Дверь в мансарду

Доктор вздохнул.

— Теперь вы понимаете, — мягко осведомился Эллери, — как человек может убить женщину, находясь от нее вдалеке?

Доктор закрыл лицо руками.

— Теперь вы понимаете, что я имел в виду, сказав раньше: «Несмотря на самоубийство Карен Лейт, по сути, она была убита вами»? Да, это странный способ убийства, доктор, это духовное убийство или чисто психологическое, и тем не менее самое настоящее убийство. Такое же, как если бы вы находились в комнате и своей собственной рукой вонзили в горло Карен Лейт эту половинку ножниц, а не сидели бы в то время в кресле на палубе океанского теплохода.

Доктор Макклур задумался.

— И какой же мотив вы готовы мне приписать в вашей фантастической теории? Вы изобразили меня просто каким-то Макиавелли? — спросил он.

— Нет, вы не Макиавелли, — пробормотал Эллери. — А мотив очень прост, человечен и даже достоин похвалы. Каким-то образом вам удалось узнать — в промежутке времени между приемом у Карен в саду и вашим отъездом в Европу, — что Эстер Лейт Макклур, в которую вы когда-то были влюблены в Японии, все эти годы жила в мансарде, прямо над головой у вашей невесты… Узница, крайне подавленная, обманутая, эксплуатируемая, обворованная, а ее произведения присвоены сестрой. Возможно, вы даже виделись и разговаривали с Эстер, но умолчали об этом ради Эвы. Однако главное, что вы выяснили тайну и ваша любовь к Карен уступила место горькому разочарованию. Теперь вы жаждали ей отомстить. Ведь вы впервые увидели ее истинную суть и поняли, что она — чудовище, не заслуживающее жизни.

— Против этого пункта у меня нет никаких возражений, — заявил доктор Макклур.

— Вам вовсе не обязательно было действовать, — мрачно продолжил Эллери, — когда вас известили на борту корабля, что ваша невеста убита. Вы уехали в Европу в твердой уверенности, что Карен покончит с собой. Но когда обнаружилось, что ее, по всей вероятности, убили, для вас это стало страшным потрясением. Вы и не думали о подобной возможности. Однако отреагировали вполне нормально, беспокоясь только о Эве. Вы даже допускали, что девушке тоже стала известна тайна и она убила Карен. Вы не сомневались в том, что Карен убили, пока я не доказал факт самоубийства. И тогда вы почувствовали на себе клеймо убийцы, поняли, что в конце концов достигли своей цели.

— Можно попросить у вас еще одну сигарету? — обратился к Эллери доктор Макклур.

Эллери молча протянул ему пачку. Они долгое время сидели, не говоря ни слова, и курили, как два добрых друга, которые ощущают духовную близость и не нуждаются в подробных разъяснениях.

Наконец доктор Макклур произнес:

— Я сейчас подумал: интересно, а что сказал бы ваш отец, будь он здесь? — Он улыбнулся и пожал плечами. — Поверил бы он в эту историю? Хотел бы я знать. Ведь не существует никаких доказательств. Ровным счетом никаких.

— А что такое доказательства? — парировал Эллери. — Просто одежда, в которую мы облекаем истину. Доказать можно все, что угодно, если есть желание поверить.

— Однако, — возразил доктор, — и полиция и суд действуют, возможно к несчастью, на более осязаемой правовой основе.

— Да, это верно, — согласился Эллери.

— Что же, будем считать, что мы провели приятный литературный вечер, — заключил доктор. — Забудем обо всей этой чепухе, перестанем болтать понапрасну и пойдем в мой клуб. Я же обещал угостить вас выпивкой. — Он поднялся, продолжая улыбаться.

Эллери вздохнул:

— Я вижу, что мне придется выложить на стол все карты.

— Что вы имеете в виду? — медленно спросил доктор Макклур.

— Извините, пожалуйста. — Эллери поднялся и направился в спальню.

Доктор Макклур слегка нахмурился и раздавил в пепельнице сигарету. Эллери вернулся, и доктор увидел у него в руках небольшой конверт.

— Полиция ничего не знает об этом письме, — предупредил Эллери и вручил конверт доктору. Тот повертел его крепкими длинными пальцами. Это был изящный конверт с орнаментом из розовато-желтых хризантем. На нем аккуратным почерком Карен Лейт было написано лишь одно слово — «Джону». А на обратной стороне конверта виднелась золотая японская печать, столь хорошо знакомая доктору. Кто-то успел его надорвать, и доктор заметил в нем сложенный лист почтовой бумаги. Сам конверт был грязным, с пятнами росы, словно он долгое время находился под открытым небом.

— Я нашел его сегодня днем в водосточном желобе на крыше дома Карен Лейт, — пояснил Эллери, пристально наблюдая за доктором. — Он лежал рядом с половинкой ножниц. Конверт был запечатан, но я его вскрыл. И никому не говорил о нем до этой минуты.

— Сойка, — рассеянно произнес доктор.

— Несомненно. Должно быть, она дважды прилетала в спальню и протискивалась между прутьями. Первый раз за половинкой ножниц, второй — за этим конвертом. По-моему, ее привлекла золотая печать.

Доктор кивнул и снова повертел в руках конверт.

— Любопытно, — пробормотал он. — Откуда Карен взяла второй лист бумаги? Я полагал, что, когда она послала Кинумэ за бумагой, у нее ничего не было под рукой.

— Ну, возможно, один лист бумаги и конверт у нее все же имелись, — равнодушно отозвался Эллери. — Но ведь ей нужно было написать два письма: одно вам, а другое — Морелу.

— Да, — согласился доктор Макклур. Он положил конверт на столик и повернулся спиной к Эллери.

— К сожалению, — произнес тот, — все часто происходит отнюдь не так, как нам хочется. Без вмешательства этой птицы картина была бы совсем иной. Если вы сейчас вынете письмо из конверта и прочтете его, то поймете, что это тоже предсмертная записка. Но на сей раз не Эстер, а Карен Лейт. Она заявляет, что собирается покончить с собой, и объясняет причину. Пишет, что вы диагностировали у нее рак в неизлечимой форме и самоубийство для нее — единственный выход.

Доктор Макклур пробормотал:

— Ах вот как вы узнали. А я-то думал, что вашему интеллекту пришлось изрядно потрудиться.

Но Эллери ответил ему:

— Теперь вы понимаете, почему я прошу вашего совета, доктор. Конечно, очень досадно, что у меня такой пытливый и вечно неудовлетворенный ум. И мне искренне жаль, поверьте. Ваше преступление заслуживает не только того, чтобы его раскрыли, но и другой, лучшей участи. И я прошу вашего совета, потому что сам не знаю, как мне следует поступить. Что мне теперь делать? Решение целиком зависит от вас.

— Да, — задумчиво проговорил доктор.

— У вас есть три выхода: уйти отсюда и по-прежнему хранить молчание. И тогда этическую проблему решать нужно будет мне. Вы можете пойти и заявить в полицию. Но тогда вы нанесете Эве последний, сокрушительный удар. Или вы можете уйти и…

— Я думаю, — спокойно сообщил доктор и повернулся к Эллери, — что знаю, как мне поступить.

— О! — откликнулся Квин и нервно схватил портсигар.

Доктор взял шляпу.

— Что ж. Прощайте.

— Прощайте, — ответил ему Эллери.

Доктор протянул ему руку. Эллери неторопливо пожал ее. Так жмут руку другу, которого видят в последний раз.

Когда доктор ушел, Эллери сел перед камином, взял конверт и какое-то время с грустью смотрел на него, а потом чиркнул спичкой, поджег его край и положил в камин. Он сидел, скрестив руки на груди, и наблюдал, как догорает конверт. Почему-то ему вспомнились слова, сказанные доктором в конце разговора: «Ах вот как вы узнали. А я-то думал, что вашему интеллекту пришлось изрядно потрудиться».

Эллери размышлял о том, как тщательно он обыскал дом Карен сегодня днем, пытаясь найти почтовую бумагу и никого об этом не спрашивая. Как долго сидел в комнате, где она умерла, и подделывал ее почерк, чтобы написать одно-единственное слово — «Джону». Как вложил чистый лист бумаги в заранее приготовленный конверт, заклеил его и приложил к золотому сургучу личную печать Карен Лейт. А после надорвал конверт и нанес на него капли росы.

Интеллектуальный процесс. Да, решил он, вполне интеллектуальный.

Наблюдая за золотым сургучом, плавящимся в огне, Эллери продолжал думать о том, как доказать, что человек совершил убийство не руками, а лишь мысленно. Как осуществить в таком случае справедливое возмездие? Как поймать ветер, заарканить облако или заставить справедливость вынести смертный приговор?