Сыщик-убийца

Хотя Рене и считал его совершенным негодяем, но не питал к нему того инстинктивного отвращения, которое возбуждали в нем другие преступники, и они жили в большой дружбе.

Рене думал расспросить своего товарища о прошлом, как только представится удобный случай, и в ожидании этого не жалел ничего, чтобы приобрести его доверие.

Поэтому он попросил юношу, арестованного за подделку документов, позвать его в залу адвокатов, когда к тому придет Анри де Латур-Водье.

Молодой человек, которого звали Жюлем Ренади, обещал и сдержал свое слово.

Однажды, возвращаясь из приемной, он объявил механику, что адвокат потребует его к себе. Через несколько минут Рене был вызван и отведен в залу, предназначенную для свиданий адвокатов с клиентами.

— Вы Рене Мулен? — спросил Анри де Латур-Водье.

— Да, господин адвокат.

— Вы поручили Ренади узнать, возьмусь ли я за ваше дело… Я вижу, что вас обвиняют в составлении заговора против правительства и в замыслах против жизни императора…

— Да.

— И, как все обвиняемые, вы это отрицаете?

— Да, я отрицаю, — ответил механик, — как все ложно обвиняемые, которых поддерживает уверенность в их правоте;

Анри де Латур-Водье взглянул ему в лицо. Твердость ответа ему понравилась, и открытое лицо Рене внушило симпатию.

— Чтобы нам не терять даром слов, — сказал он, — я должен прежде узнать хорошенько ваше дело, какие улики существуют против вас… Я, вероятно, возьмусь защищать вас, но необходимо, чтобы вы говорили мне правду, одну только правду и всю правду.

— О! Клянусь вам! — вскричал механик. — И это будет не большая заслуга с моей стороны, так как мне нечего скрывать.

— Я не понимаю и не одобряю адвоката, который с помощью лжи добивается оправдания своего клиента. Я не могу убеждать других в том, в чем сам не убежден, да и не стану даже пытаться… Я считаю дурным делом силой красноречия спасти виновного от заслуженного им наказания.

— Вы правы, — сказал Рене, — и я вполне разделяю ваши взгляды.

— Расскажите мне кратко ваше прошлое…

Рене Мулен рассказал о своей мирной жизни в Англии, о возвращении в Париж и об аресте при выходе с Монпарнасского кладбища, куда он провожал покойника.

Только он— умолчал обо всем, касающемся семейства Леруа, не считая себя вправе раскрывать чужие тайны.

Он рассказал о допросе, перечислил факты, на которых следователь основывал обвинение, свои ответы на каждый вопрос и, наконец, — об обыске и отрицательном его результате.

— Давно вы не были в Париже?

— Около восемнадцати лет.

— И все это время вы жили в Портсмуте? Вы можете представить аттестат с завода, где вы служили?

— Он был у меня и теперь должен быть в деле… В случае нужды можно потребовать из Англии дубликат.

— Вы уверены, что в ваших бумагах не найдено ничего компрометирующего?

— Разве можно было найти то, чего не было?

— Как же вы объясняете ваш арест?

— Я никак его не объясняю и не могу ничего понять.

— Вы не говорили о политике в ресторанах, не порицали императорский режим?

— Нет!… Во-первых, я никогда не занимался политикой. Да и не имею привычки заговаривать с первым встречным и редко бываю в кафе и подобных местах. Раз только я заходил в «Серебряную бочку», погребок, который содержит некто Лупиа, которого я знал еще ребенком. Между прочим, в этот вечер я имел счастье спасти жизнь полицейскому комиссару.

— При каких обстоятельствах?

Рене рассказал.

— Как зовут этого комиссара?

— Я не знаю его имени… это комиссар того округа.

— Тогда его легко отыскать, и мы найдем его, так как он нам будет нужен. Я просмотрю ваше дело и в скором времени приду еще переговорить с вами.

— Благодарю… Что же касается гонорара, вы можете быть спокойны: у меня есть средства.

— Мы поговорим об этом после, — сказал с улыбкой Анри.

— Как вам угодно… Я говорю об этом потому… — Механик остановился.

— Почему?

— Потому что я хочу просить вас об одной услуге…

— Какой?

Рене был, видимо, в некотором смущении.

— Говорите же, — сказал Анри. — Чего вы боитесь? Хотите послать меня к кому-нибудь, кто мог бы дать показания в вашу пользу?

— Нет… дело идет об одном арестанте, которым, сам не знаю, почему, я очень интересуюсь… У бедняги нет ни одного су за душой, а ему хотелось бы иметь защитника. Я обещал заплатить…

— В чем обвиняется?

— В краже… Но он клянется всеми святыми, что невиновен.

— Может он представить алиби?

— Да, и самое неопровержимое.

— Это рецидивист?

— Не могу утверждать, но я так думаю.

— Как же объясняет он свой арест?

— Он говорит, что на него сделан ложный донос товарищем, который на него был сердит.

— Имя этого человека?

— Жан Жеди.

— Это прозвище?

— Нет, настоящее имя… Так его записали в книге брошенных детей в день Святого Иоанна в четверг.

Услышав эти слова, Анри вздрогнул. Он сам был брошенный ребенок и помнил об этом.

— Это дает ему право на мое участие, — сказал он. — Несчастные сироты редко находят добрых людей, которые взяли бы на себя их воспитание. Они не видят хороших примеров, не слышат добрых советов. Я увижу вашего товарища.

— Сегодня же?

— Да, — сказал Анри, взглянув на часы, — я сейчас пошлю за ним.

— Так, значит, решено… Я заплачу за него.

— Хорошо… хорошо, — прервал с улыбкой молодой адвокат. — Мы поговорим об этом в удобное время… Вы можете рассчитывать на меня, друг мой, так как я считаю вас честным человеком.

— И у вас скоро будет доказательство этого.

Анри позвонил.

Рене увели в его камеру, и через несколько минут в приемной появился Жан Жеди.

Старый вор не без умысла советовал Рене Мулену избрать в защитники Анри де Латур-Водье. Это имя, услышанное им в тюрьме от Ренади, привлекло его внимание. Де Латур-Водье был сыном важного сановника, подпись которого нотариус Гусиное перо видел двадцать лет назад под письмом.

Что же руководило в этом случае Жаном Жеди? Надеялся ли он добыть через сына доказательство преступности отца, которого до сих пор у него не было?

Эта надежда, если бы она существовала, была бы чистой химерой.

Войдя в залу, опытный вор бросил быстрый взгляд на молодого человека, который, со своей стороны, глядел на него с любопытством.

«Молодчик смотрит хитрецом», — подумал Жан Жеди.

— Вы согласились защищать меня, господин адвокат, — продолжал он вслух, — я вам за это бесконечно благодарен. Мне кажется, что я непременно буду оправдан, если вы будете моим защитником.

— Я стану защищать вас, если буду уверен в вашей невиновности. Отвечайте мне откровенно.

— О! Клянусь вам, господин адвокат!

— Вас обвиняют в краже?

— Да, но я невиновен, как новорожденное дитя.

— Однако были серьезные причины подозревать вас?

— Никаких. Меня арестовали по доносу негодяя по имени Филь-ан-Катр, который зол на меня, потому что вообразил, будто я — причина его ареста.

— Можете вы доказать вашу невиновность?

— Я могу представить алиби… У меня есть свидетели.

— Но тогда моя помощь вам не нужна.

— Извините, господин адвокат, она необходима.

— Почему?

— Надо сказать вам, что я рецидивист. Если у меня не будет адвоката или будет адвокат, назначенный судом, тогда мне не избежать тюрьмы, будь я бел, как снег. Но вы сумеете доказать, что если кто раз и согрешил, то это еще не причина, чтобы он делал это бесконечно.

— У вас нет семьи?

— Никого, господин адвокат… Я — брошенный ребенок, рос на улице, а это плохая школа. Меня надо скорее жалеть, чем осуждать.

— Я вас и не думаю осуждать и постараюсь сделать для вас что могу. Скажите имена свидетелей, на которых вы рассчитываете.

— Я назвал уже их господину следователю.

— Хорошо, я потребую ваше дело.

— О! Господин адвокат, не оставляйте меня, прошу вас, умоляю!… Вы — моя единственная надежда!… Мне так нужно быть свободным!