Приказано убить (сборник)

Имелось также письмо некоего Гарта Холлингсхеда, председателя Национальной компании. В заключительном абзаце он подчеркивал: «Рекомендации, полученные нами из Норт-вестерна, свидетельствуют, что в свое время Вы были выпускником № 1. Есть также подобные хвалебные отзывы об искусстве, проявленном Вами в акушерской сфере. Все мы очень хорошо понимаем Ваше стремление и в дальнейшем повышать уровень мастерства! Надеемся, что наши условия в данной области будут достаточно адекватны общенациональному фону...»

Ну и ну! Напиши мне кто-нибудь такое письмишко, предложи такие деньги и участие в прибылях, да тут всерьез задумаешься, отказаться или нет... Итак:

«Дорогая госпожа Варшавски. Учитывая, что Вы являетесь непревзойденным шилом в попе полиции, а также Ваши необыкновенные способности к дедукции, мы от всей души желаем, чтобы Вы и в дальнейшем оставались частным детективом с заработной платой две-три тысячи долларов в год, плюс отсутствие страхования жизни, плюс раненая физиономия и, кроме того, регулярный взлом вашего жилища...»

Я обратилась к материалам Хамфриса. В них были документы о структурной организации клиники. Выяснилось, что Хамфрис – глава «Дружбы-5» с окладом и премиями в сумме 200000 долларов ежегодно в том случае, если коммерческая деятельность выполняет свои задачи по получению барыша. Кроме того, большая доля от прибыли, какой бы высокой она ни была... Я присвистнула: ничего себе!

Оказалось, что «Дружба» – корпорация закрытого типа. Большинство ее госпиталей действовало в «кукурузных» штатах, то есть там, где не требуется предъявлять так называемый сертификат необходимости. В большинстве остальных штатов настаивают на официальном согласии – города, графства или других клиник – для открытия нового госпиталя либо вхождения административной единицей в уже существующую больницу. Отделение «Дружбы» в Шомбурге стало первой ласточкой в стране Великих озер.

По мере того как шло время, я обзавелась разнообразным ассортиментом полезных сведений. «Дружба-5» была восемнадцатым госпиталем в цепи ему подобных, но пятым, который строился «с нуля», а потому сохранил родовое имя. Перед каждым подразделением были поставлены конкретные задачи по извлечению коммерческой выгоды. План этих задач разрабатывался и утверждался административным комитетом, состоявшим из Хамфриса и заведующих отделениями. Плюс к сему головная организация добавляла ориентировки на сверхприбыли, получаемые буквально от всего. Было довольно мерзко натыкаться на словесный блок «купля-продажа» в контексте с заботой о здоровье человека.

Хамфрис периодически направлял подразделениям «меморандумы», в которых советовал избрать те или иные подходы к бизнесу в рамках законодательства штата. В этих ориентировках, он определял сроки пребывания пациента в госпитале и уровень ухода за ним. Это зависело от статуса больного. В том случае, если больной подпадал под действие социальных программ для неимущих – «Медикейд» и «Медикэр», Хамфрис особо подчеркивал, сколь важно не превысить собственные расходы госпиталя, чтобы не потерять на разнице при расчете с государством.

Вот уж никогда бы не подумала, что в таком богатом пригороде, как Шомбург, приходится пользовать больных, защищаемых социальной программой, но оказалось, что тут лечились многие старики. Правда, Хамфрис зорко, словно паук, следил за тем, чтобы такой пациент и часа лишнего не задержался в клинике. А одному заведующему отделением с раздражением направил такую записку: «Очень прошу помнить, что у нас не филантропическая, а коммерческая организация...»

К концу дня я завершила свой крестный путь по документам госпиталя. Специально выписала вопросы, которые должна была задать Лотти, несколько сленговых словечек и выражений, а также специфических терминов. Хотя в целом документы были доступны главным образом из-за рутинного, довольно несложного содержания, тем не менее подход к лечебной практике в госпитале показался мне шокирующим и отвратительным. Не здоровье человека было у них на первом плане, а барыши. Правда, внешне казалось, что «Дружбу» нельзя упрекнуть в халатном отношении к лечению пациентов либо в грубых финансовых нарушениях, таких, например, как предъявление завышенных счетов за процедуры или что-нибудь в этом роде.

Итак, у «Дружбы-5» – честное лицо. Это должно было радовать меня, особенно в мире, пораженном коррупцией. Но почему все-таки особой радости я не испытывала? Да, я решила поудить рыбку в мутной воде. Выудила записки о Консуэло, правда, скорей для Лотти, чем для суда, А на что же еще я надеялась? На шантаж лиги Дитера, за которую платил мой бывший супруг? Или просто мне нужен был козел отпущения как компенсация за все срывы и огорчения прошедшего месяца?

Я старалась преодолеть депрессию, но она не отпускала меня, была все время со мной. И когда я укладывала бумаги в портфель, и когда ехала к ресторану «Дортмундер».

Глава 28

Падение на дно

Лотти пригласила в ресторан «Дортмундер» Макса Левенталя, исполнительного директора «Бет Изрейэль». Низкорослый крепкий мужчина лет шестидесяти, с вьющимися седыми волосами, он был влюблен в Лотти, с которой познакомился еще в Лондоне. Макс тоже был беженцем из Австрии. Он неоднократно, но тщетно пытался затащить Лотти под венец, а та всегда заявляла, что не создана для брачных уз. Однако они частенько вдвоем посещали оперу и симфонические концерты, и не один раз Лотти путешествовала по Англии в обществе Макса.

При моем появлении он встал, улыбаясь проницательными серыми глазами. Мюррея еще не было.

– Мне подумалось, – объявила Лотти, – что Макс сумеет ответить на вопросы, касающиеся административной деятельности госпиталя. Если, конечно, они возникнут.

Лотти не любительница алкоголя, зато Макс оказался знатоком вин и был рад тому, что не останется с бокалом один на один. Он подошел к буфетному стеллажу, вытащил бутылку «Кос-д'Эстурнеля» урожая 1975 года и благоговейно наблюдал, как ее откупоривали. После этого Макс настроился на беседу. Мы не стали ужинать сразу же, я решила сначала выговориться.

– У меня есть досье Консуэло. Но если вы хотите, чтобы суд принял его для ознакомления, вам придется получить санкцию на получение этих документов законным путем.

Я вытащила две стопки бумаг, касавшихся лично Консуэло, и вручила их Лотти.

– Та, что напечатана на машинке, – пояснила я, – была заперта в офисе Хамфриса. Другая, от руки, – у Питера Бургойна в столе.

Водрузив пенсне, Лотти принялась за изучение документов, сначала отпечатанных, затем рукописных. Ее густые брови сдвинулись, резкие складки обозначились вокруг рта.

Я повертела свой бокал в руках и потянулась за бутылкой. Макс, державшийся немного напряженно, и слова не сказал, когда вино было разлито доверху.

– Кто этот доктор Эберкромби? – спросила Лотти.

– Не знаю. Его упоминает Питер в своей записке. Он пишет, что звонил ему.

Я вспомнила о проспектах, прихваченных мною в офисе, и выудила их из портфеля. В них мог находиться штатный список сотрудников госпиталя.

«Дружба» осуществит ваше всестороннее акушерское обслуживание» – провозглашал один из весьма живописных буклетов... Ого, сколько же денег в него вбухали?! Какие богатые краски, изысканные шрифты и яркие фото. Обширные газетные цитаты... На обложке цветущая дама баюкает новорожденного. Их лица излучают неизбывный восторг... На внутренних полосах можно было прочитать следующее: «Вы рождаете еще одну жизнь! Это самое важное событие Вашей жизни. Разрешите нам сделать все Так, чтобы это стало для Вас также наиболее радостным событием!..»

Я перелистала проспект. Чуть дальше значилось: «У большинства женщин роды проходят без каких-либо осложнений. Но если Вам требуется дополнительная помощь в предродовой или родовой период, наш опытнейший акушер, специалист в области патологии в любое время к Вашим услугам...»

В самом низу страницы сосредоточенный, уверенный в себе мужчина держал какую-то штуку, напоминавшую электрическое стимулирующее одеяло, в низу живота беременной женщины. Та взирала на него со всемерным доверием. Подпись к фото гласила: «Кейт Эберкромби, д. м., перинатоложист [25], пато-логоспециалист, применяет ультразвук для лечения одной из пациенток».