Письмо из дома

Гретхен выбралась из постели, подбежала к окну. Барб Татум с побелевшим как мел лицом колотила по москитной сетке.

— Гретхен, пошли быстрее. С мамой беда. Гретхен, помоги. — Розовая ночная рубашка на бретельках едва прикрывала ее колени.

— Что случилось? — Гретхен сдернула крючок и толкнула сетку. Барб отступила и обхватила себя руками. Грудь у нее вздымалась, она тяжело дышала.

— Я бежала, я так бежала всю дорогу. Ой, нога. — Она присела, схватившись за ногу.

Гретхен метнулась к стене и включила свет. Вернулась к окну и посмотрела на Барб, заключенную в квадрат света. Она сидела, склонив голову и вцепившись в лодыжку. Блестящие каштановые волосы скрыли ее лицо, рассыпались по плечам. Из глубокого пореза на правой ступне сочилась кровь.

— Наверно, наступила на стекло. Даже не почувствовала. — Кровь стекала на траву.

Гретхен резко втянула воздух.

— Не двигайся, я позову бабушку.

— Нет! — Голос у Барб сорвался. — Надо торопиться, маме нужна помощь. Гретхен, мне нужно возвращаться. Нельзя было убегать. Принеси что-нибудь ногу перевязать.

Гретхен всегда завидовала внешности Барб, хотя некоторые девочки и не считали ее красивой. У нее были чеканные черты лица: тонкий нос, острый подбородок, а если поблизости оказывались мальчики, губы складывались в забавную полуулыбку, обещавшую поцелуй, когда никто не увидит. Ее звенящий радостный смех притягивал людей, а голубые глаза сияли, словно видели что-то скрытое от других. Сейчас эти глаза остекленели и глядели неподвижно.

— Ты поранилась. Я позову бабушку. — Гретхен повернулась было, чтобы уйти.

— Нет! — Барб уже кричала в отчаянии. — Никто не должен знать. Если ты мне не поможешь, я вернусь сама. — Она плакала, вытирая глаза и пытаясь встать.

— Подожди, я иду. — Гретхен натянула футболку и шорты, сунула ноги в мокасины.

Окинула взглядом комнату, вытряхнула подушку из наволочки и скатала ее в тонкую полоску дюйма два шириной. Держа в одной руке жгут, она мягко соскочила с подоконника и заспешила к Барб. Встав на колени, она осмотрела ее рану.

— В нее грязь попала, надо промыть. Я принесу воды, но надо позвонить доктору Джемисону.

— Нет времени. — Барб выдернула полоску ткани у Гретхен, обернула ею ступню, перехватила концы на подъеме и плотно завязала, — Помоги мне встать.

Они встали рядом. Барб вцепилась в руку Гретхен.

— Пошли. Я слышала, как мама кричала. — Она потянула Гретхен за руку, оперлась на нее и заковыляла по газону.

Луна плыла высоко. Гретхен знала, что уже очень поздно. Арчер-стрит замерла, как город призраков. Во всех домах было темно.

— Барб, что случилось? Почему твоя мама кричала? Что, Фей и Клайд Татум опять ссорились?

— Я услышала стук. Мама что-то громко говорила, а потом входная дверь хлопнула об стену. Тогда мама и закричала. — По лицу Барб текли слезы, она прижималась к Гретхен, пытаясь идти быстрее. Чтобы не наступать на гравий, они держались обочины, поросшей травой.

Когда они добрались до дома Татумов, открытую входную дверь освещала яркая луна. Внутри было темно.

— Мама? Мама? — В тишине голос Барб звучал так пронзительно.

Гретхен показала на темный дверной проем.

— Когда ты уходила, свет не горел?

Барб прижала пальцы к щекам.

— Я выбралась из окна и побежала к входной двери. Свет пробивался из-за ставней гостиной. Потом погас. Я испугалась, побежала и оказалась у твоего дома. Подошла к твоему окну. Как мы раньше делали. — Как-то летом, им тогда было лет восемь-девять, они играли в такую игру: по очереди выбирались из своих комнат поздно ночью, одна бежала к дому другой и, пошептавшись, возвращалась. Никто и не знал, что они не спали и выходили из дома. — Помнишь? В общем, я пришла к тебе. — Барб шагнула к двери с москитной сеткой. — Мама? Мама?

Ответа не было.

Барб распахнула дверь и вошла в темную гостиную, держась рукой за правый бок. Когда зажегся свет, она прижала руку ко рту, но ее вопль разбился о смертную тишину комнаты.

Глянув в комнату, Гретхен схватила Барб за руку и потащила ее на крыльцо вниз по ступенькам. Дверь захлопнулась.

— Твой папа, папа твой где? — Гретхен отвернулась от дома. Ей хотелось бежать, кричать и плакать.

Барб подняла руку, впилась ногтями в шею и издала булькающий звук. Она пыталась освободиться от Гретхен. Но та крепко держала ее за руку, хотя ее грудь сдавливал спазм.

Как она ни пыталась забыть ужасное зрелище, оно все не покидало ее: Фей Татум лежит на спине у дивана, волосы разметались по ковру, глаза вытаращены, язык вывалился из побелевших губ, горло покрыто фиолетовыми синяками. Особенно жуткими были эти багровые пятна на сероватой белизне горла.

Барб едва держалась на ногах.

— Надо найти твоего отца. — Гретхен понимала, что в доме мистера Татума нет. Будь он дома, он бы услышал крик Барб и их громкие испуганные голоса. И стук двери. Уже далеко за полночь. Где он мог быть? Почему не пришел на помощь миссис Татум? — А кто был в гостиной с твоей мамой?

Барб понеслась прочь. Пробежала несколько шагов и упала:

— Нога. — Она закрыла лицо руками и каталась по земле. Плечи ее сотрясались от рыданий.

Гретхен смотрела на дом, на свет, заливавший крыльцо, и не знала, что делать. Надо идти за помощью, но она просто не сможет еще раз войти в этот дом. Она посмотрела на ухоженный дом за двором Татумов, посеребренным лунным светом. Миссис Крейн овдовела, и бабушка говорила, что ей одиноко. У нее было продолговатое грустное лицо, проницательные голубые глаза. Это она звонила вчера в полицию из-за Татумов, говорила быстро, мысли у нее прыгали во все стороны. Каждый год ее яблочный пирог награждали синей лентой на окружной ярмарке. Она могла позвонить в полицию. Как, впрочем, и бабушка.

Доктор Джемисон стоял на коленях возле дивана. Седеющие волосы растрепались, косматая борода взъерошилась. Он успел застегнуть только одну манжету на мятой белой рубашке, а черные брюки болтались без ремня. Он перебинтовал ступню Барб и с легким стоном поднялся на ноги. Погладил девочку по колену, быстро взглянул на Гретхен. Его усталые глаза смотрели ласково и печально.

Бабушка спешила из кухни. Она уже надела свое синее хлопковое домашнее платье и прочные белые туфли на каждый день. Только волосы, распущенные по плечам, напоминали о позднем часе и исключительной ситуации.

— Вот, доктор, я приготовила вам кофе.

Он взял чашку.

— Спасибо, Лотта. Да, плохи дела. Я сказал шефу полиции, что вернусь, когда осмотрю Барб. — Он вздохнул. — Ваш кофе очень кстати.

Бабушка вынесла лакированный поднос с фарфоровой сахарницей и серебряной ложкой. Поднос принадлежал к числу самых дорогих предметов в ее хозяйстве: два серебряных дракона с яркими от пламени носами смотрели друг на друга.

Доктор положил себе ложку сахара.

— Пытаюсь отказаться от сахара. Уже кладу одну ложку вместо трех. В военное время мы все должны прилагать усилия для победы.

— Вы свое дело делаете, — уверенно сказала бабушка, глядя на него с восхищением.

Он глотнул кофе, улыбнулся.

— Спасибо, Лотта. Вы тоже. Лучшая еда в округе, несмотря на продуктовые нормы. Ну, — он устало вздохнул, — присмотрите за Барб?

Бабушка кивнула, тряхнув головой:

— Конечно, пусть остается у нас.

Барб забилась в угол дивана, простыня, которую ей дала бабушка, сползла с плеч.

— Но папа не будет знать, где я.

С закаменевшим лицом, опустив уголки рта, бабушка посмотрела на доктора Джемисона. Никто не проронил ни слова.

— Папа не пришел к ужину, — Барб казалась озадаченной и напуганной, — не знаю, где он может быть.

Доктор потер уставшие глаза и ничего не сказал. Выпил еще немного кофе, поставил чашку на столик. Затем склонился над своим раскрытым чемоданчиком, достал из него два пакетика и протянул бабушке.