Тайна исчезнувшей шляпы

Нейлсон слегка покраснел и шагнул было назад. Но инспектор бросил на него подобревший взгляд.

— Садись, Нейлсон, — сказал он. — Не обращай внимания на старого брюзгу. У меня просто разыгрались нервы. Ты мне как раз можешь понадобиться.

— Спасибо, что допустили меня в круг избранных. А что вы наметили — нечто вроде испанской инквизиции?

— Вроде того. Впрочем… поглядим.

Тут открылась дверь, и в комнату ступил сержант Вели. В руке у него был листок бумаги, который он вручил инспектору.

— Все в сборе, сэр, — сказал он.

— А зрители ушли?

— Да, сэр. Уборщицам я велел спуститься в фойе и не приступать к работе, пока мы не закончим. Кассиры ушли домой, капельдинеры и билетеры тоже. Актеры за кулисами — наверно, переодеваются.

— Отлично. Пошли, джентльмены.

Инспектор решительно зашагал из кабинета. За ним поспешил Джуна, который за весь вечер ни разу не открыл рта и лишь беззвучно ахал от восторга при каждом распоряжении инспектора, который, с усмешкой подумал Сэмпсон, ничего примечательного пока не совершил. За Джуной последовали Панзер, Сэмпсон и Нейлсон. Последним вышел Вели.

Зрительный зал опять был огромен и безлюден. Пустые ряды кресел навевали уныние. Все люстры и лампы были включены, и их холодный свет проникал во все углы партера.

Инспектор и его свита направились к левому сектору партера, где, как оказалось, их ждала группа людей. Инспектор прошел между рядами кресел и встал спиной к ложам, повернувшись лицом к этой группе. Сидевшие в партере люди были размещены весьма странно: примерно в двенадцати рядах были заняты лишь два крайних кресла вдоль левого прохода. Здесь располагались те самые зрители, которые занимали эти места во время рокового спектакля и которых инспектор лично допросил после обнаружения трупа. В кресле, которое занимал Филд, и окружающих его семи креслах, которые во время спектакля оставались пустыми, сидели Вильям Пьюзак, Эстер Яблоу, Мадж О'Коннел, Джесс Линч и Пастор Джонни. У последнего был обеспокоенный вид, он бросал по сторонам настороженные взгляды и что-то шептал Мадж, прикрывая рот пожелтевшими от никотина пальцами.

Инспектор поднял руку, и все затихли. Сэмпсон, у которого ярко горевшие люстры, пустынный зрительный зал и опущенный занавес создали впечатление, что все это подготовленные инспектором декорации для драматического разоблачения, с интересом ждал развития событий. Панзер и Нейлсон тоже были напряженно сосредоточенны. Джуна не сводил глаз с инспектора.

— Дамы и господа, — начал Квин, глядя на собравшихся. — Я собрал вас здесь с определенной целью и не собираюсь задерживать дольше, чем это будет необходимо. Но что необходимо и что нет, буду решать я. Если я не получу правдивых ответов на свои вопросы, то не распущу вас по домам, пока не почувствую, что вы сообщили мне все, что знаете. Надеюсь, вы меня поняли.

Он замолчал и обвел присутствующих сердитым взглядом. Сидевшие в партере свидетели беспокойно зашевелились, начали было переговариваться, но тут же замолчали.

— Вечером в понедельник, — ледяным тоном продолжал инспектор, — вы присутствовали на спектакле в этом театре и, за исключением некоторых служащих театра и иных лиц, сидящих в заднем ряду, занимали те места, где сидите сейчас.

Свидетели заерзали в своих креслах, словно сиденья накалились под ними как сковородки.

— Представьте себе, что сегодня понедельник. Вспомните тот вечер и все, что тогда случилось. Под «всем» я имею в виду все действия окружающих, какими бы маловажными они ни казались, все, что вам запомнилось…

К тому времени, когда инспектор закончил свое вступление, в зрительный зал вошли несколько человек. Сэмпсон шепотом с ними поздоровался. Это были уже успевшие переодеться Ева Эллис, Хильда Орандж, Стивен Барри, Джемс Пил и еще двое или трое участвовавших в спектакле актеров. Пил прошептал Сэмпсону, что они только что вышли из своих уборных и зашли в зал, услышав там голоса.

— Квин тут устроил нечто вроде военного совета, — прошептал в ответ Сэмпсон.

— Как вы думаете, инспектор не будет возражать, чтобы мы послушали, о чем пойдет речь? — тихо спросил Барри и с опаской посмотрел на инспектора, который замолчал и уставился на вновь прибывших холодным взглядом.

— Да вряд ли… — начал Сэмпсон.

Но тут Ева сказала «Ш-ш-ш!», и все замолчали.

— Так вот, — сказал инспектор, дождавшись, пока все замолчат, — я вам обрисовал ситуацию. Помните, что вы сейчас сидите в театре в понедельник вечером. Начался второй акт, и в зрительном зале темно. На сцене идет стрельба, раздаются крики, и вы увлеченно наблюдаете за развитием событий… Так вот, заметил ли кто-нибудь из вас, особенно кто-нибудь из тех, кто сидел вдоль прохода, что-нибудь необычное или подозрительное в поведении людей, сидящих в непосредственной близости от вас?

Он замолчал, ожидая ответа. Все с недоумением переглядывались, качали головами. Никто не сказал ни слова.

— Напрягите память, — убеждал их инспектор. — Вы, конечно, помните, что в понедельник вечером я прошел вдоль рядов и всем вам задавал одни и те же вопросы. Разумеется, я не хочу, чтобы вы сейчас мне лгали, и не надеюсь, что вас осенит озарение, раз оно не осенило вас в понедельник. Но я в очень трудном положении. Здесь убили человека, а мы, честно говоря, понятия не имеем, кто это сделал. Такого сложного дела у нас никогда не было. И вот, оказавшись в полном тупике, — я вам все говорю как на духу и жду от вас того же самого, — мы решили обратиться к вам — единственным зрителям, которые пять дней тому назад могли заметить в непосредственной близости от себя что-то из ряда вон выходящее. Я по опыту знаю, что в ситуации стресса человек может забыть какую-нибудь мелкую подробность, а через несколько часов или дней она вдруг всплывает у него в памяти. Мне хочется верить, что нечто в этом роде случится и с вами…

Слова инспектора сняли с его аудитории нервное напряжение. Люди стали возбужденно перешептываться; одни качали головами, другие яростно о чем-то спорили вполголоса. Инспектор терпеливо ждал.

— У кого есть что сказать, поднимите руку.

В воздух робко поднялась белая женская рука.

— Слушаю вас, мадам, — сказал инспектор. — Вы припомнили что-то необычное?

На ноги смущенно поднялась пожилая дама с морщинистым, как печеное яблоко, лицом и заговорила тонким голосом:

— Не знаю, сочтете ли вы это важным, сэр, но я помню, что во время второго акта некая женщина — по-моему, женщина — прошла вперед, а через несколько секунд вернулась назад.

— Да? Это интересно, мадам. А когда это было?

— Точно времени я не помню, — пропищала старуха, — но примерно минут через десять после начала акта.

— Так… А как она выглядела, вы не помните? Молодая или пожилая? Во что была одета?

Старуха замешкалась:

— Нет, не помню. Я не обратила…

Тут с последнего ряда раздался звонкий голос. Все повернули голову.

— Хватит об этом, инспектор! — крикнула вскочившая на ноги Мадж О'Коннел. — Это я шла по проходу. Еще до того, как… ну, вы знаете!

Она дерзко подмигнула инспектору. Все изумленно ахнули. Старуха непонимающим взглядом поглядела на билетершу и села.

— Ясно, — сказал инспектор. — Еще кто-нибудь что-нибудь вспомнил?

Все молчали. Понимая, что некоторые, может быть, не решаются высказывать свои подозрения прилюдно, инспектор пошел по рядам, задавая вопросы тихим голосом. Обойдя всех, он вернулся на свое место.

— Видимо, мне придется вас отпустить, леди и джентльмены. Большое спасибо за содействие. Вы можете идти!

Последняя фраза прозвучала как щелчок бича. Свидетели огорошенно посмотрели на него и встали. Тихо переговариваясь, надели пальто и шляпы и под зорким взглядом Вели потянулись к выходу. Хильда Орандж, стоявшая в группе актеров, вздохнула.

— Жалко смотреть на бедного инспектора, — прошептала она своим коллегам. — Он так разочарован. Ну, пошли!

Актеры и актрисы тоже направились к дверям.

Квин отправился вверх по проходу и остановился перед немногими свидетелями, которые остались. Они, по-видимому, почувствовали, что он весь кипит, и сжались на своих креслах. Но у инспектора вдруг произошла столь характерная для него смена настроения. Он сел, закинул руки на спинки соседних кресел и окинул взглядом Мадж О'Коннел, Пастора Джонни и остальных.