же это он нынче стиляг отыскал?.. Следователь пробежал статью по диагонали: "Вы предаете идеалы коммунизма!.. Рoковая музыка - это страшный ядовитый наркотик, который губит ваши души!.. Не смейте позорить звание комсомольца!.. Нам не по пути!.."

М-да-а... Родион Федорович захлопнул подшивку "Комсомольского вымпела" и пошел мыть руки. Мыл он их тщательно, с мылом. Одна версия - о политических и идеологических мотивах убийства отпадала решительно. Областная молодежная газета опасности для врагов перестройки не представляла...

* * *

Карамазов наскоро перекусил в ближайшем кафе и, мучаясь изжогой, пешком отправился к дому Фирсовых.

Идти всего ничего, минут десять. Город Баранов вообще компактен: его из конца в конец, вдоль и поперек можно пробежать обычным деловым шагом за час-полтора. Разумеется - центр. Ибо Баранов, как и все старинные российские города, окружен зарослями пригородов - хатами, садами, огородами...

У подъезда уже томилась довольно внушительная толпа. Сразу понятно хоронили человека не из последних. Не менее десятка венков пестрело у стены дома, вдоль оградки скверика. В руках многих людей пламенели и белели цветы. Несмотря на скорбность момента и печать грустной торжественности, над толпой стоял оживленный говор. Люди уже нетерпеливо поглядывали на часы: солнце висело в зените и палило нещадно. Да и, видимо, кое у кого заканчивалось обеденное время. Некоторые окна большого нового дома зияли провалами раскрытых створок, и вниз свешивались головы любопытствующих фирсовских соседей.

Рядом с Карамазовым оказался словоохотливый дедок, он знал всех и вся. Дед представился молодым поэтом, членом литературного объединения "Семицветик" при редакции "Комсомольского вымпела". Фамилию его Родион Федорович не расслышал, а переспрашивать не стал. Этот седобородый начинающий поэт ввел следователя в курс дела. Виновника скорбного торжества еще, оказывается, нет. Его подвезут около часу дня, в дом заносить не будут ("Сами понимаете, мил-человек, - дух больно тяжелый..."). На улице состоится траурный митинг, а потом, кто пожелает, - в автобусах на кладбище.

Карамазов извинился, отошел к автомату, позвонил в управление и заказал машину ровно на половину второго. Затем он снова отыскал во все увеличивающейся толпе болтливого члена "Семицветика". Тот, польщенный таким вниманием, начал с воодушевлением представлять заочно собеседнику именитых людей, оказавшихся здесь.

- Во-о-он те вон, мил-человек, с животами, это - писатели, наши самые крупные прозаики: Карасин, Алевтинин и Савченко. Очень маститые! А животики, мил-человек, это у них профессиональное - для солидности.

А в стороне от них, во-о-он тот вон, косится и весь пиджак в орденах, это самый главный барановский поэт Сидор Бучин. Его поэмы, мил-человек, покойный Валентин Васильевич Фирсов все до единой в "Комсомольском вымпеле" печатал. Последнюю так перед самой своей нелепой кончиной тиснул, "Дерзай, комсомольское племя!" - название такое... Не имели счастия прочесть?