Невидимый противник (сборник)

— Садитесь, мистер Говард.

После чего продолжал заниматься бумагами. На нем были очки, которые он снял, когда взглянул на Джона.

— Ну,— сказал он,— вы имели время обо всем подумать. Понять, как обстоят ваши дела.

— Это вы мне уже объяснили,— ответил Джон.

— Хорошо,— сказал Миллер и спросил: — Ребята с вами хорошо обращались? У вас нет жалоб?

— Нет, мне не на что пожаловаться,— ответил Джон.

— Они делают лишь то, что требует служба,— пояснил Миллер.— Вы здравомыслящий человек и должны это понимать.

— Ол райт,— сказал Джон.

— Как могло случиться, черт возьми, что вы, здравомыслящий человек, придерживаетесь столь дьявольски примитивной версии? — спокойно спросил Миллер своим обычным мягким тоном.

— Потому что у меня нет другой,— ответил Джон.

Миллер откинулся на спинку стула и внимательно посмотрел на Джона. Затем повторил, что это ему непонятно.

— Мы указали вам выход,— сказал он,— дали шанс. Правда, ничего не обещали, но все же шанс дали. Вы повздорили с девушкой, как это порой бывает, и задушили ее, сами того не желая. Разве с вами не могло этого случиться?

Джон только покачал головой.

— Откровенно говоря, я не верю в эту историю,— продолжал Миллер,— но другие могут поверить. Там ведь никого не было, кроме вас обоих. Как можно узнать, что произошло? Я знаю присяжных, которые проглатывали не такие еще истории.

— Нет,— упорствовал Джон.

— Вы, наверно, думаете, что я хочу подстроить вам ловушку? Считаете, что раз вы попали в такое положение, то лучше всего молчать, да? -

Миллер сделал паузу. Джон ничего не сказал.

— Ол райт, вы убеждены, что здесь ловушка. Я не отрицаю этого, но все же предлагаю вам выход. Указываю на него. А ваше поведение вообще не дает вам никаких шансов! Вы должны это понять. Судите сами: мы знаем, что вы содержали Нору Эванс, знаем, что вы собираетесь жениться на другой. Нам известно, что вы вчера, примерно во время убийства, заходили в ее квартиру. Понимаете, что мы все это знаем?

Впервые он своим мягким голосом подчеркивал каждое слово:

— Почему вы не хотите облегчить свое положение?

Миллер сидел пригнувшись, опираясь руками о стол.

Теперь он откинулся назад, и стул затрещал.

— Я никогда...— начал было Джон, но не закончил фразы.— Нет никакого смысла повторять все это, не правда ли?

— Да, нет смысла,— согласился Миллер.

— Если вы во всем так уверены,—сказал Джон,— так почему бы вам просто не закончить на этом?

Миллер молча посмотрел на него.

— Этого я и сам не знаю, черт побери,— сказал он затем, и стул снова затрещал.

Потом он нажал кнопку на столе, тотчас открылась дверь и появился Шапиро.

— Отведите его обратно,— приказал Миллер.— И дайте ему позвонить.

В понедельник двадцать пятого апреля Джон Говард, возраст — 32 года, должность — банковский служащий, проживающий на Восточной Тридцать Шестой улице в Ныо-Йорке, предстал перед уголовным судом как главный свидетель по делу об убийстве Норы Эванс, возраста немногим более двадцати лет, проживавшей на Восточной Одиннадцатой улице. Решение суда: освободить его до слушания дела под залог в 20 тысяч долларов.

Разбор дела был недолгий, поверхностный и привел Джона в недоумение.

— Как это получилось? — спросил он, позвонив по телефону своему адвокату.

Тот уже собирался отправиться на коктейль и ответил, что сам этого не понимает.

— Должен сказать вам, Джонни, что уголовные дела не моя специальность.

Ричард Стил, компаньон адвокатской конторы «Лофтон, Мэрфи и Вальштейн», прибавил, что он никогда в жизни не занимался уголовными, делами. И, насколько ему известно, ни один адвокат этой конторы до сих пор не выступал в уголовном суде.

— Но несмотря на это,— сказал Джон,— вы все же адвокат. Почему меня привлекли как свидетеля, как главного свидетеля? Сначала меня арестовали как преступника.  .

— Как подозреваемого в убийстве,— поправил его Стил,— Это, конечно, почти то же самое. Я предполагаю, что прокурор изменил свое мнение или полиция побудила его к этому.

— Почему?

— Не знаю,— ответил Стил.— Но на вашем месте я не стал бы это выяснять. Главный свидетель может быть освобожден под залог, а подозреваемый в убийстве должен сидеть в тюрьме.

Ричард Стил закончил Гарвардский университет. Ему 33 года, ростом он был метр восемьдесят и весил около восьмидесяти кило. У него были коротко подстриженные светло-каштановые волосы без пробора, симпатичное лицо и приятные манеры. Одежду он покупал у «Братьев Брук». Из круга его знакомых еще никто не обвинялся в убийстве. Даже больше того — он просто не знал ни одного человека, подозреваемого в убийстве. Что чувствовалось по его тону. Джон нашел это довольно занятным, хотя был удивлен и немного озадачен.

— Я знаю, что это не твоя область, Ричард,—сказал он,—но ты единственный адвокат, о котором я в то время мог подумать.

— Ясно,— ответил Стил,—Очень хорошо, Джонни.

— Ты сможешь устроить мне дело с выкупом?

— Конечно,— ответил Стил.— На это потребуется около часа времени. А потом...

Он сделал паузу.

— Послушай, Джонни, тебе нужен специалист по уголовным делам, понимаешь? Не подумай, что я...

— Не так уж нужен, Ричард,— перебил его Джон, которого это немного забавляло.— Приведи только в порядок дело с залогом.

Время близилось к полудню. Под надзором Шапиро Джон был снова отправлен в участок, где ему надлежало ожидать. Когда они вышли из здания суда на залитую солнцем улицу, кругом засверкали вспышки фоторепортеров. В участке его на этот раз не заперли в камеру, и он ожидал в той комнате, где прошлой ночью бесконечно долго отвечал на вопросы. Он предположил, что дверь заперли, но не стал проверять. Ему снова принесли сигареты.

В два часа Шапиро, сопровождаемый Грэди, открыл дверь. Гдэди принес коричневый пакет, из которого высыпал на стол ключи, бумажник, блокнот и авторучку Джона,

— Вы должны нам за еду,— сказал он.— Вчера завтрак и обед сегодня на три доллара 75 центов.

Он взглянул на записку, которую держал в руке.

— Верно,—сказал он.— За вынос из закусочной начислена надбавка.

Джон вынул из бумажника четыре доллара. Грэди дал ему 25 центов сдачи и, когда Джон стал убирать бумажник в карман, сказал:

— Посчитайте сначала, все ли в порядке.

Джон пересчитал деньги. Этот подсчет не имел смысла, так как Джон не знал точно, сколько у него было денег. Но он не стал ничего объяснять и сказал:

— Все в порядке.

— Распишитесь здесь,— предложил Грэди, и Джон повиновался.

— Ну, теперь мы расстанемся с вами,— сказал Шапиро.

— Ох, мы увидим его снова, Нат,— сказал Грэди,— Итак, до свидания, мистер Говард.

Сержант Шапиро сказал печальным тоном, что это его не удивит.

Апрельский день был солнечным и теплым. Джон в первый момент прищурился от яркого света. Он доехал до своего дома на такси и поднялся на лифте. Дневной лифтер приветствовал его невыразительным голосом:

— Добрый день, мистер Говард.

И посмотрел на него недоверчиво вытаращенными глазами. Джон вставил ключ в свою дверь — никто не остановил его,— вошел в маленькую квартиру и заперся. Почта была подсунута под дверь. Джон собрал ее, положил на стол, но просматривать не стал. В спальне он методически вынул все из одежды, которая была на нем, и разложил на комоде. В кармане пиджака нашел два использованных театральных билета. Он разорвал их и выбросил в мусорную корзину.

Затем он пошел в ванную, принял душ и побрился. Было приятно чувствовать, как острая бритва гладко проходила по лицу. У него появилось ощущение, что он вернулся к прежней жизни. После бритья переоделся — надел вещи, не имевшие запаха морга, не пропитавшиеся дымным воздухом полицейского участка. Когда он оделся, захотелось спокойно обдумать свое положение и наметить план действий на день.

Однако мысли теснились в голове. Он вытер лицо, провел пальцами по щекам и снова посмотрелся в зеркало. Человек, который все это проделал, должен выглядеть как я, подумал он. И первый раз в жизни Джон попытался уяснить себе, как, собственно, выглядит. До сих пор он не придавал этому значения, хотя, сколько помнил себя, очень заботился о своей внешности. В отношении одежды он должен был строго соблюдать приличия решительно во всем, вплоть до мелочей. В некоторых вещах, конечно, была свобода выбора, например в отношении галстука. Однако для банковских служащих в Сити и здесь существовали довольно тесные рамки — было принято носить белые рубашки с галстуками не кричащих цветов. Правда, у него не было склонности к кричащим цветам.