Холодная сталь

А что, если этот Пегин не лжет? Что, если он, действительно, был когда-то близким другом отца и пытается позаботиться о них, исполняя предсмертную волю своего товарища? Но тогда почему он не заявил о себе раньше, а лишь спустя пять лет? Нет, что-то тут явно не то. Да, к тому же, портрет Высоцкого на стене…

Шлепая босыми ногами по паркетному полу комнаты, Борис подошел к висящему на стене фотопортрету и внимательно осмотрел. Бумага была потертой и шершавой – верный признак того, что его долгое время носили среди других вещей. Заглянув под шкаф, Борис обнаружил там другую картину – скверно намалеванный пейзаж с сосной и церквушкой на берегу реки.

Тогда юноше стало понятно, что Пегин снял картину со стены, чтобы взамен повесить портрет Владимира Высоцкого. Итак, в одной лжи он его уже уличил!

Но тут внимание Бориса привлек маленький бугорчик на ковре в углу комнаты. Он приподнял край ковра и увидел пистолет, на стволе которого сверкала блестящая полоса от электрического света. «Неужели этот тип скажет, что и пистолет находился в номере до его приезда?» – мысленно выругался Борис. Он не рискнул брать оружие в руки. Кто знает, может, из этого пистолета уже убили не одного человека! Может, оружие числится в розыске. Не хватало еще, чтобы на «стволе» обнаружили отпечатки пальчиков Бориса! Попробуй, докажи потом ментам, что он здесь ни при чем и в этот гостиничный номер попал, можно сказать, случайно!

И в этот самый момент Борис внезапно услышал, как по коридору, громко разговаривая, идут два человека. В два прыжка юноша достиг выключателя на стене и нажал на него. Свет погас. Борис затаил дыхание. Что, если это милиция идет обыскивать номер?

К счастью, страх его оказался напрасным. Один из говоривших открыл ключом соседний номер и пригласил второго зайти. Через секунду за ними захлопнулась дверь. Борис облегченно вздохнул.

«Сматываться отсюда пора!» – подумал он и начал обуваться. Затем накрыл пистолет краем ковра, решив оставить все так, как было, открыл дверь номера и вышел в коридор.

«Что делать? – думал он, спускаясь по лестнице, застланной занюханным и засиженным мухами красным ковром. – Заявить в милицию? А что я им скажу? Вы, мол, задержали человека, которого я подозреваю в том, что он мой отец. Узнайте-ка, так ли это на самом деле… Самому смешно! Просто абсурд! Нелепая ситуация…»

Правда, в одном Борис был твердо убежден: этот человек, кто бы он ни был на самом деле, появился в его жизни не случайно. Он знал, что в жизни вообще случайностей не бывает. И потому решил самостоятельно разобраться во всем. Интуиция или черт знает что еще подсказывали юноше, что этот самый Пегин еще неоднократно попытается встретиться с ним.

«Тогда я узнаю, что это за птица и какого она полета», – подумал Борис. Матери он поклялся ничего не говорить. Для нее это могло стать сильным потрясением…

«…Городская тюрьма, находившаяся на окраине, была построена в последние годы правления Сталина. Она представляла собой гигантское сооружение из красного кирпича, занимавшее целый квартал. В правление Андропова тюрьма была модернизирована. Были убраны заборы и будки с караульными по периметру, чтобы не портить внешний вид города.

В караульных на стенах просто отпала нужда. Решетчатые окна, которые были прорублены со стороны улицы на уровне третьего этажа, служили надежной преградой для любого, кто осмелился бы бежать – по тройному ряду металлических решеток был пропущен сильнейший разряд электротока. Замкнутое по периметру здание тюрьмы образовывало внутри маленький дворик, который использовался для прогулок заключенных…

Я провел в тюремной камере без сна целую ночь. Следовало быть настороже. Мой арест мог быть уловкой бандитов. Я не сомкнул глаз, потому что опасался покушения. В камеру в любой момент могли войти двое милиционеров или уголовников – один сел бы мне на ноги, а второй начал бы душить…

Такие сюрпризы были не по мне. Лучше уж провести одну ночь без сна, но остаться живым, чем спать потом вечным сном! У меня бывали случаи, когда я не спал по трое суток подряд и еще при этом соображал, мог принимать решения…

Восход солнца я встретил, сидя на тюремном табурете, опершись локтями о колени и поддерживая голову руками. Хуже всего было то, что я чувствовал себя словно в подвешенном состоянии. Я никак не мог определить – провалился я или нет? Если это провал, то где именно я допустил ошибку? А если это не провал, то почему милиция «загребла» меня так поразительно быстро?

Спустя шесть часов во внутренний дворик тюрьмы вывели на прогулку заключенных. Я подошел к окну и посмотрел вниз. Зрелище, конечно, не особенно приятное – под присмотром охранников заключенные, облаченные в застиранные арестантские робы, без дела слонялись по замкнутому пространству, курили и тихо переругивались между собой.

Я хотел уже было отойти от решетки, но внезапно мое внимание привлек арестант, который, поминутно озираясь, доставал из металлического бачка для пищевых отбросов продолговатые свертки. Свертки напоминали мне внешние части от разобранной винтовки.

Эта картина пробудила во мне сильные подозрения. В Таджикистане подобным образом моджахеды транспортировали оружие. Я подумал о том, что неплохо было бы поделиться своими подозрениями с тюремной охраной. Но как сделать это, не «засветившись»? Ведь тюремный «телеграф» – один из самых универсальных в мире. И если в «Азии» станет известно, что я заложил кого-то из зеков, меня моментально «расколют»…

В этот момент с лязгом открылась дверь камеры, взвизгнули несмазанные дверные петли – на пороге появился милиционер внутренней охраны – с массивной челюстью и серыми глазами, буравящими, казалось, любой предмет насквозь.

– На допрос, – коротко оповестил он. – Руки за спину. Когда будешь идти по дворику, не оглядывайся и не озирайся.

– Я заявляю протест в связи с моим незаконным задержанием, – начал я агрессивно «наезжать» на него.

– Следователю заявишь! – оборвал меня конвоир. – Давай топай, телятина…

Милиционер повел меня через тюремный дворик в служебное помещение, которое было расположено в другом конце здания. Когда я проходил по двору, многие заключенные внимательно следили за мной. Я не сомневался, что уже сегодня к вечеру либо завтра к утру «азиаты» будут знать о моем задержании.

Проходя мимо мусорного бачка, где только что какой-то странный человек, озираясь, доставал подозрительные свертки, я выразительно чертыхнулся:

– Черт, шнурок на ботинке развязался! – и быстро нагнулся, чтобы его завязать.

– Не нагибайся, мать твою! – тут же прикрикнул охранник. – Запрещено!

В те доли секунды, пока он орал на меня, я успел поднять с земли клочок газеты. Он был густо выпачкан чем-то очень густым, со специфическим запахом, вроде оружейного масла. Итак, теперь можно было не сомневаться, что местные зеки разжились собственным оружием. Значит, в ближайшее время надо ждать большой шухер или беспредел. Интересно, какую взятку получил один из тюремных чиновников за то, что согласился посмотреть сквозь пальцы на нарушение правил при транспортировке пищевых отходов?

Спустя несколько минут меня ввели в небольшой, насквозь прокуренный кабинет с затекшими обоями. За столом посреди кабинета сидел мой вчерашний знакомый – следователь Семен Кодаков. Перед ним лежала раскрытая папка, бумаги которой он внимательно изучал.

– Садитесь, Пегин, – разрешил он, не поднимая головы.

Окинув взглядом комнату, я сразу понял, что следователь выбрал плохое место для разговора. Напротив окна кабинета, на уровне четвертого этажа виднелось зарешеченное окно – это была тюремная камера.

– Могу я знать причину, по которой здесь нахожусь? – спросил я, опускаясь на стул.

Стул, на котором я сидел, не был привинчен гайками к металлическому полу. Значит, если мои ответы не удовлетворят Кодакова, он может начать бить меня этим стулом…

– Да, это ваше право, – поднял, наконец, голову следователь и пристально посмотрел на меня.