Сумерки над Джексонвиллем. Лесной мрак

Шеф Уилкокс, четвертый раз подряд перечитав доклад доктора Льюиса, наконец отложил его в сторону. Сожрана живьем… Уверен, что этот жалкий сопляк Том на такое не способен; нет, абсолютно исключено. Внезапно он вспомнил о том, что недавно вечером Мосс рассказал ему о каких–то полоумных мотоциклистах, пытавшихся устроить полный бардак в его заведении. Этакие волосатые, сплошь покрытые татуировкой «Адские Ангелы», направлявшиеся в Неваду. Почему бы не они? Уилкокс записал на клочке бумаги: «пров. Нев.». Но даже до предела накачавшиеся наркотиками какие бы то ни было «Адские Ангелы» вряд ли стали бы жрать девчонку. Убить, изнасиловать, расчленить труп – да; но сожрать? Однако, как бы там ни было, ведь кто–то же сделал это – так почему бы не те самые мотоциклисты?

Он провел рукой по своим густым, серовато–металлического оттенка волосам, пригладил усы и направился к автомату, чтобы налить себе стаканчик кофе. Санитарная команда поработала на славу: в помещении до сих пор воняло инсектицидом, хотя все окна были распахнуты настежь. Санитары обнаружили здесь больше тысячи насекомых – они сожгли их в специальной переносной печи. Хорошенькое дело. Как будто лето и без того не предвещало быть достаточно тяжелым – так нет же, надо вдобавок к этому тараканьему нашествию случиться. Эти твари в один прекрасный уик–энд просто–таки наводнили всю округу. И теперь кишмя кишели в кухнях, гаражах, погребах, карабкались по стенкам мусорных бачков, толпами лезли в коридоры и даже в спальни. Такое в здешних местах случалось не впервые – столь же внезапные нашествия город переживал два–три раза в столетие, хотя явление это для всех оставалось полной загадкой. Впрочем, Сибилле Дженингс теперь уже глубоко наплевать на всех этих тараканов. Уилкокс перелистал стопку записок, оставленных ему Бойлзом. Звонки возмущенных граждан, какие–то нелепые доносы – такое разве что в сортире сгодится. Дважды звонили родители Сибиллы, один раз – мать Тома Прыща, а Лесли Андерсон из муниципального совета даже лично нанес визит. Уилкокс смял листки, скатал из них шарик и запустил его в корзину для бумаг. Дело дрянь. Ну что он может сказать этому болвану Лесли Андерсону?

Он быстро выпил кофе и посмотрел на часы: двадцать минут первого. Пора спать. Завтрашний день может оказаться и похуже. Да, да – это одно из тех правил, которые совсем нелишне вбить себе в башку: завтра всегда может быть еще хуже, чем сегодня. Герби Уилкокс никогда не был оптимистом; должно быть, это у него от матери – будучи по своему происхождению из племени навахо, она работала проституткой; потом один славный парень – рабочий металлургического завода по имени Т. С. Уилкокс – в конце концов женился на ней; полгода спустя, подарив миру младенца Герберта, она умерла, – наверное, для нее это было нечто вроде передозировки счастья.

А тем временем во мраке, в непроглядной ночи, голова ангела в старинной часовенке тихонько покатилась сама по себе. Проржавевшая решетка дрогнула, сотрясенная глухим ударом. За ним последовал второй, сопровождавшийся каким–то металлическим смешком. Легкий ветерок поднялся и побежал меж тихих могил – насыщенный миазмами, слегка подрагивающий, похожий на чей–то насмешливый шепот. Золоченые буквы на надгробии Мартинов мигали в лунном свете, словно неоновая вывеска.

Никакой школы, никаких уроков! То была первая мысль, пришедшая Джему в голову при пробуждении. Никаких уроков, а вдобавок еще Сибиллу Дженингс сожрали живьем. Он быстро вскочил с постели, как попало умылся и устремился в кухню. Дед сидел во дворе и читал газету, устроившись на старой чугунной печи, которую никто – даже какой–нибудь истосковавшийся по своим деревенским корням житель Нью–Йорка – ни за что не захотел бы купить.

Джем быстро проглотил завтрак, выпил стакан апельсинового сока и попытался было незаметно улизнуть через заднюю дверь. Однако голос Деда словно пригвоздил его к месту:

– Джем! Ты должен зайти к Даку: нужно заказать мазута. А еще я составил список покупок, так что бери мой велосипед и – вперед.

Джем с ненавистью глянул на старый облупившийся велосипед с обтрепанным сиденьем. С такой развалиной на гонки не сунешься. Прислонившись к газовой плите образца 1958 года, он просмотрел список покупок, сунул его в карман и сел на велосипед. Ладно хоть Лори живет совсем рядом со станцией Дака, а Дед вовсе не приказывал вернуться тотчас же.

– И не шляйся где попало, теперь не самое подходящее время для этого, – не поднимая головы от газеты, добавил Дед.

– Я, может быть, только к Лори заскочу ненадолго, мы с ним собирались кое–что посмотреть.

– В «Плейбое» или «Пентхаузе»? – поинтересовался Дед, и его громкий смех раскатился по всему дому.

Дед намекал на тот случай, когда он застукал их с Лори однажды в сарае, – они втихаря просматривали журналы, которые им удалось незаметно стянуть у Тоби Робсона.

Дед тогда ничего не сказал, но оба они внезапно почувствовали себя до безобразия маленькими. Джем невольно покраснел и быстро уехал, изо всех сил нажимая на педали. В конце концов Дед был всего лишь стариком, причем плохо воспитанным – почти босяком каким–то, чудом сохранившимся обломком древних времен и ровным счетом ничего не мог понимать в душевных страданиях современной молодежи.

Июльское утро было просто прекрасным; Джема мигом охватила беспричинная радость. В воздухе витал аромат жимолости. Наконец–то каникулы: бесконечный бег по каньонам, купание в реке. Внезапно в душу Джема вкралось опасение, что в связи с убийством Сибиллы, ужасным убийством, всякие игры в окрестностях реки будут запрещены. В задумчивости он забыл подать сигнал о повороте и тут же вздрогнул оттого, что совсем рядом кто–то яростно нажал на клаксон.

– Ты что, парень, совсем голову потерял? Я же чуть не раздавил тебя!

– Простите, мистер Джонс.

Мистер Джонс строго посмотрел на него, покачав смуглой головой с черной блестящей шапкой волос – такой черной и блестящей, что весь город был уверен, будто его мать, эта старая святоша, такая же бледная и белобрысая, как и ее покойный супруг, наверняка в свое время согрешила с одним из «ранчерос» Германа Моргенштейна.

– В городе и без того хватает бед, тебе не кажется? – продолжал мистер Джонс; будучи тренером баскетбольной команды, он, похоже, возомнил, что на него возложена высокая миссия наблюдения за моральным обликом молодежи вообще – особенно если речь шла о весьма мускулистых подростках; Джем тем временем мысленно напевал: «Отец твой был рогоносцем, а мать – лицемерка ужасная», а затем очень вежливо произнес:

– Да, мистер Джонс, я постараюсь быть повнимательнее…

Мистер Джонс наконец соизволил тронуться с места, на прощание погрозив Джему пальцем. Как только его старенький проржавевший грузовичок скрылся за поворотом, Джем самым неподобающим образом показал ему вслед язык, а затем вновь принялся нажимать на педали. По пути ему частенько попадались небольшие группы взрослых – вид у них был чрезвычайно возбужденный; зажав в руках пакеты с продуктами, они тихонько что–то обсуждали, из чего было ясно, что весь город говорит об убийстве. Мужчины, выпятив грудь, размахивали руками, у женщин горели глаза. Джем подумал о том, что сорок процентов местных жителей – испанского происхождения, так что люди весьма горячих кровей в Джексонвилле не редкость; ему и самому нравилось иногда размышлять о жизни своих далеких предков: всякие там матадоры, фламенко, паэлья^[3].

И все же было бы совсем неплохо, если бы шеф Уилкокс поймал убийцу поскорее. Джем не думал, что все это сотворил Том Прыщ, – его так прозвали из–за вечных прыщей на лице. Конечно же, мозгов у Тома почти что нет, зато глоткой его Бог не обидел, но Джем ни на минуту не мог его представить пожирающим свою подружку. Пожирать он склонен был разве что молочные коктейли, отпуская при этом довольно грязные шуточки, смеяться над которыми был способен только он сам да его бездари–приятели с дурацкими гребешками из волос на голове. Но если люди не успокоятся, они ведь в конце концов способны запросто линчевать этого несчастного Тома…