Криминальные повести

– Бери отдельский «уазик» – я с Ерофеевым договорился.

– Ну спасибо, догадался хоть машину попросить, – повеселел Свешников. – Я там тебе на календаре написал координаты домоуправа.

И, махнув рукой на прощание, ушел, лихо хлопнув дверью.

22 июля. Около 12 часов дня.

До полудня Широков оформил необходимые запросы по железнодорожному билету, одежде, имевшиеся в производстве материалы чрезвычайно «обрадовавшимся» коллегам. Кроме того, сходил к начальнику отделения угрозыска «железки» – так на милицейском жаргоне окрестили отдел внутренних дел на железнодорожном транспорте. И здесь ребят мягко говоря, не обрадовались свалившейся задаче, когда Станислав выложил перед ними несколько фотографий «толстого». Но авторитет Ерофеева в конце концов сделал свое дело, и появилась уверенность, что к просьбе отнесутся достаточно серьезно.

К двенадцати часам ожидался приход домоуправа Севрюгиной, вызванной по оставленным Свешниковым координатам. В распоряжении Станислава еще оставалось время, и он связался с ребятами Юркова, которые обрабатывали прилегающие к Гоголевской территории. Однако ничего утешительного до сих пор так и не удалось выяснить.

Вместе с сигналами точного времени, прозвучавшими из динамика, дверь отворилась, и в кабинет размашисто вошла крупная женщина лет сорока пяти в бордовом платье. Сочным, хорошо поставленным баритоном дама взорвала тишину комнаты:

– Здравствуйте! Я – Севрюгина Капитолина Ивановна, домоуправ из ЖЭУ-6! – после чего вопросительно взглянула на Широкова, как бы проверяя произведенный своим появлением эффект.

В ответ Станислав дружелюбно улыбнулся, усадил гостью напротив и задал ей полагающуюся дозу протокольных вопросов, аккуратно зафиксировав ответы на официальном бланке. Затем он поинтересовался воспоминаниями Севрюгиной о жильцах дома номер 8.

– Мне интересна каждая деталь, каждая мелочь и просто ваши наблюдения, впечатления и оценки людей, событий. Ну, вы сами понимаете…

Вероятно, Капитолина Ивановна, напротив, не очень поняла, чего хочет от нее сотрудник милиции. Несколько минут она раздумывала, сдвинув к переносице густые брови и поджав ярко накрашенные губы. Но потом, все же собравшись с мыслями, неуверенно принялась рассказывать:

– Домоуправом я работаю здесь десять лет. Жилой фонд у нас старый, много пожилых проживает. А они народ сами знаете какой: вечно требуют то одного, то другого. Приходят ко мне… Я к ним хожу, поэтому многих жильцов я, конечно, знаю, у многих бывала дома. Даже чаи пивала…

Севрюгина смутилась, но Станислав ободряюще покивал.

– Кто же не хочет поближе познакомиться с домоуправом, если это, к тому же, красивая женщина, с которой приятно поговорить?! – довольно прямолинейно польстил он, рассчитывая расположить к себе даму. И, похоже, добился желаемого, так как Севрюгина одарила Станислава благодарным взглядом, чуть поправила пучок волос на затылке, оживилась и продолжила более доверительным тоном:

– С Анной Николаевной Саржиной, хозяйкой дома, я познакомилась в том же 1978 году, как пришла работать в ЖЭУ. Она как-то приходила к нам выписывать дрова. Потом мы периодически встречались то в конторе, то на улице мимоходом – обычное дело. О жизни разговаривали… Была пару раз и у нее дома. Угощались чайком с домашним вишневым вареньем. Варенье, надо сказать, Саржина делала прекрасное…

– Что за человек была Саржина? – вставил вопрос Широков, стремясь скорее перевести разговор в нужное ему направление.

– Как вам сказать… Высокая, жилистая, достаточно крепкая еще женщина в свои семьдесят с лишним лет. Она ведь почти до самой смерти жила одна, управлялась с домом самостоятельно. Тем не менее, в доме всегда были чистота и порядок. Не скажу, что жила богато. Скорее – наоборот. Но выглядела опрятно, держалась с достоинством…

– А характер?

– Характер… Пожалуй, Анна Николаевна была замкнутой. Разговоры разговаривать не больно любила. Правда, иногда возникало у нее желание пообщаться с кем-нибудь. Вот и меня приглашала почаевничать. Ну и за чаем малость оживала. Обсуждали с ней местные новости, соседей. Словом, говорили так – о том, о сем. Но, что интересно, никогда не рассказывала о своей прежней жизни: кто она, откуда, где ее семья, родственники; чем занималась до приезда в наш город. Я ни разу не видела у нее писем, семейных фотографий, а ведь старики любят делиться такими вещами. У большинства всегда можно увидеть на стене с десяток фотографий родственников. Здесь же этого не было. Складывалось впечатление, что она совершенно одинокий человек, отрезанный ломоть, так сказать. Давно, в одном из первых разговоров, я спросила ее о детях. Она как-то странно дернула головой, скорбно посмотрела на меня и ответила: детей, мол, у нее нет теперь. Понимаете – ТЕПЕРЬ! Значит, раньше были? Видя такую реакцию, я больше эту тему не затрагивала.

– Неужели, не говорила даже, где жила до приезда?

Капитолина Ивановна отрицательно замотала головой.

– Представьте себе, ни разу. Только из наших документов я узнала, что родилась она в Курске в 1910 году. Оттуда же переехала в наш город в мае или июне 1973 года, купив этот дом у прежних владельцев.

Севрюгина достала из полиэтиленового мешка засаленную амбарную книгу и, отыскав нужную страницу, показала соответствующую запись Широкову. Проглядев выцветшие строчки, Станислав прочитал ниже более свежую запись:«Гвоздкова Маргарита Сергеевна, 1953 года рождения, прежнее место жительства – город Курск, дата прибытия – март 1985 года, профессия – фельдшер».

– Это племянница Саржиной, которой завещан дом?

– Да, она самая. По весне 1985 года Анна Николаевна как-то пожаловалась мне, что одной стало жить тяжело. Поэтому к ней, вероятно, приедет племянница, ее надо будет прописать. Но о Гвоздковой я вам ничего рассказать не могу, так как не была с ней знакома лично. Видела несколько раз, но, поверьте, не знаю даже, где та работает. Когда Саржина умерла в мае восемьдесят седьмого, дом по завещанию перешел к племяннице. А в этом году всем владельцам, чьи дома пошли на снос, предоставили новые квартиры.

– Когда стало известно, что дом будут сносить?

Капитолина Ивановна неодобрительно покачала головой:

– Вы хотите спросить, не был ли приезд племянницы вызван перспективами получения жилья? Это исключено: разговоры о сносе домов возникли только весной 1987 года, когда Гвоздкова жила здесь.

– Скажите, бывая у Саржиной, вы не запомнили, какая мебель стояла в комнатах?

Севрюгина задумалась, смешно наморщив лоб. Тогда Станислав решил уточнить:

– Меня интересует, прежде всего, комод из красного дерева.

– Комод… Комод… – пробормотала женщина. – Подождите… Комод был. Он стоял в дальней комнате перед окном. На нем еще лежала красиво вышитая салфетка.

– Так. Хорошо. А мужчины не навещали Саржину или Гвоздкову? Может, кто-то из родственников приезжал?

– Чего не знаю, того не знаю. Я же говорила, что Саржина была человеком скрытным, о своих делах рассказывать не любила.

– Тогда, как объяснить появление некоего мужчины, назвавшегося хозяином дома, после отъезда оттуда Гвоздковой? – Широков в двух словах обрисовал домоуправу всю историю, сообщив при этом и приметы мужчины.

– Не может быть?! – Севрюгина откинулась на спинку стула, искренне изумленная услышанным. – Правда, с 12 июня по 10 июля я находилась в отпуске и отгулах… Когда на работу вышла, столько всего навалилось. На Гоголевской удалось побывать только раз, но бригадир мне ничего не говорил.

– Еще бы…– усмехнулся Широков.– А приметы вам никого из здешних жильцов не напоминают?

– Да нет, знаете… Ничего на ум не приходит.

Севрюгина сокрушенно вздохнула, расстроенная, что ничем в этом вопросе помочь не может. Станислав же поинтересовался, с кем из соседей можно побеседовать.

– Думаю, вам тут мало кто поможет. С соседями Саржина, насколько я знаю, отношений не поддерживала. Если хотите, я оставлю домовую книгу со старыми и новыми адресами жильцов на Гоголевской.