Цыганские романы: Цыганский вор. Перстень с ликом Христа. Цыганский барон.

— А что мне это даст? — спросил Ключ. — Одно дело — залезть в квартиру и взять там спокойно все, что можно унести, а другое — мокруха, как правильно сказал наш уважаемый Скрипач. Ведь под нож идем. Худо ли, бедно ли, но мы все — рома и знаем, что это такое — идти против табора. Пощады не будет.

— Ты лезешь в окно или к кому-то в карман, подвергая себя риску чуть ли не ежедневно, мой золотой, — вкрадчиво сказал Леший, — а за что ты стараешься, за три-четыре десятки, ну сотню в крайнем случае.

— Ну, надо знать, к кому лезть…

— Мелочи это все, молчи. Если табор будет в наших руках, то каждый день на протяжении многих лет весь доход, который будут приносить цыгане, попадет к нам, и, заметь, это без всякого риска. Самые красивые цыганухи почтут за честь иметь с вами дело…

— Во дает! — восторженно закричал Ключ.

— Молчи. — Скрипач обвел всех серьезным взглядом. — Говори, Леший.

— А что говорить? Если я стану вожаком, а вы моими ближайшими друзьями, то мы наведем в таборе свои порядки. Сопротивляться там некому, отчитываться нам тоже не перед кем, в милицию они, сами знаете, не пойдут. Мы своего добьемся. Риск, конечно, есть. Но кто не рискует? Ну что, по рукам?..

В комнате воцарилась тишина. В сгустившихся сумерках трудно было разобрать выражения лиц.

— Я, пожалуй, рискну, — задиристо сказал Скрипач, — что я теряю?

— Ну и я не дурак упускать свою долю.

Ключ радостно подпрыгнул на месте. Молодой цыган положил руку на плечо Лешего.

— Свадьба через неделю, морэ, — сказал он.

— Вот и хорошо, — ответил ему Леший, — значит, через неделю мы и поедем, а пока сидите в «берлогах», чтобы поменьше «светить».

Скрипач отправился провожать Лешего до метро. Они вышли на сверкающий проспект. Радостная и праздничная толпа, пользуясь теплым вечером, высыпала из домов. Леший неодобрительно и насмешливо поглядывал на людей.

— Ишь ты, хозяева, — процедил он сквозь зубы.

— Не злись, — засмеялся Скрипач, — гадже, что они понимают в жизни, пусть себе красуются. Что у них есть-то, все у нас…

Ровно через неделю все четверо собрались рано утром на вокзале. Поскольку надо было ехать около четырех часов, то днем они рассчитывали быть на месте.

Снег еще лежал нетронутым, и на нем четко отпечатывались следы снующих людей: парней и девушек, старых и не очень. Цыгане выбегали из деревенских домов, где остановились, и тут же исчезали в палатках, примыкающих к домам — всем хотелось обязательно принять участие в таком важном событии. Шли приготовления к свадьбе.

Сваты подъехали к дому невесты на двух повозках, запряженных украшенными лентами лошадьми, в гривы которых были вплетены цветы. Сваты, братья и отец жениха, одетые в красные рубахи и в новые, явно только что купленные костюмы и фетровые шляпы, торжественно вошли в дом, неся в руках дрэвца, еще не распустившуюся, но пышную ветку березы, тоже увитую лентами, цветами, бусами. Больше всего было на ней денег, сотенных купюр, которые в этом случае заменяли листья, ведь по обычаю: чем больше денег висит на ветке, тем богаче и удачливее жених.

Сваты с достоинством остановились на пороге чисто убранной и вымытой горницы, где у стола стояли, ожидая их и явно волнуясь, родители невесты. Сваты приосанились.

— Ну что, рады гостям?

— Дорогим гостям всегда радуемся, — пробасил отец невесты, седой, благообразный и крепкий цыган.

— Рады, ой рады, — заторопилась мать, еще нестарая, но уже полная и грузная цыганка.

— Ну, коли рады, то принимайте с Богом.

И сваты пронесли дрэвца в дом, прямо в красный угол, где висела православная икона. Они гордо поглядывали на увешанную крупными купюрами ветку. Сели к столу. Подавала невеста, еще совсем девочка, лет четырнадцати, круглая и румяная, но с дерзким взглядом, по которому отец жениха понял, что характер ее еще придется обламывать. После того как выпили и оживились еще больше, кто-то из цыган взял гитару. Сваты не собирались уходить без песен.

Рада, так звали невесту, развеселилась и тоже запела, а потом засмущалась неожиданно и убежала.

— Ну что, чявалэ, гости дорогие, — отец невесты перекрестился на икону, — поладили мы, обо всем поговорили, значит, просим сегодня всех цыган к нам на вечеринку, а там, глядишь, и у вас свадьбу сыграем.

Сваты медленно и торжественно выходили из дома и вдруг застыли как вкопанные, словно черта внезапно увидели. К ним подходил Леший с друзьями.

— Что это вы, ромалэ, притихли? Слышал: свадьбу играть собираетесь. В гости приехал. Или прогоните?

Прогнать со свадьбы никто не мог. Гость — дело святое. Сваты хмуро пожали плечами, но у всех заныло в груди: быть беде, когда такой ворон прилетел.

— Так уж примите гостя, — с усмешкой сказал Леший и пошел прогуляться.

Деревня стояла на берегу реки. Деревья уже почти оттаяли, но снег еще сохранил белизну. Голубое небо широко раскинулось над замерзшей рекой, воздух, пропахший весной, дурманил голову. Леший ни о чем не думал, понимая: то, что должно случиться, произойдет само собой.

Ближе к вечеру табор собрался в доме невесты. Женщины нарядились в новые юбки, блузы, дорогие украшения на них сверкали, мужчины красовались в ярких рубашках, на руках поблескивали золотые перстни. Рада была одета в простое белое платье, даже необычное в столь пестрой толпе, но оно символизировало чистоту невесты, обязательную для цыганской свадьбы. Жених, молодой цыган, был гордым и счастливым. Он ходил вокруг невесты, никого не подпуская к ней. Родители сидели отдельно, образуя две солидные пары, к которым обращались все взгляды. Наконец они поднялись, чтобы вручить молодым хлеб-соль и благословить их старинной иконой. Все выслушали напутствие, захлопали, потом молодые поцеловались, а матери заплакали. Поднялась пхури и сказала несколько слов приветствия, закончив свою речь выкриком: «Бахталы!» Все подхватили возглас. Под веселые и уже немного размякшие от застолья крики перешли в дом жениха, где и началось настоящее веселье. Большой дом конечно же не смог вместить всех желающих, и часть цыган поместилась в палатке, раскинутой рядом. Лешего с его друзьями хотели посадить в палатку, но они прошли в дом. В комнате стояло несколько столов, на которых было такое количество снеди и выпивки, что казалось, и за неделю невозможно с этим управиться. Глаза загорелись, голоса зазвенели, цыгане с шумом переговаривались, появились гитары. То пели хором, то возникали одинокие голоса. Рада с женихом сидели во главе стола, по обе стороны от них — родители. Только баро и пхури были все время настороже, прекрасно понимая, зачем явился Леший на свадьбу. Невеста пела:

— Ишь, — неожиданно раздался голос Лешего, — невеста наша знает, чего хочет.

Все сделали вид, что не заметили этого выпада, только баро нахмурил брови.

Начались пляски. Пьяные голоса, подпевая в такт, перебивали друг друга. Именно этой минуты и ждал Леший. Он поднялся и, взяв в руки стакан, воскликнул:

— Пью за здоровье молодых, особенно невесты!