Сходняк

А некоторое время спустя Карташ обнаружил, что сортир заперт, причем вроде как изнутри. Алексей крепился часика три, отказался от обеда… потом не выдержал и, скрипя зубами от бессилия и унижения, напустил лужу в углу у двери.

Что ничего не изменило – кроме, разумеется, камерной атмосферы. Как говорится: а запах!.. Ужин барышня принесла вовремя, на этот раз, правда, в сопровождении команды поддержки – группы немногословных шкафов в камуфляже, кои достаточно вежливо, но настойчиво воспрепятствовали Карташу размазать ужин по барышневой мордашке. В результате ужин оказался на полу, а Карташ в патовой ситуации: ни пожрать, ни пос…ть. И, что характерно, – никаких репрессий за этим не последовало. Ему ясно дали понять: не хочешь изливать правду в отчетах – не надо. Но и ничего большего изливать из себя не смей. Равно как и извергать.

И это уже не настораживало. Это уже не пугало.

Это просто бесило.

На следующее утро Алексей сдался и беспрекословно принялся в очередной раз расписывать их приключения (перьевой ручкой на криво выдранных листах из детского альбома для рисования). Пока безмолвные хлопцы деловито подтирали лужу, а невзрачная коза в сером расставляла перед ним завтрак (два горячих бутерброда с ветчиной, сыром и майонезом, чашка растворимого кофе, взбитые сливки с джемом), он сосредоточенно грыз колпачок ручки и раздумывал над содержанием очередного отчета. А в чем еще можно отчитываться-то – в черте какой раз подряд?!

В том, как Алексей Карташ, Петр Гриневский по кличке Таксист и Маша Топтунова оказались владельцами двух ящиков платины, добытой самым что ни на есть незаконнейшим образом, – ящиков, на которые положили глаз ФСБ и уркаганы во главе с авторитетом Пугачом? Как Алексей, Маша и Гриневский увезли эту платину в Туркмению, чтобы перепродать ее и на вырученные бабки умотать в теплые края? В том, как вместо этого невольно оказались замешанными в возню вокруг покушения на Ниязова – и, что характерно, спасли-таки бессменного президента Туркменистана? И все это – только для того, чтобы в результате очутиться в застенках непонятно чьего гестапо?! Так всю их одиссею он уже описывал, четырежды!..

Но больше всего Карташа нервировала неопределенность. Где они, в чьих лапах оказались, что с Машей и Таксистом и, в конце концов, что их всех ждет?..

Что их всех ждет выяснилось чуть менее чем через две недели, когда всех троих наконец-таки собрали вместе – в месте, которое один в один напоминало бы гостиничный номер, ежели б не несколько мелочей вроде отсутствия ручки на двери…

В телевизоре в это время тупоглазая белая акула с остервенением терзала кусок мяса, источающего облачка розовой крови. Вокруг меланхолично плавали аквалангисты и фотографировали акулу с разных ракурсов. На память, должно быть.

– Раз, раз, раз, проверка, как слышите, товарищ майор? – громко сказал Алексей и подмигнул телекамере в углу над дверью. Повернулся к своим и уже серьезно спросил: – Итак, господа аферисты, ваши соображения по поводу?

– Полагаю, следствие по нашему делу закончено, – подал голос Таксист, развалясь в кресле перед телевизором. – Уж коли мы здесь вместе, да еще и в одноместном номере, стало быть, они уже проверили все наши отчеты и сделали оргвыводы… И очень скоро огласят приговор.

– Расстрелять в ближайшем подвале и похоронить в общей могиле, – кивнул Алексей.

– А что, запросто, – спокойно сказал Гриневский. – Пулю в затылок можно схлопотать и за меньшее… Стойте-ка…

Он дотянулся до пульта, сделал телевизор погромче.

Дикая природа уступила место смазливой дикторше из «Вестей», которая тараторила бодренько:

– …вооруженных столкновений между бандитскими группировками, имевших место в других районах Шантарска и также повлекших за собой человеческие жертвы. Как сообщила нашему корреспонденту Дарья Шевчук, старший…

– Беспредел, – сказал Гриневский. – Опять одно и то же, – и переключил канал. По другой программе хулиганский кот Том азартно гонял по дому мышь по имени Джерри, круша все на своем пути. Простая бытовуха, одним словом. Гриневский убавил звук.

– А Ниязов? – тихо спросила Маша. – Ведь если б не мы, он бы уже давно того… беседовал со своим Аллахом. А наш с Туркменбаши, насколько я понимаю, пока дружит… Это нам никак не засчитывается?

– Вот как раз за это можно словить не одну «маслину» в затылок, а парочку – чтоб уж наверняка… – вздохнул Таксист.

– Эт-точно, – сказал Карташ. – Мы, душа моя, как это ни унизительно звучит, оказались пешками в каких-то политических игрищах, нас успешно разыграли – и теперь можно смело убрать с доски. Потому как интереса мы боле ни для одной сторон не представляем, зато можем ляпнуть что-нибудь не то кому-нибудь не тому…

– …Удивительно верно подмечено, – раздалось со стороны двери. – А кроме того, уже официально объявлено, что спасение Ниязова есть целиком и полностью заслуга туркменского Комитета Национальной безопасности, и никакие посторонние личности в операции участия не принимали.

Они обернулись.

В какой момент – непонятно, но входная дверь уже была открыта, причем совершенно бесшумно. А на пороге, прислонившись к косяку, стоял высоченный престарелый дядька и с брезгливо-заинтересованным видом, как обычно смотрят на различных гадов, копошащихся в террариуме, разглядывал троицу. Дядька был громаден, белокур и голубоглаз, как викинг, и чем-то неуловимо напоминал убитого на прииске фээсбэшника Гену. И несмотря на то, что облачен он был в безупречно вычищенную и отглаженную серую цивильную пару, чувствовалась, ну вот чувствовалась в нем белая офицерская кость. Генеральская как минимум. И Карташ с Таксистом непроизвольно вскочили чуть ли не во фрунт. Алексей почувствовал неприятный холодок под ложечкой: это явственно был не простой опер или, скажем, следак из прокуратуры. Эта была рыбка покрупнее. Белая акула, не меньше, совсем как давешняя из телевизора, но, в отличие от той, со взглядом умным и пронизывающем насквозь, от которого не то что мороз по коже, а возникает прямо-таки непреодолимое желание свернуться калачиком и накрыться одеялом с головой.

– Стало быть, не было вас на площади Огуз-хана, не было – и все… – развел он руками.

– А вот и оглашение приговора… – пробормотал Гриневский.

Дядька шагнул в комнату, рывком отодвинул стул от стола, сел по-хозяйски, поддернув брюки, бросил на столешницу кожаную папку Сказал устало, ни на кого не глядя:

– Садитесь, соколы, садитесь, не в суде. Разговор у нас недолгий, но лучше мы будем беседовать сидя. Как свои. Барышня, миль пардон, но вы тоже извольте-ка присесть. Не люблю, понимаете ли, когда над душой стоят… Тем более дама.

Разместились. Карташ и Маша сели на постель, Гриневский опустился обратно в кресло перед телевизором. Маша взяла Алексея за руку, крепко сжала. Пальцы ее были холодными.

Меж тем викинг распахнул папку и вперился в верхний лист с таким вниманием, будто видел материалы впервые. Несколько секунд не происходило ничего, даже казалось, что слышно, как мелко дрожит оконное стекло. Все молчали.

Наконец дядька проговорил:

– Итак, что мы имеем? Алексей Карташ, тридцать три года, старший лейтенант внутренних войск, последнее место службы – исправительно-трудовое учреждение номер ***, числится пропавшим без вести с двадцать седьмого июля сего года. Заключенный Петр Гриневский, тридцать шесть лет, погоняло Таксист, последнее место отсидки – все то же исправительнотрудовое учреждение номер ***, находится в розыске с двадцать седьмого июля сего года… и Мария Топтунова, дочь начальника исправительно-трудового учреждения опять же номер ***, числится пропавшей без вести с двадцать седьмого июля сего года… И – два ящика платины с нелегального прииска, кои означенные пропавшие тайком вывезли за пределы Российской Федерации, – он со злостью папку захлопнул, раздраженно отодвинул от себя и обвел присутствующих колючим взглядом водянистых глаз. – Ну что, графы монте-кристы, остапы бендеры хреновы, искатели золота инков, доигрались? – сквозь зубы спросил он. – Допрыгались, с-сучьи дети? Деньжат по-легкому срубить захотелось, да?!