Секретный архив Шерлока Холмса [антология]

Холмс принял излюбленную позу, прислонившись к камину.

— Вот как? Кража со взломом?

— Нет-нет! Это произошло, когда Мальборо и меня в прошлом месяце пригласили на охоту в Сэндрингем. На вокзале из толпы выскочил какой-то человек, схватил мою шкатулку с драгоценностями и скрылся. Полиция не смогла найти его, и я подумала… — Герцогиня не договорила и посмотрела на Холмса. Даже сидя, она сохраняла благородную осанку женщины, которую с детства готовили к высокому положению в обществе. Холмс нахмурился.

— Даже не взлом, — пробормотал он. — Вульгарная кража. В данном случае, ваша светлость, я должен уступить место Скотланд-Ярду. Они, а не я, специалисты по мелким кражам.

— По мелким кражам! — воскликнула леди Рэндольф. — Эти драгоценности стоили несколько тысяч фунтов!

Холмс не сводил взгляд с лица молодой герцогини.

— Для вас, ваша светлость, это сущая безделица. Состояние Вандербильта, несомненно, обеспечит вам компенсацию.

Тут я вспомнил, что герцогиню Мальборо до замужества звали мисс Консуэло Вандербильт и что она дочь американского мультимиллионера Ее брак в течение нескольких месяцев служит темой грязных сплетен и домыслов в клубах.

Герцогиня грациозно поднялась.

— Пойдем, Дженни. Сожалею, что побеспокоила вас, мистер Холмс. Всего хорошего. — Она неуверенно шагнула к двери, но остановилась и слегка нахмурилась. — Ваше лицо кажется мне знакомым, мистер Холмс. Мы встречались раньше?

Холмс остался неподвижным, как изваяние.

— Это весьма маловероятно, — медленно ответил он. — Если такое произошло, ваша светлость, то очень давно и в иной жизни.

Герцогиня покачала головой, опустила вуаль и вышла. Леди Рэндольф с неодобрением смотрела на моего друга.

— Рэндольф был о вас очень высокого мнения, мистер Холмс. Он говорил, что вы можете абсолютно все. У него есть свои недостатки, но он редко ошибается в людях. Я бы не стала убеждать Консуэло прийти сюда, если бы не была уверена, что вы в состоянии ей помочь.

— В данном случае, леди Рэндольф, — отозвался Холмс, — я рекомендую понаблюдать за ломбардами и скупщиками краденого. Если бы речь шла о взломе, я мог бы оказаться вам полезен, но сейчас… — Он пожал плечами.

Вскинув голову, леди Рэндольф Черчилль последовала за молодой племянницей своего мужа на Бейкер-стрит. Холмс наблюдал из окна, как отъезжала их карета.

— Пошли, Уотсон, — сказал он, — а то опоздаем на поезд. Наша птичка может упорхнуть, и нам снова придется расставлять ловушки.

К счастью, мы быстро раздобыли кэб и поспели к поезду за несколько секунд до отхода. Сев в вагон и отдышавшись, я задал Холмсу вопрос, который не давал мне покоя во время беседы с посетительницами.

— Холмс, — нехотя начал я, так как мне было неловко делать выговор моему другу, — вы были почти грубым с герцогиней. Неужели вы не могли подать ей хоть какую-то надежду? Я понимаю, что сейчас мы заняты и не можем ей помочь, но…

Холмс поднял руку.

— Знаю, Уотсон. Я был с ней чертовски резок. Она ведь почти ребенок — ей едва исполнилось двадцать — и не отвечает за грехи своего семейства, но у меня есть причины избегать Вандербильтов и всего, что с ними связано. Кажется, я упоминал вам о деле Вандербильта и медвежатника?

— Я видел такое название в вашей картотеке, — признал я.

— Его не отнесешь к моим удачам, Уотсон. Рассказ о нем поможет скоротать время, пока мы доберемся до Сассекса, но я должен просить вас не сообщать об этой истории никому. Это вопрос личной чести.

Я был заинтригован и охотно обещал ограничиться краткими записками для моего архива. Холмс достал трубку, набил ее табаком, зажег и откинулся назад, устраиваясь поудобнее, прежде чем приступить к рассказу.

— Разумеется, я говорил вам, Уотсон, — начал Холмс, — что провел молодость в поисках какого-нибудь занятия, которое соответствовало бы моим талантам. Я окончил университет и не знал, куда податься, когда случайная встреча привела меня к кратковременной карьере актера. Я играл в пьесах Шекспира — Кассия в «Юлии Цезаре» и Меркуцио в «Ромео и Джульетте», но скромно признаю моим величайшим успехом Мальволир в «Двенадцатой ночи». В этой роли я выступал в Нью-Йорке в сезоне тысяча семьсот семьдесят девятого — тысяча семьсот восьмидесятого годов и как раз в тот период столкнулся с Вандербильтом и медвежатником.

Я выступал под nom de théâtre [58] Уильям Эскотт, и именно так меня называла молодая женщина, игравшая Марию, — мисс Маргарет Магилл, очень красивая миниатюрная ирландка и одаренная комедийная актриса. Позднее она обрела широкую известность в Соединенных Штатах. Это был ее дебют, в котором она имела огромный успех. Уборная мисс Магилл всегда была полна цветов, а поклонники поджидали ее в артистическом фойе после каждого спектакля.

Следовало ожидать, что у столь очаровательной молодой женщины не будет никаких неприятностей, но однажды вечером в середине января я заметил, что с ней что-то не так. Во время представления «Двенадцатой ночи» она пропускала реплики и забывала текст. Так как моя удача в роли Мальволио в значительной степени зависела от ее яркого и оживленного выступления в роли Марии, я почувствовал необходимость спросить ее, в чем дело, надеясь исправить положение перед следующим спектаклем. Поэтому я заглянул в ее уборную, и осведомился:

— С вами все в порядке?

На лице мисс Магилл я увидел явные следы слез. Ее глаза были красными, а несколько мокрых марлевых квадратиков, которыми обычно снимают грим, валялись на туалетном столике.

— Хочу извиниться перед вами за то, что произошло в сцене письма, — сказала она. — Дело в том, что я получила записку от моего брата. Он арестован и находится в Тумзе. Вот эта записка. Они позволили ему написать мне, чтобы я смогла найти для него адвоката, но я не разбираюсь в американских законах… — Мисс Магилл снова заплакала. Я взял записку, написанную на дешевой бумаге карандашом.

— Кажется, ваш брат попал в беду, — заметил я. — Почему его обвинили во взломе сейфа Вандербильта? И какого именно Вандербильта? Насколько я знаю, их трое: мистер Уильям Генри Вандербильт и его сыновья, мистер Корнелиус Вандербильт и мистер Уильям Киссам Вандербильт. Я видел их имена в списках заказывающих ложи на наши спектакли.

Мисс Магилл смогла наконец исправить ущерб, причиненный слезами ее внешности. Она повернулась ко мне и объяснила:

— Майк приехал в Штаты давно, когда я была еще совсем маленькой. Он был старшим из нас и, когда папа умер, поехал в Америку, чтобы заработать денег и потом вызвать маму и всех нас.

— Очевидно, денег он не заработал, — сказал я.

— Сначала Майк неплохо зарабатывал. Он присылал домой достаточно денег, чтобы мама смогла отправить меня и братьев в школу учиться читать, грамотно писать и правильно говорить. Когда мои братья Патрик и Энтони начали работать, то стали заботиться о маме и обо мне. Это пришлось кстати, так как от Майка перестали поступать и письма, и деньги.

— Однако он объявился вновь, — заметил я, постучав по записке.

— Майк увидел фамилию Магилл на афише, пришел посмотреть, не принадлежит ли она кому-нибудь из родственников, и встретил меня! О, мистер Эскотт, как приятно, когда рядом оказывается кто-то из родных! — Ее лицо просияло.

Я благоразумно оставил при себе свои мысли насчет семейных связей.

— Очевидно, ваш брат завел неподходящих друзей, — промолвил я, — иначе он не стал бы называть тюрьму каталажкой. Это воровской жаргон. Если вы хотите повидать брата, то я прошу разрешить мне вас сопровождать. Тумз — это городская тюрьма Нью-Йорка предварительного заключения, где содержат заключенных до суда. Насколько я знаю американскую юридическую систему, согласно их конституции, каждый заключенный имеет право видеть своего адвоката. Буду рад помочь вам чем могу.