Искушение Кассандры

Именно в эту минуту, в самый разгар восхищения троянским принцем к Приаму подошла Кассандра. Глаза ее были безумны, волосы взлохмачены, щеки бледны, голубая туника в дорожной пыли. Она посмотрела Парису в глаза и указала на него пальцем. Троянцы притихли.

Кассандра воздела руки к небу и хотела воскликнуть: «О горе, горе великой Трое и всем нам! Вижу я: объят пламенем священный Илион, в крови лежат его сыновья и в рабство ведут чужеземцы плачущих троянских дев!» Но вместо этого у нее получилось:

— О-о-о… г-го-ре… н-н-нам… в-ве-ликой Т-т-трое…

Она с ужасом ощутила, что язык от волнения онемел и перестал подчиняться ей голос. Сейчас она справится с этим и донесет до людей истину.

— В-вижу г-горящий Иль-иль-лион…

Она увидела, как троянцы давят улыбки, и голос жрицы осип. Парис рассмеялся, и вслед за ним рассмеялись все — от царей до простолюдинов. Любимец толпы красиво развернулся на пятке и направился к кораблю. За ним двинулся весь народ, громко хохоча и умоляя его вернуться со славой. Кассандра опустилась на колени и закрыла лицо руками. Но в ту же минуту она на своих плечах ощутила горячие руки матери Гекубы.

— Встань, Кассандра! Не пристало царской дочери стоять на коленях, как безродной пастушке.

— Они не дослушали, мама! А я хотела открыть им истину.

— Никому не нужна твоя истина, Кассандра! Истина на земле одна: люди готовы умирать за тех, кто и без того величественен, богат и великолепен. Не предсказывай больше! Молчи! Ради всех богов, молчи! Ты все-таки царская дочь. Ты не должна быть посмешищем простолюдинов.

11

Было около восьми вечера, когда Карасев с разбухшей головой плелся по центральной улице города в сторону молодежного кафе. «Черт возьми, целый день провел в музее и не прояснил ничего, — думал он, угрюмо глядя себе под ноги. — Абсолютно ничего. Это позор!»

Ведь если действительно отбросить весь этот бред с фигурами, то сторожа убивать было практически не за что. Классическое для этого захолустья убийство с бодуна отпадало сразу. С бодуна его могли грохнуть только хозяева этого ключа, то есть сантехники. Но у них стопроцентное алиби. В десять они оба были дома и с половины одиннадцатого до половины первого смотрели футбол.

Убийство ради кражи отпадало сразу. Из музея ничего не пропало, да и не могло пропасть, потому что в нем не было ничего такого, что представляло бы хоть какую-нибудь ценность. Убийство из мести было еще более абсурдным. Неужели администратор восковых фигур может проломить череп сторожу только за то, что тот плюнул в физиономию восковой фигуры. Хотя в этом захолустье возможно все, но у администратора тоже алиби. В то время, когда убивали сторожа, он предавался кутежу в ресторане гостиницы «Советская», после чего отправился в номер с одной известной местной куртизанкой, Эллочкой Людоедкой.

Осталась последняя версия убийства: из-за долга. Как рассказала жена Локридского, десять лет назад, когда еще Александр Яковлевич работал на телефонной станции электромонтером, к нему домой чуть ли не ежедневно наведывался один неизвестный тип, который грозился убить телефонщика, если тот не возвратит деньги за установку левого телефона. Чем все это закончилось, жена не знает, но уже лет десять того типа не видно и не слышно. Видимо, разобрались.

А может, и не разобрались. Может, тот тип затаил обиду и десять лет вынашивал план мести? Такое тоже бывает, особенно в таких глухих глубинках, как эта, где могут зарезать не моргнув глазом за ведро картошки. Типа-то, разумеется, разыскать можно, но это тоже, скорее всего, не то, чувствовал Карасев и никак не хотел смириться с тем, что это дело непростое. Сложные дела бывают только у сложных людей в больших городах. А тут — простота на простоте.

«Неужели правда — сторожа убила восковая фигура? Да хоть режь меня на части, но в эту галиматью я верить отказываюсь!..»

Именно на этом мысленном возгласе Карасев увидел Берестова, бодро шедшего навстречу.

— Леня, ты, что ли? Привет! — кинулся к нему Карасев. — Каким ветром ты в наших краях?

— Тарас, здорово! Я тебя не узнал. Богатым будешь!

Друзья обменялись рукопожатиями и, после некоторых раздумий, потопали в кафе отметить встречу.

— Ты в отпуске? — поинтересовался Тарас.

— Вроде того! Жена с сыном в Англии. На юг ехать лень. Вот я здесь и оказался. Заодно родителей повидать. А ты как? Учишься на юридическом?

— Уже закончил, два года как. Сейчас я следователь по особо важным делам.

Берестов уважительно присвистнул.

— Звучит солидно. А стоящие дела есть?

Тарас подумал, подумал, да и рассказал Леониду о таинственном убийстве сторожа в местном музее, о восковых фигурах, оживающих по ночам, и, главное, о пятнах крови на восковых пальцах Берии. Берестов отнесся к рассказу серьезно.

— И чья же это кровь у него на пальцах? — спросил Берестов.

— Еще не известно. Заключение экспертизы будет завтра. Но я чувствую, что это кровь Локридского. Потому что было обнаружено еще несколько капель на ковре по пути к трупу.

— Интересно, — почесал подбородок Берестов. — А ты говоришь, скучная провинция. Ничего себе скучная. Это в Москве можно сдохнуть от скуки. Ну… и какая у тебя версия?

— В том-то и дело, что версии пока нет, — вздохнул Тарас с досадой. Я тебе обрисовал ситуацию — и на этом тупик. По ней получается, что восковая фигура и уделала сторожа. Разве такое бывает?

— Почему нет? — улыбнулся Берестов. — На свете всякие бывают приключения. К примеру… читал «Дон Гуана» Пушкина?

— Так это же сказка! — отмахнулся Тарас.

— Сказка ложь, но в ней намек. У Проспера Мериме тоже есть сказка с намеком. Про памятник. Он сошел с пьедестала и кого-то там придушил. Даже двоих. Я точно не помню. И у Фон Клеста есть. Ты читал Фон Клеста?

В это время друзья уже входили в полупустое кафе, публика которого состояла из всякого рода оболтусов. Они заказали бутылку водки, томатный сок, салат с грибами, ветчину, соленую горбушу и бефстроганов с картофелем. С удовольствием опрокинули по рюмке и с удовольствием закусили. Потом опрокинули еще по одной. Глаза у обоих заблестели. На душе стало значительно легче.

— Интересное получается кино, — продолжал удивляться Берестов, жуя бефстроганов с картофелем. — Говоришь, и магнит нашли в кармане у Берии? А, кстати, откуда у сторожей магнит?

— Остался от старой сигнализации. Когда ее обновляли, магнит кто-то, видимо, подобрал и прикарманил. Найти магнит — не проблема. Тебе его может подарить любой электромонтер вневедомственной охраны. Проблема в другом: на магните нет отпечатков. Понимаешь? Работали в перчатках! Я поговорил со Смирновым, который привез эту выставку из Питера, так он сумасшедший. Он мне сказал, что души умерших всегда находятся поблизости от своих изваяний.

— Почему сумасшедший? — пожал плечами Леонид. — Правильно он тебе сказал. Первые дни после смерти душа цепляется за земную жизнь и находится поблизости от своего тела. Только после того, как тело разложится, душа улетает.

— Куда? — удивился Тарас.

— В свободный полет. Хотя это не совсем так, — поморщился Берестов и опять разлил по рюмкам. — Души попадают в те миры, которые они заслужили в этой жизни. Но не все. Души самоубийц и тиранов не берут в горние миры, и они долгое время находятся среди нас, хотя мы их не видим.

— А они нас видят?

— Еще как!

Берестов поднял рюмку и произнес:

— Так выпьем за то, чтобы любая душа была для нас видима, как подводная лодка для спутника!

Друзья опрокинули по полной рюмке, бодро крякнули и запили томатным соком. После чего Берестов подцепил на вилку ломтик горбуши и поднял осоловевшие глаза на Тараса.

— А ты думаешь, почему на Востоке запрещали ваять человеческие скульптуры и изображать людей на рисунках? Да все потому же, чтобы умершие поскорей забыли о своей земной жизни и спокойно отбыли в горний мир. По этой причине в Индии людей не хоронят, а сжигают. Потому что, когда душа видит собственное мертвое тело, она впадает в скорбь. А если тела нет, то нет и скорби! Без тела душа даже может и не узнать, что умерла.