Смерть на каникулах. Убийство в больнице (сборник)

– Один из родительских грехов, – сказала Джилл, – не выслушивать детей внимательно.

– Я кого угодно могу вежливо выслушать, – ответил Дэвид, – но это еще не значит, что слышу рассказанное.

– Если бы я слушал все, что говорят ученики, – добавил Чарльз, – то оглох бы или сошел с ума. А скорее и то, и другое.

– Я знаю, – настаивала Джилл. – Это как искать янтарь на морском берегу. Но если бы инспектор с Чарльзом не внушили детям страх божий, булаву обнаружили бы на сутки раньше.

– Это правда, – усмехнулся инспектор Митчелл. – Работа юного Притчарда была первым конструктивным моментом во всем деле. Он сам это идеально сформулировал, сказав, что поливальная бочка – единственное подходящее место на его участке.

– Что вы имеете в виду?

– Именно это. Он исключил два сарая, и осталась лишь бочка с водой. От музея и до ворот, если только не копать нору под живой изгородью, это было единственное подходящее место, куда можно спрятать орудие убийства. Полицейские из Стэнхерста пропустили его, потому что схалтурили. Когда я слил оттуда свежую дождевую воду в субботу, его там уже, конечно, не было. Но накануне еще было. Значит, убийца прошел по задней аллее, по крайней мере, до бочки с водой. Теперь: задняя аллея – наиболее открытый путь из музея. Приходит на ум, что любой член труппы прокрался бы в сады вдоль стены музея, вокруг гардеробной или сараев – все отличнейшие места, ямы и кусты, куда можно сунуть булаву незаметно. А он выбрал бочку с водой. Это меня навело на одну мысль: убийца бросил булаву в бочку в спешке, удирая из школы. То же самое подумал и доктор, когда я ему передал слова Притчарда. Сопоставив с рассказом Билли о машине и вероятностью, что в обеих компаниях действовал один и тот же вор, учитывая исправленное время, я уже не сомневался. Но реальных доказательств у меня не было. Поэтому и пришлось устроить эту мелодраму при любезной помощи миссис Ридсдейл.

– Никогда больше эти часы не надену, – вздрогнула Джудит.

– Он был настоящий мастер, – заметил Дэвид. – Я смотрел, но так и не увидел, как исчезли часы, и Митчелл тоже. Дьюхарст применил старый трюк фокусников, когда труппа столпилась у окна за его спиной. Вдруг отвлек их внимание на миссис Фентон, идущую по аллее. И я тоже отвернулся на долю секунды, а часы исчезли.

– А деньги мистера Уорвика он взял, думаю, когда ждал меня в доме учителей, – задумчиво произнес Лемминг. – Он там был один минут десять, пока проводившая его туда горничная меня искала.

– Конечно же. И тогда же одну банкноту он сунул в брошенный пиджак Бассета, валявшийся внизу. Он тут переоценил свои возможности, хотя улика появилась только сейчас. Если бы она была у меня раньше, не понадобилось бы устраивать все эти разглагольствования.

– Не растравливайте рану, – сказал Дэвид. – Актеры по достоинству оценили постановку.

– Расскажите нам, – попросила Джилл. – Не слушайте Дэвида.

– Когда Дьюхарст уехал в пятницу вечером, – резюмировал инспектор, – у него были с собой медали мистера Ридсдейла и деньги Гэша. Он опаздывал в Истбурн, как обнаружил Лемминг, когда ему позвонил. Дьюхарст оправдался тем, что по дороге проколол колесо. Естественно, я проверял передвижения всех участников, и это тоже, но ни один гараж отсюда и до Истбурна, по крайней мере, на прямом пути, не мог припомнить ни смены колеса, ни ремонта шины. И ни один гараж в Истбурне не помнил этого прокола. Но посыльный из его отеля сказал, что он приехал без запаски сзади, так что я подумал, что он ездит на запаске, пока чинят проколотую шину, а гараж про его машину забыл. Однако вчера вечером, когда я был практически уверен, что он убийца, и требовалось только подтверждение, до меня дошло, что самым удобным местом для него был бы Лондон, где можно сбыть медали. И я проверил гаражи на дороге Лондон – Истбурн. Это был выстрел наугад, но у Дьюхарста не имелось запаски, и вряд ли он оставил ее в городе. Скорее всего, оставил где-то возле Истбурна, чтобы на следующий день забрать. Понимаете, он знал, что Лемминг будет ему звонить из-за Фентона и придется оправдывать свою задержку, а рисковать он не хотел. Вообще-то оправдание было слабое: задержанный отъезд из школы плюс дополнительная поездка – за это время можно было не спеша сменить три колеса.

– Почему вы решили, что прокол реальный, а не предлог?

– Он был и реальный, и предлог. Не мог не быть. И я не думаю, что он оказался случайным. Поскольку времени у него было очень мало, он хотел использовать каждую минуту. Вероятно, Дьюхарст вообще не менял колеса – просто воткнул кремешек в запаску и так ехал. Да, ошибся он вот как. Он ремонтировал шину в гараже сразу за Истбурном по дороге на Лондон. В том направлении есть одна очень плохая дорога, которую он, видимо, выбрал для возвращения сюда в субботу, когда забрал отремонтированную шину. В общем, в гараже Дьюхарст наводил об этой дороге справки. И не только это: днем он возвращался тем же путем и снова заехал в гараж, теперь за бензином. И вот тут и прокололся: случайно или по недосмотру отдал служителю гаража банкноту мистера Уорвика. Но вчера было воскресенье, и приехал я туда поздно. Мне повезло застать того же работника, который занимался проколом шины и заливал бензин, получив при этом банкноту, с которой надо было давать сдачу. А владельца на месте не оказалось, он не живет при гараже. Так что для получения каких-либо вестей об этой банкноте мне пришлось ждать до сегодняшнего утра. К счастью, деньги из кассы сдаются в банк по утрам в субботу, так что они еще далеко не ушли. Одна из банкнот по номеру совпала с той, что была у мистера Уорвика.

– Я полагаю, у меня нет шансов вернуть медали? – грустно спросил мистер Ридсдейл.

– Мы делаем, что можем. Но сейчас, когда Дьюхарст погиб, трудно будет выследить его сообщников. Ничего из взятого им особой ценностью не обладает. Это для клептомании типично: украденное ему не было нужно. Беда в том, что он ни разу не был осужден. Я отослал отпечатки всей труппы, включая Дьюхарста, еще в субботу, и он совершенно не возражал против их снятия. Но они, естественно, не помогли, поскольку за ним ничего не числилось. Я его тогда только подозревал, доказательств не было.

– Рад, что вы меня не заподозрили всерьез, – сказал Джордж Лемминг. – Не знаю, достаточно ли было моей невиновности, чтобы устоять против вашей бульдожьей хватки.

– Он не мог вас подозревать после того, как мы изменили время убийства, – ответил Дэвид. – Вы были на сцене, и мы восхищались вашей постановкой света в последнем акте. Слышали бы вы, что говорил мистер Лоуз по этому поводу! Я знал, что вы находились в кулисах, и вся труппа знала. Вряд ли они единогласно лжесвидетельствовали. Кроме того, больше никто в вашем пульте не разбирался.

– Это да, – согласился Лемминг.

– И нам было известно, что Дьюхарсту спектакль знаком до тонкостей, потому что он сам его поставил, – добавил Дэвид.

В комнату вошел констебль с известием для инспектора, что прибыла «Скорая» из Стэнхерста. Митчелл начал прощаться. Он сообщил, что Бассета сегодня же утром отпустят, а с Леммингом они снова увидятся днем на дознании по Роберту Фентону. Также Лемминга, вероятно, вызовут на дознание по Дьюхарсту, но пока труппа может ехать куда захочет. Мистеру и миссис Ридсдейл инспектор выразил сочувствие, не скрыв своего мнения, что для колледжа все обернулось удивительно хорошо в смысле публичности.

– Если вам станут докучать репортеры, – добавил он, – пошлите их на дознание по Дьюхарсту, и там они услышат всю историю.

Ридсдейлы тепло поблагодарили его за то, что он так быстро разобрался с делом. И были еще более благодарны за то, что так легко отделались. Когда инспектор вышел, выяснилось, что актеры тоже готовы отбыть. При этом мистер Ридсдейл не позволил Леммингу извиняться за произошедшее. В этом не был виноват никто из актеров, а за грехи своего режиссера они уже пострадали более чем достаточно.

Гэш и Лемминг направились в дом учителей, подавленные, но благодарные. По дороге Гэш сказал: