Тетя Жанна

— Бессмысленно и пытаться, — констатировал доктор, поднимаясь с колен. — Он мертв уже больше часа.

— Он, вероятно, поднялся сюда, как только моя невестка отправилась к мессе?

Крики ребенка раздавались без передышки, и доктор чуть заметно нахмурил брови, глядя в сторону лестничной площадки.

— Луиза была тут со мной некоторое время, — объяснила Жанна. — Она испытала ужасное потрясение.

— Будет лучше, если мы спустимся. Не знаете, он оставил какую-нибудь записку?

Тело прикрывало почти весь листок бумаги, торчал лишь небольшой уголок; Жанна потянула за него так, чтобы можно было увидеть единственное слово, написанное крупными буквами: «Простите».

Отношение Шарля Бернара к происходящему удивило Жанну не сразу. Они оба не осознавали, что именно держит их нервы почти в болезненном напряжении: это были пронзительные крики ребенка, умножаемые и усиливаемые эхом от каждой стены дома.

Доктор был человеком холодным, владеющим собой, с размеренными движениями, сдержанным в проявлении чувств. Но тем не менее он был сыном Бернара, он знал всю семью, ребенком играл во дворе дома и прятался, конечно, за бочками винного склада. Однако он не выказал никакого удивления, обнаружив Робера Мартино повесившимся на чердаке своего дома. Суровый лик смерти не заставил его нахмуриться. Он стал только чуть более угрюмым, как человек, столкнувшийся с неизбежным.

Может быть, он удивился лишь тому, что обнаружил Алису на тротуаре и не увидел Луизу рядом с телом мужа?

Встреча здесь с Жанной, спустя столько лет, да еще при столь необычайных обстоятельствах, видимо, не особенно его изумила.

Он повторил:

— Давайте спустимся.

На втором этаже он, не постучав, открыл дверь в комнату, откуда доносились крики ребенка. Мать ничком лежала на разобранной постели, уткнув лицо в подушки и закрыв пальцами уши, в то время как ребенок, вцепившись в перекладину своей кроватки, задыхался от крика.

Ни у кого ничего не спрашивая, Жанна взяла его, прижала к себе, и крики мало-помалу сменились горловыми всхрипываниями, а затем — вздохами.

— Он не болен, доктор?

— Три дня назад, когда я приходил в последний раз, он был здоров. Не вижу причин, почему бы ему не оставаться здоровым.

Не слыша больше криков, растерявшаяся мать полуобернулась к ним, глядя одним глазом сквозь растрепанные волосы. Потом мягким прыжком поднялась и встряхнула головой, приводя волосы в порядок.

— Приношу свои извинения, доктор. Я плохая мать, я знаю это. Мне это постоянно твердят. Но это сильнее меня: я не могу слышать, как он кричит! Только что, когда я снова сюда поднялась, я чувствовала, что была готова разбить ему голову об стену. Представьте, это длится все утро; чего только я не делала, чего только не пробовала!

Она смотрела на Жанну удивленно-подозрительно.

— И вот теперь, попав в чужие руки, он успокоился. Я всегда вам это говорила, но вы не хотели мне верить. Я для него ничего не значу.

Взгляды Жанны и врача встретились, и оба одновременно почувствовали некоторое замешательство, словно от возникшего сообщничества.

— Где ваша свекровь?

— Не знаю. Я слышала, как она спустилась и что-то искала внизу, потом снова поднялась, ходила взад-вперед, открывала и закрывала двери. Думаю, она заперлась в своей комнате на ключ, а это значит, что несколько часов она не захочет никого видеть.

Со стороны могло показаться, что они понимают друг друга с полуслова, говорят о привычных вещах, во всяком случае так, словно не случилось ничего странного или необычного.

— Вы были дома, когда ваш свекор поднялся на чердак?

— Я была здесь. Малыш уже кричал. Он кричит с утреннего кормления, хотя я дала ему успокоительное. Я слышала шаги по лестнице, но это меня не обеспокоило. Потом свекровь вернулась от мессы и стала повсюду звать своего мужа. Почти сразу же постучали в дверь и…

Она подыскивала слово, глядя на Жанну. Алисе явно не хотелось говорить «мадам». Назвать Жанну по имени она тоже не осмелилась, а слово «тетя» еще не было для нее привычным.

— …и она вошла.

— Необходимо предупредить полицию.

— Зачем, если он покончил с собой?

— Таково правило. Я могу отсюда позвонить комиссару и дождаться его, поскольку он захочет меня увидеть?

— Телефон есть в комнате родителей мужа.

Она тут же спохватилась:

— Я забыла, что свекровь закрылась.

— Я позвоню внизу. Не беспокойтесь. Я знаю, где телефон. Мне бы хотелось, пока я буду ждать, чтобы вы убедили мадам Мартино поговорить со мной.

Он ничего не говорил Жанне, следовавшей за ним. Она шла с успокоившимся ребенком, почти уснувшим на ее плече, но ни она сама, ни доктор этому не удивлялись. Жанна ничего не узнавала в доме, потому что в нем сменили не только обстановку и убранство комнат, но и снесли некоторые перегородки. Она все еще была в шляпе и, только войдя в столовую, сняла ее свободной рукой и положила на стол, не беспокоя ребенка.

— Алло! Комиссар полиции? Это вы. Марсель? Что, комиссара еще нет в кабинете? Не скажете ли, где я могу его отыскать? Это доктор Бернар.

Было любопытно слышать прежнего маленького Бернара, которого она помнила в коротких штанишках, сшитых из старых отцовских брюк, говорившего теперь с такой спокойной уверенностью. Он наверняка жил в красивом доме и был женат. Она была почти уверена, что у него есть дети и что телефонный звонок Алисы захватил его в тот момент, когда он тоже вернулся от мессы.

— Я попробую отыскать его по телефону. Спасибо.

И он тихо назвал другой номер.

— Мадам Грасиен? Это говорит доктор Бернар. Спасибо. А вы? Мне сказали, что комиссар у вас; я хотел бы сказать ему два-три слова. Извините, что беспокою вас, но это важно. Благодарю. Я подожду.

Держа трубку около уха, он, по сути, в первый раз обратился к Жанне.

Почему она была этим взволнована? Ни в его голосе, ни в его взгляде не было ничего необычного. Он никак особенно не нажимал на слова, чтобы подчеркнуть свои намерения. Фразы он произносил совершенно простые, однако сегодня утром они приобретали необычную важность. У нее было ощущение, что она сразу осознала все их значение; она знала, отвечая ему, что внутренний смысл и ее слов также будет понят.

— Вы приехали надолго?

— Не знаю точно. Еще утром я этого не знала.

— Вы видели остальных членов семьи?

— Нет, только жену брата и ее невестку. Они обе кажутся очень уставшими, не так ли?

После некоторого колебания она добавила:

— Мой брат тоже устал до предела?

Он не успел ответить, потому что комиссар, которого пошли искать в глубине сада, где он ловил в реке рыбу, взял трубку.

— Алло! Хансен! Говорит Бернар. Очень хорошо, спасибо. Прошу вас приехать к Мартино. Робер Мартино повесился сегодня утром у себя на чердаке. Он мертв, да. Когда я приехал, было уже слишком поздно. Нет, не было никакого смысла и пытаться. Из-за его веса сломался шейный позвонок. Я бы хотел, если вы сможете, да. Я подожду вас здесь, а пока начну составлять акт.

Жанна не стала снова задавать вопрос, показавшийся ей теперь бесполезным. Доктор тоже молчал. Малыш уснул со спокойным лицом, хотя дыхание его было еще немного хрипловатым.

— Я думаю, вы должны убедить свою невестку открыть вам дверь.

— Вы чего-нибудь боитесь?

Доктор не ответил и на этот вопрос, но обеспокоенным он не казался и добавил только:

— Комиссар непременно захочет с ней поговорить. Он не может поступить иначе.

Наверное, тишина в кухне, дверь в которую, подобно большинству дверей в доме, была открыта, поразила его в этот момент, потому что он спросил:

— Прислуги здесь нет?

— Кажется, она ушла вчера, не сказав никому ни слова. Они ждали сегодня утром другую, но она не пришла.

Никаких замечаний по этому поводу. Он вытащил блокнот из своей сумки, медленно снял колпачок с авторучки и расположился писать на углу стола.

— Может, ребенок не проснется, если вы его уложите. Попробуйте, во всяком случае. Его тяжело держать.