Мегрэ в школе

— Мадам Гастен, вы католичка?

— Да, до встречи с Жозефом я была католичкой, как и мои родители. Но он верит только в науку и в прогресс.

Он ненавидит священников.

— Вы перестали посещать церковь?

— Да.

— После того, что произошло?

— Я не могла туда ходить. Мне казалось, что я предала бы его опять… Когда мы приехали сюда, я думала, что мы сможем начать новую жизнь. Местные жители, как это всегда бывает в деревнях, смотрели на нас с недоверием. Но я была уверена, что в один прекрасный день они оценят достоинства моего мужа. Потом история в Курбевуа каким-то образом стала здесь известна, и даже ученики перестали его уважать. Я же говорила вам, что во всем виновата я…

— Не случались ли у вашего мужа столкновения с Леони Бирар?

— Случались… Ведь он секретарь мэрии, а эта женщина умела доводить людей до белого каления… Речь шла о пособии. Жозеф всегда был очень пунктуален.

Он знает свой долг и отказывался подписывать липовые справки…

— Она знала, что у вас произошло?

— Как и все.

— Она и вам показывала язык?

— Когда я проходила мимо, она выкрикивала мне всякие грязные слова. Я старалась обходить ее дом стороной. Она не только высовывала мне язык, но и… Впрочем, это детали. И все-таки трудно поверить, что такая старая женщина… Да… Жозефу никогда не приходило в голову убить ее за все ее пакости. Он вообще никого не мог бы убить. Вы видели его. Это очень добрый человек, он хотел, чтобы все были счастливы…

— Расскажите мне о вашем сыне.

— Что я могу вам рассказать? Он похож на отца. Это спокойный ребенок, усидчивый, развитой не по возрасту. Он не первый в классе лишь только потому, что иначе мужа обвинили бы в том, будто он потакает своему сыну. Жозеф нарочно занижает ему оценки. Он все понимает. Мы объяснили ему, почему надо так поступать.

— Он знает о том, что случилось в Курбевуа?

— Мы никогда ему об этом не говорили. Но его товарищи наверняка не упустили такой возможности. А он делает вид, что ничего не знает.

— Он играет с детьми?

— Сначала играл. Но в течение последних двух лет, когда жители деревни ополчились на нас, он предпочитает сидеть дома. Много читает. Я учу его играть на пианино. Для своего возраста он уже довольно хорошо играет.

Окно в комнате было закрыто, и Мегрэ стало душно.

Он спрашивал себя: уж не превратился ли он в какую-нибудь старую фотографию, засунутую в толстый пыльный альбом?

— Ваш муж вернулся домой во вторник вскоре после десяти часов?

— Да… кажется, да… Меня столько раз допрашивали на разные манеры, так хотели добиться от меня противоречивых показаний, что теперь я уже ни в чем не уверена. Как правило, во время перемены он забегает на минутку на кухню и выпивает чашку кофе. В это время я бываю обычно наверху.

— Он не пьет вина?

— Никогда. И не курит.

— Во вторник он не приходил домой во время перемены?

— Он сказал, что не приходил. Я подтвердила его слова, так как он никогда не лжет. А потом выяснилось, что он заходил позже…

— И вы это отрицали?

— Я была уверена, что это так, господин Мегрэ. Позже я вспомнила, что видела на столе в кухне его грязную чашку. Я не знаю, приходил ли он во время перемены или позже.

— Мог он пройти в сарай для садовых инструментов так, чтобы вы его не видели?

— Наверху, в той комнате, где я была, окно не выходит на огород.

— Вы могли видеть дом Леони Бирар?

— При желании могла…

— Вы слышали выстрел?

— Я ничего не слышала. Окно было закрыто. Я стала страшно зябкой… Впрочем, я всегда была такой. И во время перемен, даже летом, я закрываю окна, чтобы не слышать шума.

— Вы мне сказали, что здешние люди не любят вашего мужа. Я хочу уточнить, есть ли в деревне люди, которые особенно рьяно настроены против вашего мужа?

— Конечно. Помощник полицейского.

— Тео?

— Да, Тео Кумар. Он живет сразу за нами. Наши сады соприкасаются. С утра он пьет белое вино у себя в погребе, а с десяти или одиннадцати часов идет к Луи и там пьет до вечера.

— Он ничем не занимается?

— У его родителей большая ферма. Он никогда в жизни не работал. Однажды в полдень, когда Жозеф и Жан-Поль были в Ла-Рошели, он пришел к нам в дом, часа в четыре. Я была наверху, переодевалась. Я услышала тяжелые шаги на лестнице. Это был Тео… пьяный. Он открыл дверь и начал смеяться. Потом стал приставать ко мне. Я стала отбиваться, расцарапала ему в кровь лицо.

Он принялся ругаться, говоря, что такая женщина, как я, не должна важничать. Я открыла окно и пригрозила, что позову на помощь. Наконец он ушел. С тех пор он ни разу не сказал мне ни слова… Это он наблюдает за порядком в деревне. Наш мэр, господин Рато, все время занят своими делами и в мэрии бывает только в дни совещаний. Тео по своему усмотрению вершит все дела, оказывает всяческие услуги и всегда готов подписать любую бумажку…

— Вы не знаете, был ли он во вторник утром у себя в саду, как он говорит?

— Если он это говорит, то так и есть. Другие должны были его видеть. Правда, если он попросит их соврать в свою пользу, они не задумываясь сделают это.

— Вас не огорчит, если я поболтаю немного с вашим сыном?

Она покорно встала, открыла дверь:

— Жан-Поль! Иди сюда.

— Зачем? — раздался голос наверху.

— Комиссар Мегрэ хочет поговорить с тобой.

Послышались нерешительные шаги. В проеме двери появился мальчик с книгой в руке и, остановившись, исподлобья поглядел на Мегрэ.

— Подойди поближе. Ты же не боишься меня?

— Я никого не боюсь.

У него был почти такой же глуховатый голос, что и у матери.

— Ты был в классе во вторник утром?

Он сначала посмотрел на комиссара, потом на мать, как бы спрашивая себя, должен ли он отвечать даже на такой невинный вопрос.

— Можешь отвечать, Жан-Поль. Комиссар Мегрэ. на нашей стороне.

Она вскинула взгляд на Мегрэ, как бы извиняясь за свои слова. Не отвечая, мальчик кивнул.

— Что случилось после перемены?

Снова молчание. Мегрэ преобразился в монумент терпения.

— Ты, конечно, хочешь, чтобы твоего отца выпустили из тюрьмы и чтобы нашли настоящего преступника.

Нелегко было рассмотреть через толстые стекла очков выражение его глаз. Он не отводил глаза в сторону, напротив, пристально смотрел в лицо своему собеседнику, и на его худеньком лице не дрогнул ни единый мускул.

— Пока мне известно только то, что говорят другие.

— Маленькая, самая незначительная деталь может навести меня на след. Сколько всего учеников в школе?

— Отвечай, Жан-Поль, — И он нехотя ответил:

— Всех тридцать два.

— Что значит «всех»?

— Маленьких и больших. Всех, кто записан.

Мать пояснила:

— Всегда есть отсутствующие. Иногда во время полевых работ в классе бывает человек пятнадцать, и нам не всегда удается послать полицейского к родителям.

— У тебя есть товарищи?

— Нет, — коротко ответил он.

— Неужели во всей деревне у тебя нет ни одного приятеля?

Тогда, как бы бросая вызов, он заявил:

— Я сын школьного учителя.

— И поэтому они тебя не любят.

Он промолчал.

— Что же ты делаешь во время перемен?

— Ничего.

— Ты не приходишь домой к маме?

— Нет.

— Почему?

— Потому что отец этого не хочет.

Мадам Гастен опять пояснила:

— Он не хочет выделять своего сына среди других учеников. Если Жан-Поль будет приходить домой во время перемен, то нельзя будет отказать в этом и сыну полицейского, и сыну мясника…

— Понимаю. Ты помнишь, что твой отец делал во вторник во время перемены?

— Нет.

— Он присматривает за детьми?

— Да.

— Твой отец всегда стоит посередине двора?

— Иногда стоит.

— В ту перемену он заходил домой?

— Не знаю.

Мегрэ редко приходилось допрашивать такого строптивого субъекта. Если бы перед ним был взрослый, он наверняка бы рассердился, и мадам Гастен это почувствовала. Стоя рядом с сыном, она как бы старалась защитить его, примирительно положив ему на плечо руку.