Воскресный философский клуб

— Их? — повторила Изабелла. — Он был женат или… — Она остановилась. Люди часто не дают себе труда зарегистрировать брак, пришлось ей напомнить себе, и тем не менее во многих случаях это не имеет значения. Но как же сформулировать этот вопрос? Была ли у него партнерша? Но это слово может означать что угодно, от самой кратковременной связи до пятидесятилетнего супружества. Возможно, следует спросить так: «У него кто–нибудь был?» Это достаточно неопределенная формулировка, позволяющая охватить все варианты.

Кэт покачала головой.

— Вряд ли. Вместе с ним снимали квартиру два человека. Девушка и молодой мужчина. Девушка с запада, не то из Глазго, не то откуда–то еще, — она–то и заходила сюда сегодня. Насчет мужчины я не уверена. Кажется, его зовут Нил, но, возможно, я его с кем–то путаю.

Помощник Кэт, молчаливый молодой человек по имени Эдди, который всегда избегал встретиться с кем–нибудь взглядом, принес им по чашке горячего кофе с молоком. Изабелла поблагодарила его и улыбнулась, но он отвел взгляд и ретировался за прилавок.

— Что такое с Эдди? — прошептала Изабелла. — Он никогда на меня не смотрит. Я же совсем не такая страшная, не так ли?

Кэт улыбнулась.

— Он большой труженик, — сказала она. — И честный малый.

— Но он никогда ни на кого не смотрит.

— Возможно, на то есть причина, — ответила Кэт. — Недавно вечером я зашла в заднюю комнату и увидела Эдди. Он сидел положив ноги на стол и опустив голову на руки. Сначала я удивилась, но потом заметила, что он весь в слезах.

— Почему? — осведомилась Изабелла. — Он тебе сказал?

С минуту поколебавшись, Кэт ответила:

— Он кое–что мне рассказал. Не очень много.

Изабелла подождала, но было ясно, что Кэт не хочет разглашать то, что поведал ей Эдди. Она сменила тему, вернувшись к вчерашнему происшествию. Как же он мог упасть с галерки — ведь там латунные перила, не так ли, установленные именно для того, чтобы такое никогда не случалось? А может, это самоубийство? Мог ли кто–нибудь действительно прыгнуть оттуда? Конечно, это был бы крайне эгоистичный способ покончить с собой: ведь внизу вполне мог оказаться кто–нибудь, и этот человек был бы искалечен или даже убит.

— Это не было самоубийством, — твердо заявила Изабелла. — Определенно нет.

— Откуда ты знаешь? — спросила Кэт. — Ты же говорила, что на самом деле не видела, как он перелетел через перила. Как же ты можешь быть настолько уверена?

— Он летел вверх тормашками, — ответила Изабелла, вспомнив, как задрались пиджак и рубашка, обнажив грудь. — Он походил на мальчика, ныряющего со скалы в море, которого там не было.

— Вот как? По–видимому, люди при падении переворачиваются. Конечно, это ничего еще не значит.

Изабелла покачала головой:

— У него не было бы на это времени. Не забывай, что он находился как раз над нами. И люди не ныряют, когда совершают самоубийство. Они падают ногами вниз.

Кэт немного поразмышляла. Вероятно, так оно и есть. Иногда в газетах помещали фотографии, на которых люди падали из здания или с моста — и они действительно падали ногами — а не головой — вниз. И тем не менее казалось невероятным, чтобы кто–то случайно упал через эти перила — разве что они ниже, чем ей помнится. Нужно посмотреть, когда она следующий раз будет в Ашер–Холле.

Они молча пили кофе. Кэт нарушила затянувшуюся паузу:

— Наверное, ты ужасно себя чувствуешь. Помню, когда я стала свидетельницей несчастного случая на Джордж–стрит, то чувствовала себя очень скверно. Когда у тебя на глазах случается такое, это очень травмирует.

— Знаешь, я пришла сюда не за тем, чтобы сидеть и стонать, — заявила Изабелла. — И я не хотела досидеться до того, чтобы и ты почувствовала себя несчастной. Прости.

— Тебе не за что извиняться, — возразила Кэт, беря Изабеллу за руку. — Сиди здесь сколько душе угодно, а потом мы можем сходить куда–нибудь на ланч. Я могла бы освободить день, и мы бы что–нибудь придумали. Как ты на это смотришь?

Изабелла одобрила это предложение, но днем ей хотелось вздремнуть. И ей не следовало слишком долго сидеть за столиком, поскольку он предназначался для клиентов.

— Может быть, ты смогла бы ко мне зайти, и мы бы вместе пообедали сегодня вечером, — предложила она. — Я бы что–нибудь приготовила на скорую руку.

Кэт открыла было рот, чтобы ответить, но заколебалась. Изабелла сразу поняла: племянница собирается куда–нибудь сходить с одним из своих бойфрендов.

— Я бы с удовольствием, — наконец заговорила Кэт. — Единственная проблема заключается в том, что я планировала встретиться с Тоби. Мы хотели посидеть в пабе.

— Ну конечно, — поспешно произнесла Изабелла. — Как–нибудь в другой раз.

— А может быть, Тоби мог бы тоже к тебе прийти? — добавила Кэт. — Уверена, он был бы счастлив. Почему бы не продолжить ваше знакомство?

Изабелла хотела было отказаться, полагая, что юной парочке на самом деле не улыбается провести с ней вечер, но, поскольку Кэт настаивала, они договорились, что Кэт и Тоби придут к ней в девятом часу. Изабелла вышла из магазина и направилась к своему дому, размышляя о Тоби. Он появился в жизни Кэт какое–то время назад, и Изабелла питала опасения на его счет, как прежде — относительно его предшественника, Эндрю. Трудно было точно сформулировать, что ее в них не устраивало, но Изабелла была убеждена в своей правоте.

Глава третья

Днем Изабелла прилегла отдохнуть, а когда встала, незадолго до пяти часов, то почувствовала себя значительно лучше. Грейс ушла, оставив записку на столе в кухне: «Кто–то звонил. Я сказала ему, что вы спите. Он сказал, что перезвонит. Не нравится мне его голос». Изабелла привыкла к подобным посланиям Грейс: в них обязательно содержался комментарий, характеризующий лицо, о котором шла речь. «Тот водопроводчик, которому я никогда не доверяла, зашел и сказал, что придет завтра. Что вряд ли». Или: «Пока вас не было, та женщина вернула книгу, которую у вас брала. Наконец–то».

Раньше Изабеллу обескураживали комментарии Грейс, но с годами она начала понимать, что Грейс весьма проницательна. Она редко ошибалась, и суждения ее были точными и безапелляционными. Часто они состояли из одного слова: «обманщик», или «мошенник», или «пьяница». Если же мнение о ком–то бывало благоприятным, то оно выражалось несколько пространнее: «весьма щедрый» или «действительно добрый». Но такой одобрительный отзыв было трудно заслужить. Однажды Изабелла начала выспрашивать, на чем основывается ее оценка людей, но Грейс только отмалчивалась. Наконец она сказала:

— Я просто вижу. Людей очень легко читать. Вот и всё.

— Но часто в них кроется гораздо больше, чем вы думаете, — возразила Изабелла. — Их качества проявляются, только когда вы узнаете их получше.

Грейс пожала плечами.

— Есть такие люди, которых мне бы не хотелось узнать получше.

На том и закончилась их дискуссия. Изабелла знала, что ей не изменить взгляды Грейс. Мир Грейс был очень ясным: существовал Эдинбург и ценности, которые одобрял Эдинбург; а еще существовало все остальное. Нет нужды говорить о том, что Эдинбург всегда прав и нужно надеяться на лучшее, а именно — что те, кто иначе смотрит на вещи, в конце концов одумаются. Когда Грейс впервые появилась в их доме — вскоре после того как заболел отец Изабеллы, — Изабелла была поражена, обнаружив, что существует человек, так прочно обосновавшийся в мире, который казался ей почти исчезнувшим. Это был мир добропорядочного, буржуазного Эдинбурга, воздвигнутый на жесткой иерархии и мощных традициях шотландского пресвитерианства. Грейс доказала, что Изабелла заблуждалась.

Это был мир, из которого вышел отец Изабеллы и с которым в юные годы он стремился порвать. Он был адвокатом из династии адвокатов. Он мог бы остаться в узком мирке своего отца и деда, в мирке, ограниченном правом собственности, но еще студентом познакомился с международным правом и миром более широких возможностей. Он решил получить степень магистра, специализируясь на международных соглашениях. Гарвард, куда он отправился с этой целью, мог бы дать ему шанс, но он им так и не воспользовался. Были пущены в ход увещевания, чтобы заставить его вернуться в Шотландию. Он почти уже остался в Америке, но в последнюю минуту все–таки решил ехать домой — в сопровождении своей жены, с которой они недавно поженились в Бостоне. Как только он очутился в Эдинбурге, его тут же засосала семейная юридическая практика, и все надежды пошли прахом. Как–то раз, забывшись на минуту, он сказал дочери, что считает свою карьеру приговором, согласно которому он вынужден не жить, а отбывать срок. Эти слова ужаснули Изабеллу, хотя она скрыла свои чувства. Именно по этой причине она, когда пришло время поступать в университет, отбросила все мысли о карьере и выбрала предмет, который ее действительно интересовал, — философию.