Муравьиный лев

«Свой человек» ухмыльнулся и встал. Вытащил из железного шкафа сияющий искусственным мехом полушубок. Соколовский тем временем раздевался со скоростью нетерпеливого любовника.

— Так что там за дело? — глухо спросил он сквозь свитер, что стаскивал через голову.

— Насчет Ярчука.

— Как это? — юниор на миг даже приостановил раздевание. — Он же недавно откорковал?

Соколовский практиковал цинизм бывалого мальчика.

— Вот так, Стась, живешь, меряешь перед чертями всякое фуфло — и вдруг накрылся! Как жил, что имел — все пропало.

— Хорошие лейблы клепал Данилыч, — отозвался Стась.

— Ну да, ярлыки. Как он там их делал, фотоспособом, что ли — а шли как штатские. Как из Штатов прямиком, — пояснил он недоумевающему Климу.

— Понятно. Но я не насчет лейблов. У меня приватный вопрос…

Ярчук покосился на Стася, но в этот момент девушка с мегафоном влетела в раздевалку и за руку буквально выдернула его наружу. Разговору больше никто не мешал.

— Я его сын. Надо кой-что выяснить с его старыми друзьями.

Соколовский насторожился.

— Так что? Хочешь за него стать?

— Вроде того.

— Только не темни. Ты что, из ментов?

— Легче, ты…

— А что? Вокруг-около топчешься. В наших делах нюхаешь.

— В делах?

— Ну да, в наших, фарцовых. Я тебе сразу говорю — есть у тебя к нам интерес — выкладывай. Нет интереса — бывай, у меня дела, время нет.

Все это он излагал, уже поправляя галстук перед облупленным зеркалом. Очевидно, юный фарцовщик имел какой-то образец для подражания, из высших сфер. Ярчук решил припомнить ему когда-нибудь эту нотацию.

— Думаю, ты имеешь выход на нужных людей.

— Это не разговор. Что ты мне обеспечишь?

— Смотря по делу.

Юниор в темно-красном вечернем костюме сверлил взглядом Ярчука.

— Ладно, так и быть, я парень рисковый. В среду, скажем, к семи, сойдемся в «Колобке» и все там обговорим. Годится?

— Договорились.

— Ну, бывай. А то тёлки все кончились, мне на помост пора.

11. Марина и ее дочь

За очистными полями над неказистым складским районом в небо упирались шесть труб, сверкающих алюминиевой краской. Клим, проходя мимо, ощутил глухое содрогание земли от работы агрегатов. Рядом с ТЭЦ было озеро, у бетонированного берега плескалась стайка ребятишек. Вдали, за низкой кирпичной стеной виднелось несколько домишек под шиферными кровлями.

Двор Марины Ярчук был под стать окружению — голый, утоптанный, словно ток, приткнувшийся одним боком к стене какого-то пакгауза. Под окном белого до синевы домика торчала корявая абрикоса; квохтали, бродили вокруг куры. Крыльцо было почти вровень с землей. Клим постучал в открытую дверь.

— Кого там еще… несет на вечер глядя?

Голос старой женщины. Затем в сенях показалась она сама — тяжкая, как броненосец, оплывшая, зевающая тетка в матерчатых шлепанцах.

— Вечер добрый. Я к вам по поводу Никандра Даниловича.

Клим вглядывался в тяжелые черты — что же мог отец найти в ней? Хотя, если скинуть лет двадцать…

— Царство ему небесное, — тетка смотрела все так же недоверчиво. — Только что ж еще там может быть за повод? Сто лет, кажись, как порознь.

«Однако с информацией тут в порядке. Эта Марина в курсе последних новостей», — отметил Ярчук. Он раскрыл портфель.

— Там оказались кой-какие ваши вещи. Я захватил с собой.

Марина взяла в руки тощий сверток, развернула. Что-то, подобное сумрачной улыбке, тронуло обвислый рот.

— Смотри ты… то самое платье, в котором у Иванченков тогда… И сережки сердоликовые. Брошка…

Она тяжело вздыхала, перебирая нехитрые вещицы. Вдруг спохватилась.

— Да вы заходите, чего ж стоять?

— Не стоит, я только за этим. У меня к вам небольшой вопрос.

— Спрашивайте, раз небольшой.

— Отчего вы расстались… с Никандром Данилычем?

Лицо толстухи вновь налилось суровостью.

— Для таких вопросов, молодой человек… Кстати, кто вы такой будете?

— Родной сын… как оказалось.

— А-а… ну, то другое дело. Хоть он мне про сыновей и не говорил, но верю — Ярчукову стать угадать легко.

Марина прислонилась к двери, видно было, что ноги с трудом держат отекшее тело.

— Так вот. Почему, спрашиваете? Не годится ругать его, но — неосновательный он был человек. Нехваткий.

— Как это?

— А вот так. Непрактичный, хотя — мастер, каких мало, что правда, то правда. А толку с этого никакого. Заработки то густо, то пусто. Вроде не пил особенно, а с работы на работу шастал прямо-таки как птица перелетная… А жить тогда было труднее…

— И вы решили уйти?

— Чего ж еще? Я женщина тогда была справная, ладная, не то, что сейчас. И как раз один майор ко мне начал подкатываться, а я тогда в Загородном в торговой точке работала. Думаю — вот человек надежный. Где там! И двух лет не прошло, как укатил мой майор в Закарпатье. Жена у него в тех местах объявилась прежняя. Ну, а первая любовь, знаете, не ржавеет.

Марина горестно махнула рукой. Странно было слышать из ее уст какие-то соображения о любви.

— Да-а, уехал майор, а меня лялькой наградил. Девочкой. Что правда, на ребенка платил все время, до восемнадцати…

Ярчук видел, что Марина уклоняется в сторону от темы.

— Так, говорите, когда густо, а когда пусто. Как это у него получалось?

— Это уж я не знаю, в мужские дела никогда не встревала. Да и они меня не особенно допускали…

— Они?

Марина настороженно глянула на Ярчука.

— Ну, дружки его, приятели. Сотрудники, как говорится. Закроются в зале, — Клим вспомнил, что залой в этих краях называлась большая комната. — Курят, спорят себе за что-то там. Не нравилось мне это.

— Почему же?

— Допытливый какой! Не нравилось и все. Где дружки, там пьянка, кто ж этого не знает. Человек от семьи отстает…

Она явно заминала разговор, косясь на открытую в комнаты дверь.

— Ну что ж, спасибо за ваш приход, хоть и не стоило беспокойства. Если что там еще…

Клим понял, что больше ничего не выжмешь из этой престарелой наседки.

— Как бы мне поближе пройти к станции? А то, пока вас нашел, чуть не заблудился.

— До станции? — заторопилась толстуха. — Тут две минуты ходу, через грузовой двор. Там лаз есть такой в стене…

Она стала было объяснять, но тут из двери неслышно выступила темноволосая девушка лет восемнадцати, востроносенькая и сероглазая. Клим не зря предполагал, что в доме есть еще кто-то.

— Нина, ты чего… — начала досадливо Марина. Но девушка уже протянула руку Климу.

— На правах дальней родственницы, простите, что подслушала. — Нина искрилась смехом, это было веселое, лукавое существо. — Идемте со мной, я как раз в ту сторону.

И — матери:

— Отнесу конспект Лене Швыдченко.

— Дочка, ты ж недолго…

Марина смотрела им вслед. Очевидно, в ее жизни, богатой разочарованиями, дочь была единственной отдушиной. Да и визит Клима выбил ее из колеи.

Клим и девушка шли по песчаным безлюдным улицам. Нина искоса взглядывала на юношу.

— И куда же вы поступаете? — спросил он наконец.

— А вы догадливый! В радиотехникум. А мама думает — в торговый. Она ни про что другое и слышать не хотела.

Еще бы, подумал Ярчук, у человека с таким практичным складом…

— Но ведь она узнает когда-нибудь.

— Конечно. Только я ее подготовлю. Вообще, она мне все простит.

Клим в этом не сомневался. Они уже шли грузовым двором.

— А ничего, что я слушала ваш разговор?

— Ничего… постфактум.

— Как это?

— Ну, после дела.

Нина рассмеялась. Смутить ее было делом нелегким. И тут же перешла на серьезный тон.

— Мать вам не все сказала. Она Ярчука не совсем потому бросила, что он закладывать стал с дружками. Он пил не больше других прочих. А мама его, я так думаю, любила…

— Не может быть!

Эти слова вырвались у Клима непроизвольно. Девушка остановилась.

— А вот может! Вы думаете, она всегда такая была? Карточки видели, где она в молодости? Она хотела вернуться к Ярчуку, я знаю… когда мой отец уехал во Львов. А он ей не разрешил. Он ей сказал, знаете что?