Сочинения в трех томах. Том 1

— Сдавайтесь, Люпен… А не то…

Ганимар, по-видимому оказавшийся гораздо ближе, нежели предполагал Люпен, Ганимар стоял на пороге, а за ним десять, двадцать человек толкались, спеша на помощь. Это были здоровые парни, при малейшем сопротивлении они, не раздумывая, убили бы его, как собаку.

Спокойный, он махнул рукой.

— Уберите свои лапы. Я сдаюсь.

И скрестил на груди руки.

Наступило минутное замешательство. В опустевшей комнате с оторванными обоями слова Арсена Люпена отдавались, как эхо. «Я сдаюсь!» Немыслимые слова! Все ждали, что вот-вот он испарится, вскарабкавшись по трапу, или раскроется стена, и он в который уж раз уйдет от своих преследователей. Но Люпен сдавался!

Ганимар подошел и, взволнованно, со всей торжественностью, присущей этому действу, медленно вытянул руку в сторону противника, с великой радостью говоря:

— Вы арестованы, Люпен.

— Брр! — поежился тот. — Старина Ганимар, вы наводите на меня тоску! Что за мрачный вид? Можно подумать, собираетесь произнести речь на могиле друга. Полноте, к чему такая похоронная мина?

— Вы арестованы.

— И от этого вы так разволновались? Именем закона его верный служитель главный инспектор Ганимар арестовывает злого Люпена. Исторический момент, вы, конечно, понимаете всю его важность. И более того, подобное происходит уже во второй раз. Браво, Ганимар, вы далеко пойдете!

И протянул руки.

Все это происходило с какой-то даже торжественностью. Агенты, несмотря на свою обычную грубость и ненависть к Люпену, вели себя довольно сдержанно, будто удивляясь, что им позволено дотронуться до этой неприкосновенной личности.

— Бедняга Люпен, — сказала личность, — что скажут твои благородные друзья, увидев, что тебя так унизили!

Напрягая мускулы, он с силой развел руки в стороны. Вздулись вены на лбу. Звенья цепи впились в кожу.

— Вот так! — сказал Люпен.

Разорванная цепь полетела на пол.

— Давай другую, приятель, эта ни на что не годится.

Принесли целых две.

— В добрый час! — одобрил он. — Лишние предосторожности не повредят.

И принялся считать агентов.

— Сколько же вас, друзья? Двадцать пять? Тридцать? Много… Ничего не поделаешь. Эх, было б вас всего пятнадцать!

Да, умел он держаться, это были манеры великого актера, лишь одной силой таланта легко и воодушевленно исполнявшего свою роль. Шолмс смотрел на него, и ему казалось, будто присутствовал на великолепном спектакле, всю красоту и малейшие нюансы которого по достоинству мог оценить лишь только он один. Он даже подумал, что борьба была равной между этими тридцатью, имевшими за плечами весь отлаженный аппарат правосудия, и им одним, безоружным и закованным в цепи. Он один стоил всех остальных.

— Глядите, мэтр, — обратился к нему Люпен, — это ваша работа. Благодаря вам Люпен будет гнить на мокрой соломе карцера. Сознайтесь, ведь ваша совесть неспокойна, вас, наверно, гложут сожаления?

Невольно англичанин пожал плечами, словно говоря: «Все зависело только от вас».

— Никогда! Никогда! — воскликнул Люпен. — Отдать вам голубой бриллиант? О, нет, я и так из-за него настрадался. И дорожу им. В первый же свой приезд в Лондон, думаю, в следующем месяце, при встрече расскажу вам почему… Но будете ли вы в Лондоне в будущем месяце? Может, лучше встретимся в Вене? Или в Санкт-Петербурге?

Вдруг он так и подскочил. Где-то под потолком зазвенел звонок. Это уже был не сигнал тревоги, но обычный телефонный звонок. Провода тянулись в кабинет, к проему между двумя окнами, а сам аппарат так и не сняли.

Телефон! О, кто же должен был попасться в ловушку, расставленную коварной судьбой? Арсен Люпен в бешенстве обернулся к аппарату, будто хотел его разбить, стереть в порошок и тем самым заглушить таинственный голос, собиравшийся поговорить с ним. Но Ганимар уже снял трубку.

— Алло? Алло? Номер 648-73? Да, верно.

Подбежав, Шолмс властно отстранил его и, схватив трубку, прикрыл мембрану платком, чтобы не узнали его голос.

В этот момент он взглянул на Люпена. И, поймав его взгляд, убедился, что оба вдруг подумали об одном и том же, понимая все возможные последствия того, что казалось вполне вероятным, даже почти что бесспорным: звонила Белокурая дама. Она думала, что будет разговаривать с Феликсом Дэви, или, скорее, с Максимом Бермоном, в то время как слушал ее Шолмс!

Англичанин закричал в трубку:

— Алло! Алло!

Пауза, затем Шолмс произнес:

— Да, это я, Максим.

И начала со всей трагичностью вырисовываться драма. Люпен, неукротимый насмешник Люпен и не думал скрывать своей тревоги. Побледнев, он вслушивался, пытаясь догадаться, о чем идет речь. А Шолмс продолжал отвечать невидимой собеседнице:

— Алло! Алло! Да, все закончилось, и я как раз собирался ехать к вам, как мы договорились. Куда? Но к вам же. А что, вам кажется это место неподходящим?

Он колебался, подбирая слова, потом совсем замолчал. Ясно было, что он, пытаясь расспросить девушку, не очень в этом преуспел, кроме того, ему было совершенно неизвестно, где она находится. И присутствие Ганимара его стесняло. Ах, если бы каким-то чудом можно было прервать нить этой дьявольской беседы! Люпен призывал чудо всеми силами души, всеми натянутыми, как струны, нервами.

Шолмс крикнул:

— Алло! Алло! Не слышно? Я тоже очень плохо слышу… едва понимаю… Алло! Знаете, по здравом размышлении я решил, что вам лучше вернуться к себе. Опасность? Никакой… Но он же в Англии! Я получил из Саутгемптона телеграмму, подтверждающую его приезд.

В последних словах скрывалась злая насмешка. И Шолмс произнес их с особым удовольствием. А потом добавил:

— Так не теряйте времени, моя дорогая, я скоро буду у вас.

И повесил трубку.

— Господин Ганимар, прошу вас дать мне троих людей.

— Это связано с Белокурой дамой, не так ли?

— Да.

— Вам известно, кто она и где находится?

— Да.

— Черт побери! Хороший улов… Вместе с Люпеном… Какой удачный день! Фоленфан, возьмите еще двоих и отправляйтесь за месье.

Англичанин собрался уходить в сопровождении трех полицейских.

Все было кончено. Скоро Белокурая дама тоже окажется во власти Шолмса. Благодаря его замечательному упорству и счастливому стечению обстоятельств сражение заканчивалось для него победой, а для Люпена — полным поражением.

— Господин Шолмс!

Англичанин остановился.

— В чем дело, господин Люпен?

Последний удар, казалось, полностью сразил Люпена. Лоб его избороздили морщины, он выглядел мрачным и подавленным. Но все-таки, сделав над собой усилие, вновь, несмотря на неудачи, воскликнул радостно и непринужденно:

— Согласитесь, удача от меня отвернулась. Только что не удалось сбежать через камин — и вот я в ваших руках. А потом судьбе было угодно воспользоваться телефоном, чтобы сделать вам подарок в лице Белокурой дамы. Повинуюсь вашим приказам.

— Что это значит?

— Это значит, что я готов возобновить переговоры.

Шолмс отвел в сторону инспектора и испросил, впрочем, тоном, не допускающим возражений, разрешения поговорить с глазу на глаз с Арсеном Люпеном. Совещание в верхах! Оно началось довольно сухо: оба нервничали.

— Что вы хотите?

— Свободу мадемуазель Дестанж.

— А вам известна цена?

— Да.

— Так вы согласны?

— Согласен на все ваши условия.

— Ах, так? — удивился англичанин. — Но ведь вы же отказались, когда речь шла о вас…

— Речь шла обо мне, господин Шолмс. А теперь дело касается женщины, женщины, которую я люблю. Видите ли, мы, французы, отличаемся особым взглядом на такие вещи. И не буду же я поступать по-другому, лишь потому, что зовусь Люпеном?.. Наоборот!

Теперь он казался совсем спокойным. Шолмс невольно чуть кивнул головой и прошептал:

— Где голубой бриллиант?

— Возьмите трость, что стоит в углу возле камина. Держась за набалдашник, другой рукой поверните кольцо с противоположного конца.