Миллион в сигаретной пачке

Хаблак прошел мимо окна каюты Осташевича. Рогатый стоял спиной к окну, блондинка сидела на диване и что-то вынимала из сумочки. Сейчас Осташевич получит деньги, потом, если девушка начнет расспрашивать его, должен рассказывать громко, чтобы услышал Романика. В конце концов, зачем Рогатому предупреждать Толика? Единственный мотив: вечная ненависть вора к милиции, но должен же знать, что в случае успешного завершения операции суд соответствующим образом оценит его поведение.

Хаблак немного постоял, глядя, как пенится вода за бортом теплохода, и повернул обратно.

Осташевич стоял теперь боком к окну, блондинка все еще сидела на диване. Рогатый, сильно жестикулируя, что-то втолковывал ей. На мгновение он встретился взглядом с Хаблаком, на одно только неуловимое мгновение, однако успел кивнуть ему, что, мол, все в порядке – нагнул голову и незаметно подмигнул.

Капитан остановился неподалеку – у стеклянной двери в холл. Вдруг он заметил, что Романика подает ему какие-то знаки. Потом лейтенант быстро встал и, обойдя толстую женщину, подошел к Хаблаку.

– Они идут в ресторан… – возбужденно прошептал лейтенант.

– Кто? – спросил Хаблак и сразу же пожалел: зачем задавать бессмысленные вопросы? – Нах-хал! – взорвался он, но тут же тихо и весело засмеялся. – Правда, нахал и считает нас дурачками… – Говоря это, видел, как в холле появилась блондинка в зеленом платье – шла, гордо подняв голову и выпятив грудь, а чуть позади ее держался Рогатый. Увидев капитана, развел руками – мол, что может поделать, если такая чудесная женщина пригласила его поужинать, и потом уже шел, не оглядываясь.

– Ну и подлец! – восхищенно воскликнул Романика. – У нас под носом будет пьянствовать, денег у него до черта – триста пятьдесят тысяч, и знает, что все равно их конфискуют…

– Я это ему припомню, – сказал капитан таким тоном, что было ясно: припомнит-таки. – А теперь нам ничего иного не остается, как составить Рогатому компанию.

В ресторане было мало народу – Осташевич с блондинкой устроились за столиком, на котором стоял букет роз. Рогатый галантно вытащил из вазы большой красный цветок и подарил блондинке. Та положила розу на стул рядом с собой, села, закинув ногу на ногу, видно, знала цену своим прелестям и демонстрировала их.

Хаблак с Романикой заняли столик за спиной блондинки, чтобы не привлекать ее внимания и хорошо видеть Осташевича. Тот понял их маневр и успокаивающе махнул рукой – мол, все в порядке и можете надеяться на меня.

Официантка принесла меню. Осташевич уткнулся, было, в него, но тут же отложил в сторону.

– Значит, так, – громко, чтобы услышали Хаблак с Романикой, распорядился он. – Ты тащи самое лучшее. Ну, чтоб, значит, выпить и закусить. Какой у тебя коньяк?

– Есть три звездочки, одесский…

Рогатый презрительно пожал плечами. Пустил в потолок кольцо сигаретного дыма и многозначительно спросил:

– Ты знаешь, с кем разговариваешь? – Официантка, естественно не знала, и Осташевич не стал уточнять. – Коньяк тащи самый лучший.

– Есть марочный, «Украина».

– Давай бутылку… Еще шампанского, конфет и шоколада, усекла?

Официантка была так подавлена размахом и широтой натуры Рогатого, что не обратила внимания на это вульгарное «усекла». Она подошла к следующему столику и, услышав, что посетители будут пить лишь пиво и есть бифштексы, бросила пренебрежительный взгляд на Хаблака и поспешила к буфету выполнять необычный для скромного ресторана заказ.

Кухня была внизу, на первой палубе, официантка что-то сказала повару в переговорную трубку, поставила на поднос бутылки с коньяком и шампанским и понесла Осташевичу. Тот сидел, небрежно откинувшись на спинку стула и то и дело стряхивая пепел прямо на пол. Наверное, другому посетителю официантка сделала бы замечание, но Рогатому только молча подвинула пепельницу, открыла коньяк, хотела налить в рюмки, но Осташевич выхватил у нее бутылку, сначала налил себе полный фужер, потом блондинке в бокал и, не теряя ни секунды, опорожнил фужер до капельки.

– Алкаш проклятый, – прошептал Романика, – такой коньяк – как водку, даже вкуса не почувствовал!

Хаблак улыбнулся. Злость на Рогатого почему-то уже прошла, теперь ситуация даже несколько забавляла его – все же этот воришка хоть немножко проявил характер и щелкнул их по носу. Получать щелчок, правда, не очень приятно, особенно от таких, как Осташевич, но он будет терпелив и мудр, вынесет и это. Ведь Рогатый, что там ни говори, помог им, и это его последний роскошный ужин перед бесчисленными мисками тюремного супа, несколько отличающегося от ресторанного…

Только бы Рогатый не упился. Напьется и натворит глупостей.

Хаблак нахмурился и незаметно погрозил пальцем Осташевичу, снова наполнившему свой фужер.

Тот отвел взгляд, сделав вид, что не заметил, но не притронулся к коньяку и дождался закуски.

– Давай выпьем! – чокнулся с блондинкой. – Ты хорошая шмаруха, и я угощаю!

Видно, блондинку не очень тяготило общество Рогатого – она знала, с кем имеет дело, небось, и сама не принадлежала к изысканному обществу – чокнулась с Осташевичем и до дна выпила не такой уж и маленький бокал.

– Вот это по-нашему! – восхищенно воскликнул Осташевич. – Укиряемся сегодня! Девушка, еще бутылку!

– «Украины»? – переспросила официантка, принесшая жареное мясо на невероятно роскошных, под серебро, тарелках. Она явно забыла о других посетителях, и Хаблак громким хмыканьем осмелился напомнить о своем существовании. – Сейчас… – она даже не посмотрела в их сторону и побежала выполнять заказ.

Рогатый еще налил себе в фужер, поднял его над столом и громко, с явным расчетом, что его услышат за соседним столиком, провозгласил:

– Я – человек честный, и все знают, что Осташевич слово держит. И мне все равно начальник ты или последний фраер, лишь бы не был падлом!

– Эту проблему мы еще будем иметь возможность обсудить детальнее, – ехидно усмехнувшись, бросил Хаблак. – Правда, не в таком изысканном обществе.

Наконец, официантка принесла им бифштексы, но не на металлических тарелках, а на обыкновенных. Поставила пиво и пренебрежительно отвернулась, еще раз подтверждая известную истину, что посетитель ресторана оценивается прежде всего по количеству заказанного.

Рогатый протянул ей полный бокал коньяку.

– Выпей с нами, красавица. Я сегодня щедрый. Хаблак глотнул пива, облизал влажные губы.

– А он, кажется, действительно распоясался… – сказал таким тоном, будто только теперь заметил нахальство Осташевича.

Рогатый что-то прошептал официантке на ухо. Та, поставив пустой бокал, кивнула, посмотрела на Хаблака и поспешила к буфету. Капитан подумал, что Осташевич заказал еще какое-то блюдо, но ошибся: официантка поставила на поднос еще бутылку «Украины», прошла мимо первого столика, заговорщически подмигнула Рогатому, и подала коньяк Романике.

– Вам с того стола, – кивнула на Осташевича, – с наилучшими пожеланиями…

Романика начал медленно багроветь, наливаясь яростью, но Хаблак предостерегающе поднял руку. Учтиво поклонился издали Рогатому и сказал:

– Передайте нашу искреннюю благодарность. Но неудобно, такой дорогой коньяк. Хотя – мы тоже не останемся в долгу… – Официантка ждала, что он что-то закажет в ответ, но Хаблак, зажав бутылку в кулаке, направился к соседнему столику. Широкий жест Осташевича дал ему возможность хоть как-то повлиять на ситуацию. Притворившись немного подвыпившим, похлопал Рогатого по плечу и дружелюбно сказал:

– Ты почему-то понравился мне издали… Я уж не говорю о вас! – улыбнулся блондинке, – такие хорошие люди, что грех не составить компанию.

Девушка оценивающе посмотрела на него: должно быть, ханыга, желающий выпить за чужой счет… но респектабельный вид Хаблака не вызвал подозрений, к тому же она была навеселе, а капитан смотрел на нее с восхищением – какой женщине не нравится это?

– Садис, друг! – встал Осташевич с полным фужером в руках, – и давай поцелуемся!

Только этого не хватало Хаблаку – целоваться с вором-рецидивистом! Он взял розу со стула, подал блондинке.