Пылай, огонь (Сборник)

У стола, за которым играли в красное и черное, двое набросились на крупье и, схватив за воротник, повалили того на ковер, обсыпаемые дождем карт. Кто-то разбил бутылку. Кто-то издал боевой клич. И закипела битва.

С обоих концов галереи вниз вела узкая лестница. Во главе своего отряда Чевиот кинулся вправо. Поймав взгляд инспектора Сигрейва, размещавшегося на левом фланге, он высоко поднял руку и щелкнул пальцами.

— Вперед! — крикнул он.

Во главе трех констеблей с пустыми руками он спустился прямо в гущу схватки, пока инспектор Сигрейв с остальными своими людьми спускался справа.  

16

«Я страстно целовал тебя... Они убили меня»

Часы пробили три, когда наемный кеб свернул на Кавендиш-сквер к дому Флоры Дрейтон.

Пассажир, несмотря на одолевавшую его усталость, сиял от счастья. Он едва не пел.

Внешне он сохранял полную респектабельность. Ни его пальто, ни шляпа не пострадали во время свалки у Вулкана. Пальто было застегнуто до самого подбородка, шляпа лежала рядом на сиденье, ибо из-за синяка на голове ему было трудно надеть ее.

У Чевиота несколько ныла челюсть справа, но, похоже, она не опухла. Прочих травм на теле почти не ощущалось, хотя он понимал, что завтра они крепко дадут о себе знать. На сиденье справа от него лежали два гроссбуха и его носовой платок, в котором, завязанные, покоились пять драгоценностей.

— Та-ти-та! — позволил себе замурлыкать суперинтендант Чевиот, который не отличался особой музыкальностью. — Если бы только Флора не рассердилась... ^

Кэбмен замедлил неторопливую рысь лошадей и подъехал к дверям ее дома.

Чевиот выглянул из окошка кеба. Дом был темен и заперт, но ему надо было бы найти какой-то способ проникнуть в него. Он вгляделся в него и, удивившись, пристальнее пригляделся еще раз.

На полукруглое окно над парадной дверью падали отсветы газового светильника. Хотя окно слева от дверей было плотно закрыто, в узенькую щель пробивался свет изнутри.

Собрав воедино гроссбухи, свою шляпу и носовой платок, Чевиот торопливо выбрался наружу, поспешив расплатиться с кебменом, который предусмотрительно открыл дверцу. На этот раз он не стал спорить с кебби относительно чаевых: тот потребовал уплатить ему на шесть пенсов или хотя бы на три больше, чем ему причиталось, и Чевиот выложил их.

Он направился к дверям. Едва он успел прикоснуться к двери, как ее распахнула женщина средних лет, стройная и подтянутая, со строгим выражением лица, в чепчике и длинном переднике. Она смахивала скорее на экономку, чем на горничную.

— Добрый вечер, сэр, — вежливо сказала она, словно он явился в семь вечера, а не в три ночи.

— Э-э-э... добрый вечер.

— Позвольте вашу шляпу, сэр.

— Благодарю вас. Но, — заторопился он, — пальто и все остальное я оставлю.

— Очень хорошо, сэр, — с легким поклоном согласилась женщина.

— Э-э-э... она... то есть леди Дрейтон... она?..

Женщина с вежливой серьезностью указала на закрытые двустворчатые двери, выходившие на левую сторону мраморного фойе.

Флора не слышала шума подъехавшего кеба. В своем темно-синем вечернем наряде, отороченном золотом, она сидела за круглым столиком у камина, сжимая в руках книгу в кожаном переплете, в которой не могла прочесть ни строчки.

На столе горела керосиновая лампа. На камин белого мрамора, в котором ярко полыхало пламя, ложились желтые отсветы, и темные тени у нее под глазами не были видны.

Когда Чевиот распахнул и закрыл за собой двери, она осталась сидеть так же недвижимо; ее тонкая фигура не двигалась, а в устремленных на него глазах читался страх перед тем, что он мог пострадать. Убедившись, что он невредим, она издала легкий вздох облегчения.

Чевиот торопливо положил гроссбухи, платок с завернутыми драгоценностями и шляпу на кресло с обивкой из вишневого бархата. Флора кинулась к нему, обхватив его руками с такой силой, что он невольно дернулся от боли, которую причиняли ему синяки. Флора откинула голову. Он с такой страстью приник к ней поцелуем, что через несколько секунд подумал, что было бы лучше — как бы это выразиться поделикатее, — если бы она несколько отстранилась от него.

Голос у него был хрипловат. Но он постарался придать ему легкость и небрежность.

— Могу ли я предположить, радость моя, что из всех женщин на земле ты самая непредсказуемая?

— Что за прекрасный комплимент. — Флора с трудом удерживала слезы. Она в самом деле решила, что это изысканный комплимент. — Когда захочешь, ты можешь говорить прекрасно.

Тем не менее не в силах забыть, что должна играть роль светской дамы, она слегка отстранилась от него, хотя продолжала оставаться в его объятиях.

— Фу! — сказала Флора, изображая отвращение. — Ты снова курил!

— Конечно, мне пришлось курить. Но тебе не стоит делать такой вид, словно я накурился опиума или гашиша. Это всего лишь табак.

— Который, — объявила Флора все еще со слезами на глазах, — является отвратительной привычкой, неприемлемой в любом приличном доме. Если мужчине хочется покурить, он курит в каминную трубу.

— Он... что?

— Он садится к очагу, — и она величественным жестом указала на зев камина рядом с собой, — всовывает голову внутрь и пускает дым в трубу. Конечно, — торопливо добавила Флора, — в нем не должно быть огня.

Чевиотом овладело состояние, в котором Смешались удовольствие, подъем духа и ощущение того, что наконец он начинает понимать ее.

— Я искренне надеюсь, что мне этого не придется делать, — серьезно сказал он. — Если бы мне пришлось засовывать голову в дымоход, боюсь, что основательно опалил бы себе бакенбарды еще до того, как докурил бы сигару.

— Но у тебя их совсем нет... о, погоди! Ты снова смеешься надо мной. Я ненавижу тебя!

— Флора, посмотри на меня. Тебе в самом деле так не нравится курение?

— Да. Конечно, оно мне не нравится. Поцелуй меня еще раз. — И затем после паузы: — А я уже думала, что не увижу тебя сегодня вечером...

— Так и могло случиться.

— Нет, нет! Я была просто вне себя! — сказала Флора, отбрасывая свой великосветский тон и становясь сама собой, — потому что я была так напугана! Ты что, думаешь, я ничего не слышала о Вулкане? Или о его репутации? И ты пошел прямо к нему в логово. И там, где ты был... впрочем, не важно! Там ты встретился с неприятностями, не так ли?

— Да, с небольшими. Не стоит и говорить о них.

— Слава Богу, — не в силах перевести дыхание, сказала она. — Дорогой мой! Иди сядь и все расскажи мне. Дай, я сниму твое пальто.

— Нет, нет! Только не пальто!

Но Флора уже расстегнула верхнюю пуговицу и размотала тяжелый шерстяной шарф. Когда пальто оказалось у нее в руках, она издала слабый крик.

И воротничок, и галстук у него исчезли. Рубашка была мятой, грязной, и в двух местах на ней виднелись пятна засохшей крови. Брюки его, разодранные на коленях, были все в пыли, так же как и порванный сюртук. И как он ни старался скрыть от Флоры, на правом рукаве была видна черная опаленная дыра от пули,

— Я... я понимаю, — сглотнув комок в горле, сказала Флора. — Я все вижу. Значит, были всего лишь небольшие неприятности, о которых не стоит и говорить.

Она расхохоталась и продолжала смеяться, не в силах справиться с собой.

— Флора! Прекрати! Ты не должна так себя вести!

При первых же звуках его голоса смех прекратился.

Прижав руки к груди, она подняла на него глаза, в которых была такая нежность, что он не мог вынести ее взгляда,

— Нет, дело тут не в нервах или в мигрени, Джек. Честное слово, я смеялась над комизмом ситуации. Но все шло от сердца, которое и у меня может болеть. А теперь я скажу, что я решила, решила в эту ночь.

Она облизала губы и еще плотнее прижала руки к груди.

— Говоря откровенно, мой дорогой, я многого не понимаю в тебе. Порой ты мне кажешься человеком из другого мира. Я не могу понять, почему ты так настаиваешь, чтобы заниматься только «своей работой». — В смущении она закусила губу. — Джентльмены не работают или, во всяком случае, не нуждаются в этом. Никогда, никогда, как говорил мой отец. Нет, и не спорь!.. Почему я должна соглашаться с тобой? Неужели я такая глупая? — вскричала она, — и все вокруг тоже глупые? Неужели я воображаю, что все это притворство на самом деле реально? Прошлой ночью я проявила глупость — да, в самом деле! — и этим вечером тоже! Но если ты любишь меня, ты не сочтешь меня глупенькой. И если ты уж так предан своей полиции — что ж, и я буду ей предана! Не обращая внимания на свое достоинство! Потому что я люблю тебя, и ты мне нужен такой, какой ты есть!