Отравление в шутку

Сигарета Росситера полыхала вовсю. В кафе включили свет, вытерли столики, вымыли пол внутри. Оркестр все еще настраивал инструменты. На улице слышались шаги и смех; среди деревьев мелькали белые платья женщин. Мой компаньон рассеянно уставился на свой стакан.

— Вы, как писатель, должны оценить происшедшее, — тихо заговорил он. — Сын, ради которого она все это проделала, смотрел в окно подвала, хотя не видел ее… Разумеется, миссис Куэйл обезумела окончательно. Ее уже ничто не заботило. Она отключила тормоза и мчалась вперед, разрушая все на своем пути. До того она пыталась защитить себя с помощью, как ей казалось, изощренного коварства, но теперь ей было наплевать на все. Миссис Куэйл вернулась в свою комнату, едва не столкнувшись с судьей на подвальной лестнице. Шум разбудил всех, включая сиделку. Думаю, что старая леди испачкалась кровью, но скрыла это под одеялом. Перед покушением на судью она просто вошла в ванную между двумя соседними комнатами, заперла одну дверь и вышла через другую. Сиделка ничего не заметила. Должно быть, миссис Куэйл накинула что-то на окровавленную ночную рубашку…

Я содрогнулся. Росситер печально посмотрел на меня:

— Сожалею, старина, но вы сами напросились на кровавые подробности. Когда я обнаружил ее мертвое тело за статуей, на нем была кровь. Последнее усилие оказалось чересчур трудным для ослабленного сердца. В любом случае это к лучшему. Поскольку судья не умер от удара бутылкой по голове, миссис Куэйл, оставшись в живых, вероятно, предприняла бы третью попытку…

Он поколебался.

— Слушайте, я уже давно не думал об этом, и сейчас мне не по себе. Я старался отвлечь Джинни от печальных мыслей. Скоро мы пойдем к ней в отель, и я прошу вас не говорить о прошлом. В конце концов, у нас свадебное путешествие, и Джинни не понравится, если ей станут напоминать о трагических событиях в доме.

— Конечно, — отозвался я. — А ведь я все еще вас не поздравил. — Я посмотрел на его более-менее аккуратный галстук и почти выглаженный костюм. Он уже не походил на человека, которого ветер гонял по всему миру. — Вы выглядите ухоженным и даже процветающим. По-прежнему занимаетесь детективной деятельностью?

Росситер смутился:

— Нет, я это забросил. После неприятной истории с Куэйлами мой отец… ну… — Он махнул рукой. — Когда я поступил на работу в полицейский департамент, то знал, что мне, вероятно, придется от нее отказаться. Мой старик разыскал меня через американского комиссара и связался со мной… Он вообще-то не злой — просто я вывел его из себя, когда напортачил в Скотленд-Ярде. Понимаете, он там старший комиссар. Потому меня и взяли на работу в Нью-Йорке. У нас вышел жуткий скандал. Отец сказал, что мои усилия помочь ему практически парализовали английское правосудие. Как-нибудь я расскажу вам об этом. Но он хочет, чтобы кто-то унаследовал его чертово баронетство, и без меня тут не обойтись. Поэтому… — Он снова жалобно махнул рукой и допил свой стакан. — Давайте пойдем в отель и отправимся кутить вместе с Джинни. Она в отличном настроении и охотно к нам присоединится. А это, — он указал на желтую книгу, — мы сожжем. Я не знал, что вы храните ее как сувенир.

— Охотно, — сказал я. — Но если смотреть на это абстрактно, дело было недурным. Некий мистер Джозеф Сарджент считает вас величайшим детективом в истории. Хотя он так не думал, когда вы заставляли нас рисовать картинки… Погодите! Когда глядишь назад, все становится очевидным, кроме этого. Почему картинки?

Росситер усмехнулся:

— Я изучаю скриблографию.

— Что-что?

— Скриблографию, — повторил он с удовольствием. — Я не мог объяснить вам свою просьбу, так как это бы все испортило. Вы бы стали действовать скованно… Помните, я просил вас нарисовать разные вещи — дом, мужчину, женщину, собаку? Вы все это сделали. Ваши рисунки были практически одинаковыми, но мне нужна была демонстрация этого. Рисуя женщину, вы изобразили довольно своеобразное лицо со спиральками волос, похожими на мягкую стружку…

— Ну и что?

— Туиллс сделал то же самое. — Росситер подтолкнул ко мне желтую книгу. — Взгляните! Вы ведь не забыли маленькие рисунки, которые сделал Туиллс на форзаце, прежде чем начать писать? Вы подробно охарактеризовали их в вашей рукописи. В таких непроизвольных, вроде бы бессмысленных набросках, которые люди часто рисуют на бумаге, немало правды. Туиллс думал о миссис Куэйл. Посмотрите на это угрюмое лицо, на эти локоны. Но даже если бы я смог убедиться, что он нарисовал женщину, а не мужчину, этого было бы достаточно, чтобы подтвердить мое объяснение написанного им. Я попросил вас нарисовать — грубо и приблизительно — женщину, и вы изобразили ее так же, как он. Каждый рисунок имел определенный смысл, но мне нужна была именно женщина. Как-нибудь займитесь скриблографией. А сейчас давайте пойдем куда-нибудь и напьемся. Дом, где мы обосновались с моим стариком, — веселенькая птичья клетка с пятьюдесятью четырьмя комнатами, а я не слишком приспособлен для такой жизни. Я чахну и вскоре пускаюсь в загул. Да, пожалуй, нам лучше напиться.

Думаю, он с тоской вспоминал бескрайние просторы, по которым странствовал в пыльном зеленом пальто и потрепанной шляпе.

Сняв роскошный головной убор со складкой в нужном месте, Росситер с неприязнью посмотрел на него. Столики кафе начали заполняться.

— Мне хотелось бы задать еще два вопроса, — сказал я.

— Валяйте. Отвечу, если смогу.

— Что означает запись Туиллса о морфии?

— Меня это тоже интересовало. Думаю, объяснение состоит в следующем. Туиллс, как вам известно, действительно верил, что кто-то все эти годы продолжал пугать судью имитацией белой мраморной руки. Мы можем не сомневаться, что происшествие имело место один раз и инициатором его был Том, но судья под влиянием наркотика впоследствии, вероятно, видел руку в каждом углу. Туиллс, когда писал это, по-видимому, подозревал, что судью пугает миссис Куэйл, и его запись связана с размышлением о том, какой страх испытывал его тесть под влиянием морфия. Конечно, старая леди не была заинтересована в подобных фокусах. Она хотела только вернуть Тома. Полагаю, ее дети понимали, что мать немного не в себе. Разумеется, не до такой степени, чтобы совершить убийство, но все же… Это может объяснить их поведение. Они предпочитали обвинять друг друга, чем собственных родителей.

— И последняя деталь, — сказал я, — которая кажется мне самой ужасной…

— Ну?

— Смех. Помните? Сиделка слышала его в комнате Туиллса. Это не давало мне покоя. И все говорили об этом — например, судья Куэйл с его неожиданной цитатой об «отравлении в шутку»… Но сиделка клялась, что миссис Куэйл спокойно лежала в постели, когда раздался смех.

— Так оно и было, — печально ответил Росситер. Поднявшись во весь внушительный рост, он нахлобучил шляпу и взял трость и перчатки, нелепо выглядевшие в его руках, со стула рядом с ним. Я видел, что позади него официанты разносят пиво. Оркестранты рассаживались по местам, прилаживая скрипки под подбородок…

— Туиллс любил этот город, — внезапно продолжил мой компаньон. — Он хотел вернуться сюда и осуществить все свои мечты. И он все еще думал об этом, когда… — Росситер оборвал фразу, глядя куда-то в теплые сумерки. — Вам никогда не казалось странным, что Туиллс не спас себя? Он чувствовал действие яда и знал, что это гиосцин. У него еще оставалось немного времени, чтобы попытаться справиться с отравлением, но он не сделал этого. Туиллс просто устал, старина, и больше не хотел жить. Это его смех слышала сиделка. Он смеялся над своей судьбой, лежа в полосатой пижаме и ожидая смерти.

Мы медленно вышли на тенистую улицу — перед нашим мысленным взором стояло туманное видение холодного дома. Дирижер взмахнул палочкой, и звуки вальса поплыли над столиками, приглушая звон стаканов и гул голосов. «Смотрю на тебя я, прекрасная дама…»