Дело о пеликанах

К девяти Розенберг был помыт, переодет в ночную рубашку и уложен под одеяла. Кроватью ему служила узкая светло-зеленая жесткая госпитальная койка армейского образца с подъемником и кнопочным управлением. Кровать имела откидные борта, которые были опущены по настоянию Розенберга. Она стояла в комнате, расположенной за кухней и использовавшейся в течение тридцати лет, до первого паралича, в качестве малого кабинета. Теперь кабинет был превращен в больничную палату, пропахшую карболкой и надвигающейся смертью. Рядом с кроватью стоял большой стол с госпитальной лампой и по меньшей мере двумя десятками баночек с таблетками. Толстые и тяжелые фолианты по юриспруденции были аккуратно расставлены по всей комнате. У стола, рядом с Розенбергом, сидел Фредерик, выполнявший роль сиделки, и читал ему очередное дело. Он будет совершать этот ежевечерний ритуал до тех пор, пока не услышит похрапывание. Он читал медленно и громко. Розенберг лежал без движения. Он слушал. По этому делу ему предстоит формулировать мнение большинства, поэтому он впитывал каждое слово, пока…

Через час Фредерик устал от громкого чтения, а судья начал погружаться в сон. Слегка шевельнув рукой, он с помощью кнопки на кровати уменьшил свет и закрыл глаза. В комнате стоял полумрак. Фредерик подался назад и откинул спинку кресла. Положив том дела на пол, он тоже закрыл глаза. Розенберг похрапывал. Вскоре его похрапывание прекратится.

Сразу после десяти, когда в доме царили темнота и покой, дверь туалета в спальне на втором этаже слегка приоткрылась, и из нее выскользнул Камель. Его напульсники, нейлоновая кепка и спортивные шорты были ярко-синего цвета, рубашка с длинными рукавами, носки и кроссовки — белые с золотистой отделкой. Цвета сочетались очень удачно. Камель-джоггер. Он был чисто выбрит, а его коротко подстриженные волосы под кепкой стали теперь почти белыми.

В спальне, как и в холле, было темно. Ступеньки под кроссовками слегка поскрипывали. При росте 175 см и весе менее 70 кг он был подтянут и легок, движения его отличались быстротой и бесшумностью. Ступеньки заканчивались в прихожей рядом с входной дверью. Он знал, что в автомобиле у обочины находятся два агента, которые скорее всего не смотрят сейчас за домом. Ему было известно, что Фергюсон прибыл семь минут назад. Он мог слышать похрапывание в дальней комнате. Прячась в клозете, Камель подумывал над тем, чтобы нанести удар до прибытия Фергюсона, а самого полицейского не трогать. С убийством как таковым проблем не было, просто появилась другая фигура, о которой необходимо было побеспокоиться. Однако он ошибочно предположил, что Фергюсон, возможно, заходит с проверкой в дом при заступлении на дежурство. Если это так, он обнаружит результаты побоища, и Камель потеряет несколько часов. Поэтому ему пришлось ждать до прихода полицейского.

Он беззвучно проскользнул через прихожую. В кухне слабый свет маленькой лампочки делал обстановку опасной. Камель пожалел, что не обнаружил лампочку и не выкрутил раньше. Такие мелкие ошибки были непростительны. Нырнув под окно, он выглянул на задний двор. Фергюсона не было видно. Но Камель и без того знал, что его рост 185 см, возраст 61 год и что, страдая катарактой, полицейский вряд ли мог попасть в слона из своего «магнума».

Оба они посапывали во сне. С улыбкой на лице Камель вышел и быстро достал из-за повязки на запястье автоматический пистолет 22-го калибра и глушитель к нему. Привинтив десятисантиметровую трубку к стволу, он нырнул в темноту спальни. Фредерик распластался в кресле, разбросав во сне руки и ноги. Рот его был открыт. Камель приставил обрез глушителя к его виску и трижды нажал на спуск. Руки и ноги Фредерика дернулись, но глаза остались закрытыми. Камель протянул руку с пистолетом к сморщенной и бледной голове судьи Абрахама Розенберга и вогнал в нее три пули.

Окон в спальне не было. Он наблюдал за телами и прислушивался еще минуту. Пятки Фредерика шевельнулись несколько раз и затихли. Тела были неподвижны.

Он хотел убить Фергюсона в доме. На часах было десять одиннадцать, как раз то время, когда сосед выходил перед сном на прогулку с собакой. Пробравшись в потемках к задней двери, он обнаружил полицейского, прогуливающегося вдоль деревянного забора в шести метрах от входа. Действуя инстинктивно, Камель распахнул дверь, включил свет в патио и сказал громко: «Фергюсон».

Дверь осталась открытой, а сам он спрятался в темном углу рядом с холодильником. Фергюсон покорно побрел через патио в кухню. В этом не было ничего необычного. Фредерик часто звал его, после того как его честь засыпал. Они пили растворимый кофе и играли в джинрумми.

В этот раз кофе не было и Фредерик не ждал его. Камель выпустил три пули ему в затылок, и он с грохотом упал на кухонный стол.

Камель выключил свет в патио и свинтил глушитель. Он ему больше не понадобится. Засунув пистолет и глушитель за напульсник, ночной гость выглянул в окно. В машине горел свет, а сами агенты были заняты чтением. Он переступил через тело Фергюсона, запер черный ход и исчез в темноте заднего дворика. Беззвучно перепрыгнув через пару заборов, он оказался на улице и начал пробежку. Камель-джоггер.

Глен Джейнсен сидел в одиночестве на темном балконе кинотеатра «Монтроуз» и наблюдал за обнаженным и довольно активным мужчиной на экране внизу. Он ел воздушную кукурузу из большой коробки и не замечал ничего, кроме тел. Одет он был достаточно консервативно: шерстяная кофта цвета морской волны, фланелевые брюки, мокасины. Большие солнечные очки скрывали глаза, голову покрывала мягкая фетровая шляпа. Слава Богу, что он наделен незапоминающимся лицом, а в камуфляже его вообще невозможно узнать, особенно на безлюдном балконе полупустого порнотеатра в полночь. Никаких серег, цветастых платков, золотых цепочек и прочих украшений, что могло бы указывать на поиски партнера. Он хотел оставаться в тени. Эта игра в прятки с ФБР и всем остальным миром стала настоящей морокой. В этот вечер они, как всегда, расположились на стоянке у его дома. Другая пара припарковалась у черного хода. Позволив им просидеть четыре с половиной часа, он переоделся и проследовал с беззаботным видом в подвальный гараж, откуда уехал на автомобиле своего приятеля. В здании было слишком много выходов, чтобы бедные фэбээровцы могли засечь его. Он сочувствовал им до некоторой степени, но он должен жить своей жизнью. Если фэбээровцы не могли обнаружить его, то как сделает это убийца?

Балкон был разделен на три небольшие части по шесть рядов в каждой. Здесь было очень темно. Сюда падал лишь слабый свет от луча проектора, стоявшего сзади. Поломанные кресла и складные столики были свалены за последними рядами. Полосы вельветовой драпировки спускались со стен. Здесь можно было легко спрятаться.

Раньше он очень боялся оказаться обнаруженным. В течение нескольких месяцев после его утверждения в должности страх был парализующим. Он не мог есть свой попкорн и наслаждаться картинами. Он говорил себе, что, если его схватят или узнают, он скажет, что занимался изучением предмета в связи с предстоящим делом о непристойном поведении. Одно из таких дел всегда лежало у него на столе, и, возможно, ему поверят. Такое оправдание может сработать, твердил он себе и становился смелее. Но однажды ночью в 1990 году кинотеатр загорелся, и четверо из присутствовавших погибли. Их имена попали в газеты и вызвали большой шум. Случилось так, что судья Глен Джейнсен находился в туалете, когда поднялся шум и запахло дымом. Он бросился на улицу и скрылся. Все мертвые были обнаружены на балконе. Одного из них он знал. После этого ему на пару месяцев пришлось отказаться от фильмов, но вскоре он вернулся к этому занятию вновь, сказав себе, что ему нужны дальнейшие исследования. Да и что случится, если его поймают? Назначение было пожизненным. Избиратели отозвать его не могли.

Ему нравился «Монтроуз», потому что по вторникам фильмы в нем шли всю ночь, а посетителей было мало. Он любил попкорн, да и разливное пиво стоило здесь всего пятьдесят центов.