Цапля ловит рыбу

В одной из сцен режиссер использовал трюк, о котором Денисов слышал в Сосногорске от Барчука.

Философ, которого играл Камал, как бы случайно бросил взгляд на столик, где возвышался спичечный коробок. На несколько секунд взгляд его словно стекленел. Человека и коробок соединила невидимая упругая сила; философ поднял руку и, не касаясь предмета, толкнул его выпрямленными пальцами. Коробок, который ничто не задело, мгновенно зашатался. Упал.

Герой на экране наконец успокаивался, засыпал. Его будили шаги за дверью. Он просыпался, не мог понять, что было сном: командировка? Возвращение? И то, и другое? Приснилось ли ему его недалекое будущее? И главное! Кто в прихожей? Старик? Жена? Дочь?

В конце снова шли титры.

«В ролях: А. Джалилов, В. Дин… — Дальше перечислялись фамилии оператора, ассистентов, администрации. — Консультант по борьбе тхеквондо заслуженный мастер спорта СССР Б. Сабуров…»

В темноте зала защелкала камера — Ниязов фотографировал кадры с фамилиями участников съемочной группы.

На этом лента кончилась.

«Ностальгия по прошлому, — объяснил Денисов для себя идею фильма. — Дань памяти жене и дочери в Сосногорске. Раздвоенность. Невозможность вернуться в прошлое».

От дверей передали:

— Звонил дежурный. Денисова разыскивает женщина. Ее привез Савельев. — Денисов догадался: речь шла о драматурге. — Ждет в дежурной части. Спешит: в Москве проездом. Виргиния Витаускене…

Денисов записал фамилию и имя большими печатными буквами, поместил перед глазами на столе.

Женщина, разыскивавшая его, оказалась молоденькой, в очках, с узкой талией, тихим, будто придушенным голосом.

— Откуда вы?

— Из Каунаса.

— По профессии?

— Искусствовед, кандидат наук, — она стеснялась за свой русский язык и произносила слова совсем тихо, — преподаватель.

— Вы знакомы с Жанзаковым?

— Я всего один раз его видела. Мы приезжали с мужем.

— Давно?

— Два года назад.

— Ваш муж тогда тоже с ним познакомился?

— Да.

— Он сейчас здесь, в Москве?

— Мой муж умер в том же году… И… — Каждое предложение Витаускене произносила, запинаясь, с бесконечной связкой. — И… — тянула она, — привозила его

к табибам.

— Понимаю. Эркабай… Вы знакомы?

— И с Камалом тоже. Муж болел с детства. Медицина не в силах была ему помочь…

— Что за болезнь?

Витаускене вздохнула:

— Связано с урологией. Он лечился в самых крупных клиниках, у известных врачей. Потом наш интерес переключился на народную и восточную медицину… — Голос ее звучал совсем тихо, Денисов едва разбирал слова. — Нам рассказали о практикующих лекарях-табибах. Муж больше поверил в Эркабая. Сыграл роль пиетет перед восточной медициной. Мы попали сначала в Каракалпакию…

— Вы помните адрес?!

— Город Бируни… улица… дом 16. Три дня прожили в доме Эркабая, он сам в это время болел, лечить не взялся. Мы вернулись в Москву, встретились с Камалом. Он откровенно сказал, что болезнь запущена, требует длительного интенсивного лечения, а он предполагает оставаться в Москве всего несколько недель. И… — ничего не сделал, — звук точно падал в глубокий колодец. Летел, летел.

— Он не лечил вашего мужа?

— Провел один сеанс. В тот же день мы познакомились с Сабиром. Мужу как будгр стало немного легче. Попросил закурить. Но после возвращения в Вильнюс он умер. Как раз в день своего тридцатитрехлетия…

— Где происходило лечение? Помните?

Она покачала головой:

— Мы приехали на такси. Весь вечер была не в себе. Сразу после сеанса уехали в гостиницу.

— Фамилия, имя хозяина?

— Помню, его звали Андрей. Небольшого роста, с бородкой. Похож на маленького мужичка.

— Медик?

— Историк или экономист.

— Большая квартира?

— Две или три комнаты. Мне показалось, он не женат. Во всяком случае, никаких женских вещей я не видела.

— Когда вы приехали, Жанзаков был там?

— Сабир? Он пришел вместе с Камалом.

— У вас не было ощущения, что он тоже там в первый раз?

— Нет, его знали.

— Кроме вас были еще люди?

— В другой комнате.

— Пациенты?

— Просто друзья. Человека три. Студенты, может, аспиранты.

Денисов показал фотографию парня, тренировавшегося с Жанзаковым, привезенную из Ухты.

— Не помните?

— Нет, — она взглянула лишь мельком. — Мне кажется, я никого тогда не видела.

— Как выглядит дом снаружи?

— По-моему, блочный. Во дворе. Двор не очень опрятный.

— Когда вы уехали, Сабир Жанзаков еще оставался в квартире?

— Да. Мы с Йонасом уехали первыми. Он очень верил. Практически, как нам говорили, табибы снимают любые болезни…

«Поэтому Жанзаков и привозил Эркабая в Сосногорск…» — подумал Денисов.

— От какого места вы брали такси? Когда ехали туда?

— От Белорусского вокзала. Камал дал адрес. Это между Белорусским и Рижским.

— Марьина Роща?

— Кажется, так.

Денисов не рискнул ее прервать: ручеек слов еще журчал.

— Ни на ком нет вины. Камал — человек с сильным биополем, он помогал Йонасу совершенно бескорыстно… Это был тяжелый день. Йонасу было совсем плохо. Он еле сидел. Камал делал пассы руками, старался помочь. Взмок до пота. Спрашивал: «Легче? Сходи помочись…» Мужу было плохо; он говорил: «Вроде нет…» — «А теперь?» — «Теперь легче…» Во время сеанса муж говорил с ним. Камал сказал, что он сам много болел, лечился у старцев, у буддистских монахов. Прежде чем чему-то научился, много лет переносил унижения, тяготы. Убирал за ними грязь. Хотел научиться помогать людям…

— Между прочим, — драматург оставил Витаускене в машине, поднялся к Денисову в кабинет, — оператора этой картины «Ремонт» Леву Абдуразакова я постараюсь сегодня же представить. Он с группой в Москве, в гостинице. У меня где-то телефон.

Аркадий подвинул стул, сел; как многие грузные люди, он предпочитал движению покой, хотя бы даже минутный.

— Сегодня жара… — Он был все в той же пестрой одежде, что и накануне в аэропорту: клоунские, в огромную клетку широченные брюки, яркая куртка.

— Абдуразаков? — Денисов записал.

— Да.

Пронзительный зуммер, дошедший с пульта дежурного, потребовал на связь.

— Слушаю. Денисов.

— Вот данные адресного бюро: Камал Досымбетов прописанным по Москве и области не значится, Эркабай Юнусов… — это был помощник дежурного.

— Не значится, не состоит…

— Верно.

— В Бируни ушла телеграмма?

— Задействовали. Все.

— Может, составить список людей, — Денисов вернулся к Аркадию, — у которых они могут находиться? И начать обзванивать. Сегодня воскресенье, все дома.

Драматург сел поудобнее.

— Есть одна тонкость. Допускаю: вы, возможно, о ней не знаете. Эркабай необычный человек. В глазах одних он выглядит как сельский дурачок — «дувона», другие могут посчитать его шарлатаном, несмотря на НИИ и свидетельства академиков. Я к тому, что по телефону не каждый будет откровенен. Особенно, если захотят перезвонить и узнают, что звонят из отдела внутренних дел. Хотя мы с вами понимаем, что наша цель — не Эркабай и не Камал, а Сабир Жанзаков, и нам только и надо, что узнать, посвящал ли их Сабир в свои планы…

Денисову было нечего возразить.

— Завтра съемки финала. Вы ведь тоже пока не видите другого пути для поиска?

— Нет.

— Я тоже.

— Как долго Камал прожил у вас на даче в Переделкино? Когда он съехал?

— Мила видела его еще в феврале. Сами мы, как понимаете, дачей зимой почти не пользуемся.

— Может, он и сейчас там?

Аркадий пожал плечами.

— Мила пыталась дозвониться, трубку никто не поднял.

— А ключи?

— У Камала свой ключ.

«Может, остались письма, адреса», — подумал Денисов. Он убрал блокнот.

Драматург взглянул на часы:

— Тогда я предлагаю не терять времени. Мила отвезет вас с Терезой в Переделкино. Убедитесь в том, что их там нет. Поговорите с соседями — они все их знают. Наконец, на даче у нас московский телефон. А я тем временем попробую что-нибудь разведать здесь…