Библиотечка журнала «Советская милиция» 1(25). 1984

«Если к одинокому мужчине приходит женщина, — пояснял Хозяин, — это выглядит вполне естественно, поскольку мужчина может иметь любовницу. Но если к мужчине приходит мужчина, да еще ночью — это может вызвать кривотолки, особенно в наше беспокойное время. Так что ко мне может приходить только Машенька».

Скоков остановился перед деревом, и тут же Маруська бесшумно исчезла. Прождал ее Алексей минут десять. Наконец столь же неприметно, как и ушла, она вынырнула из темноты.

— В общем так, — зашептала Маруська. — Уходим из этих мест через двое суток. У него есть тут еще одно дело… Велел ждать в карьере, у тайника. В лес и к леснику не возвращаться.

— Слава богу, — обрадовался Скоков. — Теперь, надо полагать, двинем к границе.

17.

МИЛИЦИОНЕРЫ вернулись в город к полудню. Пантелеев сразу пошел во двор, к колодцу — хотелось смыть дорожную пыль, да и взбодриться. Все-таки сказывалась бессонная ночь.

Возле конюшни стояли двое — маленький бородатый человек в очках со шнурком, заброшенным за ухо, и Кудрявцев.

Завидев начальника, милиционер приложил руку у фуражке и бодро поздоровался.

Пантелеев пожал ему руку.

— О чем беседа? — спросил он, разглядывая бородатого.

— Ветеринар это, — пояснил Кудрявцев. — Воронка́ смотрели…

— Ну и как?

— В порядке ваша лошадь, — сказал бородатый. — Отменного, я вам скажу, здоровья. А недомоганье испытывала оттого, что застоялась.

— Понятно, — кивнул Василий Матвеевич. — Больше не застоится, не дадим.

Кудрявцев с ветеринаром ушли.

Пантелеев двинулся было к колодцу и снова остановился: «А что ж это Демьяныч-то тогда голову с конем морочил. Конюх, не разобраться не может, больна лошадь или нет…

Василий Матвеевич решил тут же пожурить конюха за промашку. Заглянув в ворота, негромко окликнул:

— Демьяныч!

Никто не отозвался. В стойлах забеспокоились кони.

Забыв о колодце, Пантелеев направился к себе. Проходя по коридору, крикнул дежурному, чтобы тот прислал к нему Кочергина.

Снова беспокойные мысли овладели Василием Матвеевичем. Вспомнились погибший разведчик, первоначальная неудача в Боровом, слова Новикова о том, что не мешало бы приглядеться к тем, кто служит у них на конюшне.

«Кудрявцев? — рассуждал он. — Какие могут быть против него подозрения? Парень открытый, честный. Горяч только, иногда перехлестывает, как недавно с мужиками, но не для собственной же выгоды. Нет, не может быть Кудрявцев двурушником. Демьяныч? Старик как старик. Какой из него злодей?…»

Вошел Кочергин, прервав мысли начальника, и сразу же заявил:

— Зачем, Пантелеев, меня на бумажный фронт спихиваешь? Дальше так не пойдет, мне боевое дело нужно, не бумажки…

— Если мы все за бандитами станем гоняться, другие дела некому будет делать, — недовольно отрезал Пантелеев и, отбросив задуманные им дипломатические ухищрения, прямо спросил: — Слушай, Кочергин, ты случаем никому не говорил, что мы разведчика в Боровое посылаем?

Кочергин даже побагровел от обиды:

— Я что — порядка не знаю?

— Да ты не обижайся. Теперь уж ясно, что заранее извещены были бандиты и про разведчика, и про нашу операцию…

— Кудрявцев, случаем, не мог? — осторожно спросил Кочергин.

— Он посвящен в наши планы не был.

— Лошадь-то для разведчика он готовил.

— Ну так что?..

— Мог и сболтнуть нечаянно.

— Кому?

— Откуда я знаю. Сам же говоришь, что про разведчика пронюхали. Я молчал, ты молчал…

— Но Кудрявцев же ничего не знал…

— Мог догадаться.

— Ты вот что! — взорвался Пантелеев. — Если есть какие факты, догадки, — выкладывай!

Кочергин обиженно нахмурился.

— Нету догадок.

Пантелеев подошел к окну.

День был пасмурный. На старом тополе во дворе, нахохлившись, сидели воробьи.

— Дождь будет, — раздумчиво произнес Василий Матвеевич. Ему и самому был неприятен этот разговор. — Ты, Николай, не обижайся. Чую, что-то есть, а что — понять не могу. Как все-таки они узнали про разведчика?

Он обернулся.

— Я ж говорю… — начал было Кочергин, но оборвал себя и махнул рукой.

— Ну?

— Да я все про Кудрявцева.

— Давай его сюда! — решительно сказал Пантелеев, усаживаясь за стол.

Кочергин появился первым, следом вошел Кудрявцев.

— Слушай, Петр, — начал Пантелеев, но внезапно, подчиняясь какой-то мелькнувшей догадке, спросил не о том, о чем хотел было, а совсем о другом: — Слушай, Петр, где конюх?

— А он как вчера ушел, будто бы за ветеринаром, так с тех пор и не появлялся.

— Что значит «будто бы»?

— Не был он у ветеринара. За фельдшером утром дежурный посылал. Очень мы боялись за Воронка. Вдруг что…

— Погоди. — Василий Матвеевич поднялся, прошел к окну, поглядел в сторону конюшни, опять вернулся к столу. — Это что ж выходит — пропал Демьяныч?

— Не знаю, — пожал плечами Кудрявцев.

Пантелеев вновь взволнованно прошелся от стола к окну и обратно. Резко обернулся к Кудрявцеву.

— Какие у тебя отношения с конюхом?

— То есть как отношения?

— Ну, о чем, к примеру, вы с ним разговариваете?

— О разном, товарищ начальник.

— А вчера, например…

— Вчера? — Кудрявцев опять пожал плечами, потом оживился. — Вспомнил. Как раз вчера он меня спросил — откуда, мол, очкастый у нас появился?

«Это он о Новикове», — подумал Пантелеев.

— А ты что?

— Я говорю — не знаю.

— Ну, а он?.. Да что я из тебя вытягиваю, сам рассказывай!

— А он ничего, переобулся и за ветеринаром ушел.

— Понятно, — протянул Пантелеев, хотя понятного пока для него было мало. — А откуда взялся у нас этот Демьяныч — надо бы разобраться. Займись-ка, Кочергин, этим…

18.

ПОСЛАННЫЙ Скоковым к леснику Ковалев, возвращаясь, решил завернуть в Боровое к отцу, уверенный, что милиционеры покинули село. До рассвета было еще далеко, ночь стояла темная, собиравшиеся с вечера тучи обложили небо, и он, не таясь, въехал прямо на главную улицу, чтоб сберечь время.

Он уже подъезжал к церкви, как вдруг услышал тихий, но внятный оклик:

— Стой!

Голос был незнакомый. Ковалев хлестнул нагайкой коня и помчался прочь, прижимаясь к шее лошади, замерев в ожидании выстрелов.

Выстрелили только раз. А потом он услышал конский топот. За ним шла погоня.

Ковалев не испугался и не растерялся. Он уже знал, как поступить. У церкви свернет к карьеру, миновав его, спустится в овраг, там коня бросит и кустами вернется обратно к карьеру — пусть ищут, в такой темноте-то…

Погоня приближалась. Ему что-то кричали, хлопнул выстрел, еще и еще…

«Подобьют, — впервые с тревогой подумал Ковалев, — сшибут нечаянно».

Но вот и старый сарай у карьера, направо — овраг. Ковалев направил лошадь к нему, но она вдруг поднялась на дыбы, тонко заржала и стала заваливаться на бок. Ковалев едва успел соскочить. Забывшись, он побежал не к оврагу, а к карьеру.

Догонявшие его всадники были уже рядом.

— Здесь он где-то, — услышал Ковалев и, не выдержав напряжения, побежал, уже не таясь.

Рядом засвистели пули. Он увидел уходящий вниз крутой откос и прыгнул в карьер. Сверху стреляли. Пуля вонзилась в глину возле головы. И Ковалев, отчаявшись, ответил. Но как только выстрелил, сразу понял, что теперь не уйдет.

И все-таки он пытался добраться до пещеры. Он полз к ней, соскальзывая с крутых склонов. Глина осыпалась, целые комья ее скатывались вниз, и наверху, конечно, хорошо определяли по этому шуму, где он находится.

Единственный раз мелькнула у Ковалева мысль, что нельзя ему ползти к пещере, что он может выдать ее местоположение. Но боязнь за себя, посвист пуль словно гнали его туда, где он надеялся найти спасение.

И уже когда он был у самой пещеры, вдруг кто-то громко, словно находился прямо у него за спиной, произнес:

— Руки вверх!

Он закричал, выражая в этом диком крике и ярость, и страх, и ненависть, перевернулся на спину и начал стрелять по склону карьера. Последнее, что услышал и увидел, был грохот грома и яростная молния, ослепившая его…