Сыщик-убийца

— Для этого-то я и пришел.

— Болтай, я навостряю уши.

— Если мистрисс Дик-Торн действительно отравительница, — начал Рене, — у нас есть средство подействовать на нее.

— Какое?

— Испуг.

— Очень хорошо!… Но как испугать ее? Она, брат, молодец…

— Показав ей неожиданно сцену, которая не могла изгладиться из ее памяти… страшную сцену ночи 24 сентября 1837 года.

— Значит, надо будет везти ее на мост Нельи. Это далеко, да и не очень-то удобно.

Рене Мулен пожал плечами.

— Это будет представлено в ее доме, среди ее гостей на балу… — возразил он.

— Было бы чудесно, — заметил Жан Жеди. — Да, именно чудесно! Но как? Между нами будет сказано, старина, это кажется мне невозможным. Как показать ей женщину, переодетую кучером фиакра, убийцу нанимающего, убийцу нанятого, доктора и ребенка?

— Нет, это очень даже легко и возможно… Вы сейчас увидите. В час ночи актеры должны играть водевиль на маленькой сцене, устроенной в большой зале, для которой будуар будет служить кулисами. За водевилем последуют живые картины. Артисты набраны мной, их никто не увидит до выхода на сцену.

— Я начинаю понимать и нахожу, что это очень хорошо придумано. Если мистрисс невиновна, она ничего не поймет. Если же я не ошибся, она испугается, и ее искаженное лицо скажет нам то, что мы хотели знать.

— Так вы находите эту мысль хорошей?

— Превосходной, старина! Восхитительной! Теперь надо только позаботиться о подробностях.

— Этим-то мы и займемся.

— Кто актеры?

— Я — убийца нанимающий, вы — убийца нанятый.

Жан Жеди вздрогнул, но промолчал.

— Берта Монетье будет играть роль женщины, переодетой мужчиной.

— А доктор? — спросил Жан Жеди.

— Один из лакеев, который был фигурантом в театре Амбигю. Он добросовестно сыграет свою роль, ничего не подозревая.

— После спектакля надо приготовить путь к отступлению.

— Об этом не беспокойтесь… Выход через будуар будет свободен. Да и всего вернее ничего особенного не произойдет… Мистрисс Дик-Торн упадет, может быть, в обморок, вот и все, и никто, кроме нас, не будет знать, почему.

— Это верно… Теперь другое: надо достать костюмы, парики, бороды…

— Этим займетесь вы, так как вы один знаете, как все должно выглядеть.

— Хорошо… Я пойду к Вабену и отыщу какого-нибудь театрального парикмахера.

— Вы уложите все в ящик и пришлете сюда с комиссионером на имя господина Лорана.

— Ладно, но все стоит денег… и больших денег…

— Вот вам. — И Рене подал Жану пятьсот франков.

Разговор продолжался еще несколько минут, так как собеседникам надо было условиться еще о многом, потом Рене вернулся в дом в восторге от сговорчивости Жана Жеди. Эта первая удача казалась ему счастливым предзнаменованием.

В тот же день он отправился к Берте, чтобы сообщить о происшедшем и о том, чего он от нее ожидает.

Девушка почти никуда не выходила, и Рене застал ее дома. Она сидела за работой, печально думая о будущем. Ее мысли разделились между любовью к Этьену Лорио и страстным желанием восстановить доброе имя отца.

Будущее казалось ей более мрачным, чем когда-либо.

Дни шли за днями, не принося ни малейшего луча надежды. Она обвиняла Рене в медлительности и по временам упрекала себя за то, что поверила его обещаниям.

Рене с первого взгляда заметил на ее лице следы утомления и страдания и что глаза ее красны от слез.

Он прямо сказал ей об этом. Она пыталась отрицать, но скоро увидела, что ей не удастся убедить его.

— Ну да, это правда, я страдаю… — прошептала она, — отчаяние овладевает мною.

— Но к чему же отчаиваться? — спросил Рене.

— Вы меня убедили, что мы скоро найдем ускользнувшую от нас путеводную нить, а теперь я вижу, что это — иллюзия, потому что, несмотря на все ваши усилия, время уходит в бесплодных поисках.

— Поиски были необходимы…

— Без сомнения, но, видя их безуспешность, я впадаю в отчаяние.

— Вы отчаиваетесь слишком скоро… Может быть, мы уже близки к цели.

Берта вздрогнула.

— Как? — спросила она. — Каким путем вы думаете достичь цели, которая убегает от нас?

— Мы сделаем решительную попытку заставить мистрисс Дик-Торн снять с себя маску и выдать свою тайну.

— Что же вы решили? Что вы хотите сделать?

— Сейчас расскажу…

И Рене в кратких словах поведал свой план.

— Да, вы правы, — сказала Берта, когда он закончил, — это верное средство… Если руки этой женщины запятнаны кровью, она не может остаться спокойной, как бы хорошо ни владела собой. Но кто актеры мрачной комедии или, скорее, страшной драмы?

— Те люди, которым нужно, чтобы мистрисс Дик-Торн выдала себя, — я, Жан Жеди и вы, мадемуазель.

— Я! — воскликнула Берта, бледнея. — Я!… Вы этого хотите?

— Конечно, хочу, и докажу вам, что без вас ничто невозможно… Я предназначил вам роль сообщницы убийц.

— О! Никогда! Никогда! У меня не хватит мужества играть подобную роль, представить такое чудовище… Нет, не требуйте этого!

Рене взял руки Берты — они были холодны, как лед.

Чувство глубокой жалости овладело его душой, но надо было идти вперед во что бы то ни стало, ловить случай, который мог больше уже не представиться.

— Берта, дитя мое, сестра моя, — сказал Рене взволнованным голосом, — вы говорили мне однажды: «Я поклялась умирающей матери пожертвовать жизнью для восстановления чести моего отца. Я поклялась не отступить ни перед какими опасностями, ни перед какими жертвами…» Правда?

— Правда…

— Вы говорили мне, что для достижения желанной цели вы не остановитесь ни перед чем, пойдете по грязи на поиски истины… Правда?

— Да, правда.

— Вот теперь наступило время вспомнить об этих обещаниях… Победите страх! Подумайте о мученике, кровь которого была пролита на эшафоте, и отвечайте мне: «Я готова!…»

Берта подняла голову, отерла глаза, наполненные слезами, и ответила чуть слышным голосом:

— Я готова!…

Рене снова пожал ей руки.

— Благодарю вас, дитя мое! Теперь я уверен: вы чувствуете себя бодрой.

Она покачала головой:

— Я готова на все, друг мой. Я исполню свой долг до конца, но не требуйте от меня бодрости… Чего вы хотите? Моя душа разбита, по временам мною овладевает безграничное отчаяние… У меня нет ни воли, ни энергии, и я молю Бога послать мне смерть.

— Смерть! — повторил в изумлении Рене. — К чему такие печальные мысли?… Вы молоды. Будущее залечит раны прошлого.

— Я ничего не жду от будущего… Я так страдаю!

— Страдания возвышают душу. Вы не имеете права думать о смерти, прежде чем достигнете цели, и когда мы победим наших врагов, когда весь мир узнает, благодаря вашему героизму, что Поль Леруа умер невиновный на эшафоте, тогда спокойствие вернется к вам, жизнь не будет вас тяготить… вы встретите молодого человека… честного малого, вы полюбите его — он вас полюбит… вы станете его женой и будете счастливы.

При последних словах Берта побледнела, как смерть.

— Не пытайтесь оживить во мне ложную и безумную надежду… — прошептала она чуть слышным голосом. — Я никогда не выйду замуж.

Искаженное горем лицо Берты поразило Рене Мулена.

— Никогда! Неужели вы дали такую клятву вашей матери?

— Нет, я дала ее самой себе.

— Но она безумна!

— И все-таки я сдержу ее.

— Берта, друг мой, сестра моя, вы скрываете от меня какую-то тайну… от меня, вашего брата?

— Не спрашивайте меня.

— Зачем спрашивать, когда я уже угадал? Вы любите! Берта опустила голову.

Рене продолжал:

— Одиночество — не единственная причина вашей печали, отчаяния, слез… Ваше сердце полно любви, которую вы должны были подавить, узнав тайну прошлого… Я угадал?

— Да…

— И вы думаете, что счастье для вас невозможно? В этом вы ошибаетесь! Что бы ни случилось, если тот, кого вы любите, честный человек, он не поколеблется протянуть вам руку и дать свое имя.

— Увы! Тот, кого я люблю, честный человек, но он меня больше не любит… Он не может любить меня… Он меня презирает.