Девять месяцев до убийства

— Все, я больше не отвечаю на ваши вопросы. С меня хватит, мистер Кто-Бы-Вы-Там-Ни-Были. Вон из моей квартиры!

— О! — удивился Эллери. — Почему это вы вдруг так сразу замкнулись?

— Почему, почему. Я вижу, вы уже вбили себе в голову, что я преступник. Надо было мне послушать Нино и попридержать язык. Если хотите узнать от меня еще что-нибудь, обратитесь к моему адвокату, черт подери!

Марко Импортунато поднялся и, пошатываясь, направился к бару. Брат заступил' ему дорогу. Тот резко оттолкнул Нино, схватил бутылку виски и стал пить прямо из горлышка, закинув голову. Импортуна и Эннис подхватили его.

Воспользовавшись этим, инспектор тихо спросил:

— Что ты думаешь на сей счет, Эллери? Пуговица вполне могла незаметно выпасть у него из кармана. Пепельница могла свалиться со стола, и Марко мог наступить на кучку пепла.

— Но подумай о повернутом столе, папа. Если Марко— убийца, делать это было совершенно бессмысленно. Предположим, что он лжет, и он сам передвинул стол. Для чего? Чтобы создать видимость, что убийство совершено левшой? Но Марко сам левша. Что же он, сам себе враг?

Эллери покачал головой.

— Я просто в растерянности. В данный момент я склонен поверить ему. Стол сдвинул кто-то другой. Если только не…

Он внезапно смолк.

— Если только не что, мальчик мой?

— Понимаю… — проговорил Эллери. — Кажется, понимаю… Есть один вариант, при котором…

— Что-что?

— Папа, давай вернемся в библиотеку Джулио. И поручим своим людям принести все необходимое для дактилоскопии.

Нино Импортуна и Питер Эннис пришли следом за Квинами в библиотеку немного спустя. Они задержались в апартаментах Марко, чтобы успокоить его. Инспектор отдыхал в кресле — он заметно устал. Эллери стоял у письменного стола.

— Нам, наконец, удалось его уложить. — Эннис был слегка растрепан и теперь резкими движениями оправлял одежду. — Надеюсь, он не встанет. Марко — сущее бедствие, когда пьян.

— Тибальдо приглядит за ним, — отрезал мультимиллионер. — Мистер Квин, мы когда-нибудь закончим или нет? Я чувствую себя вконец измученным. Что там у вас опять?

— Надо прояснить эту загадку с письменным столом, мистер Импортуна.

Эллери поглядел на злополучный стол, который стоял наискось, как они его и поставили.

— Если письменный стол стоит наискосок и если мы предположим, что Джулио сидел за ним в вертящемся кресле лицом к убийце, то он бы не мог нанести левой рукой удар по той стороне головы Джулио, где была рана. Может, конечно, убийца-левша бил правой, «не своей», так сказать, рукой. Теоретически это допустимо. Но у меня сильные сомнения на этот счет. Чтобы кто-то сумел «не своей» рукой так сильно размахнуться и ударить наверняка, насмерть! Тем более если учесть, что удар был один! Нет, из этого скорее следует: если бы Марко был убийцей, то рана оказалась бы на другой стороне головы.

Эллери вдруг резко повернулся.

— Но давайте предположим, что наша гипотеза неверна, и Джулио не был в момент удара лицом к убийце.

— Я не понимаю… — начал было Импортуна.

— Момент! — вздохнул инспектор. — Как ты это представляешь себе?

— Допустим, что Джулио видел замах, сидя лицом к нападавшему и за какую-то долю секунды до удара попытался уклониться. Но в результате только развернулся в кресле на сто восемьдесят градусов. Следовательно, в этот момент он был спиной к убийце, лицом в угол, и удар был нанесен по голове сзади, а не спереди. И кочерга пришлась, следовательно, на другую сторону головы.

Эллери начал сердито расхаживать по комнате.

— Куда, к бесам, запропастился этот эксперт по отпечаткам пальцев?

— Разрази меня гром, — ругнулся инспектор. — Разрази меня гром.

Он покачал головой.

— И ведь никто не заметил, никто! Но зачем тебе дактилоскопия?

— Чтобы проверить одну догадку. Допустим, что Джулио, защищаясь от удара, инстинктивно выбросил вперед руки. Но его развернуло в кресле. И тогда он просто не мог не коснуться руками стены — вон там, в углу.

Эллери с трудом пробрался за стол.

— Где-то тут, я думаю. А, вот и он! Вот, взгляните здесь, будьте добры — Магли, если я не ошибаюсь?

— Но ведь мы тут уже сняли каждую пядь, инспектор Квин? Что же тут неясного?

Эксперт был небрит, в несвежей белой рубахе, без галстука. Судя по его физиономии, его оторвали от телевизора и бутылочки пива.

Старик, как бы извиняясь, махнул рукой.

— Вон, в том углу, Магли. На стенах. Эллери вам покажет.

Несколько минут спустя после обработки стен всеобщему взору открылись отпечатки двух ладоней на уровне плеч сидящего человека, каждый сантиметрах в тридцати от угла. Пальцы рук были направлены навстречу друг другу.

Никто не сказал ни слова, пока эксперт не собрал свой чемоданчик и не вышел.

— Вот это действительно подарок, — проговорил, наконец, инспектор, который безуспешно пытался скрыть довольную улыбку. — Выходит, все так и было. Если Джулио в момент удара был спиной к убийце, то рана у него на голове — как раз там, где ее нанес бы левша. Никаких противоречий больше нет. Никаких «но». Убийца — левша, и это совершенно достоверно, так же, как и золотая пуговица и след на пепле: ничего тут не сфабриковано, и все это — улики против вашего брата Марко, мистер Импортуна. И подозрения против него теперь — гораздо более сильные, чем раньше.

— Постойте, — пробормотал Нино Импортуна. — Но у-вас остался без ответа один существенный вопрос. Почему Джулио не оставили в прежнем положении… Я имею в виду — лицом в угол, в той позе, в какой он умер? Зачем было поворачивать его тело так, чтобы голова его оказалась на столе?

— Если бы вы не были так взволнованы, мистер Импортуна, — ответил Эллери, — вы легко ответили бы на этот вопрос сами. Основываясь на уликах, мы теперь выдвигаем версию, что убийца — ваш брат Марко. Марко нанес смертельный удар и увидел, что после неожиданного поворота кресла голова оказалась пробита именно там, где ее мог пробить только левша. А Марко — левша. Ни один убийца не хочет быть пойманным, мистер Импортуна. Иногда он заметает следы чисто машинально, даже не задумываясь. Спроси его в этот момент, он не всегда сможет объяснить, зачем он это делает. Ему подсказывает какой-то инстинкт. Вот Марко и повернул кресло там, будто Джулио был в момент удара лицом к убийце. В таком положении ударить его левой рукой было просто невозможно. Разве это не причина, чтобы не оставлять Джулио в прежней позе?

— Да, но зачем тогда Марко было переставлять письменный стол? — выдвинул следующий аргумент Импортуна. — Если бы он оставил стол так, наискось, а Джулио был бы к нему лицом, это и в самом деле выглядело бы так, будто бил правша. Но если именно Марко убил Джулио, у него были все основания оставить стол на прежнем месте. И я повторяю свой вопрос, мистер Квин: зачем ему было двигать стол и перечеркивать свой собственный план? Факты — упрямая вещь. Вы не можете вертеть ими, как захотите!

— Он прав, Эллери, — сказал инспектор, и снова устало опустился в кресло.

Эллери потянул себя за нос и пробормотал в некотором замешательстве, обыкновенно ему не свойственном:

— Н-да. Это верно. Если Марко столь хитер, что повернул кресло, то у него хватило бы ума не двигать стол. Черт, какое запутанное дело, это же надо… Надо еще раз побеседовать с Марко. Может, он сумеет это объяснить.

Но еще раз поговорить с Марко им не удалось. Ни в эту ночь, ни в другую. Они нашли его повесившимся на гимнастическом канате в спортивном зале. Он сделал петлю на нижнем конце, просунул в нее голову, затем, видимо, забрался по канату до потолка и бросился оттуда головой вниз, свернув себе шею.

Слуга Тибальдо храпел, развалившись на подкидной доске с почти пустой бутылкой бренди в руке. Много позднее, когда его привели в чувство и почти отрезвили, он заявил, что его cugino Марко — шестиюродный брат, который из родственных чувств выписал его с родины, не считаясь с расходами — неожиданно встал с постели, куда был уложен, и вызвал его на соревнование — кто кого перепьет. Как настоящий мужчина, он принял вызов, старался не отстать от Марко, а потом — ничего не помнит. Последнее, что помнит, повторял он, всякий раз крестясь, — глаза шестиюродного брата Марко, которые горели, как два адских огня.