Хладнокровное предательство

И он ушел, не закрыв за собой дверь. Сквозняк чуть не задул огонек в лампе, стоявшей на столе. По стенам заплясали тени.

Ратлидж произнес вслух, обращаясь не только к Хэмишу, но и к теням:

— Интересно, насколько хорошо он знал Элкоттов…

Картошка не доварилась, а мясо было жестким, как подошва. Но люди, собравшиеся за столом, ели молча и не жаловались. Серолицему Хью Робинсону позволили присоединиться к остальным. Он не поднимал глаз — видимо, стыдился своей выходки.

Ратлидж, сидевший рядом с Элизабет Фрейзер, нарезал ей баранину и намазал маслом хлеб. Она поблагодарила его молча, взглядом. Наверное, порезанная рука еще болела — он видел это по тому, как она, оберегая, прижимала ее к себе.

Миссис Камминс говорила без умолку. Она просила постояльцев сказать, нравится ли им ее стряпня, вкусно ли получилось. Камминс только делал вид, что ест, а Хью Робинсон жевал механически. Джанет Аштон что-то ответила миссис Камминс и замолчала. Стало слышно тиканье кухонных часов, потрескивание углей в очаге да завывание ветра за окнами.

Хэмиш, пробудившийся в напряженной атмосфере, заметил: «Весело, как на поминках».

Когда доели открытые пироги, завывание ветра стало сильнее. Миссис Камминс начала убирать со стола. Муж встал, чтобы помочь ей; видно было, что его внезапное оживление искусственное и натянутое. Он взял у нее тарелки и составил у раковины. В малой гостиной затопили камин, Гарри Камминс обещал через несколько минут принести туда чай.

Джанет Аштон вышла из кухни первой. За ней последовал Ратлидж. Перейдя в гостиную, она вдруг сказала:

— Когда нам позволят похоронить наших мертвецов? Для Хью это станет настоящей милостью.

— Сегодня же поговорю с инспектором Грили, — обещал Ратлидж. — Наверное, вы уже можете договариваться насчет похорон; не вижу к этому никаких препятствий.

Хью Робинсон вошел в гостиную следом за бывшей свояченицей, но ее вопроса как будто не услышал. Грузно опустился на стул и говорил, только если к нему обращались.

Ратлидж продолжал:

— Надеюсь, вы понимаете, что уехать отсюда вам пока нельзя. Даже если дороги станут проходимыми.

— Я и не ожидала, — язвительно ответила Джанет Аштон.

Все уже давно легли спать и в доме было тихо, когда Ратлидж вдруг очнулся от глубокого сна. Он усвоил этот трюк за месяцы и годы, проведенные в окопах, когда опасно было зажигать спичку, чтобы посмотреть, который час. Он привык доверять своим внутренним часам, они оказались безотказными и позволяли ему спать урывками, когда можно, и просыпаться к своей смене в карауле или к очередному наступлению.

Он встал, оделся и тихо прошел по коридору к кухне. Огонь в очаге погас, кухня успела выстыть. Ратлидж обулся, застегнул пальто. Выйдя во двор и стараясь держаться в тени, он добрался до небольшого сарайчика и, прислонившись спиной к дощатой стене, стал смотреть на Нарост. Днем он предусмотрительно позаимствовал у Элизабет Фрейзер бинокль — его держали в гостинице для летних туристов. В ожидании он грел бинокль под пальто.

Следующие пять часов он неотрывно следил за горами.

В начале пятого утра он сдался. Хэмиш уже целый час твердил ему, что никто не придет, но ему не хотелось уходить. От мороза ноги у него совсем окоченели, а щеки горели.

Зачем кто-то из местных жителей вздумал вчера лезть в горы? Искал заблудшую овцу? Срезал дорогу домой?

И почему Хендерсон испугался, заметив наверху свет фонаря?

«Потому что, — ответил Хэмиш в темноте, — кто-то шатался поблизости от фермы Элкоттов».

Ратлидж вернулся в дом. Прежде чем войти на кухню, он долго топал ногами на крыльце, сбивая снег с ботинок.

За столом сидела Элизабет Фрейзер, она встревоженно подняла руку, как будто боялась, что он набросится на нее.

— Что вам понадобилось здесь в такой час? — спросил он, снимая шляпу, чтобы она отчетливее видела его лицо.

— Ах, господи, как вы меня напугали! — задыхаясь, проговорила она. — Где вы были? Что случилось?

— Ничего не случилось. Я… мне не спалось…

— Нет, неправда, — дрожащим голосом возразила мисс Фрейзер. — Там кто-то был…

Ратлидж круто развернулся к окну, а потом снова к ней:

— Я никого не видел. Постоял у сарайчика, прошел мимо хлева…

Она покачала головой:

— Не у хлева… дальше… вроде собака… и кто-то шел за ней. Сгорбился и смотрел в землю.

— Если то, что вы говорите, правда, — не скрывая сомнения, ответил Ратлидж, — вам не следует сидеть здесь одной, вы сильно рискуете. Если бы вас заметили…

Его сомнение не укрылось от нее.

— Не может быть, чтобы мне все просто приснилось. Все было на самом деле!

— Не понимаю, как я-то ничего не видел! — Ратлидж снова засомневался. Он устал, замерз, несколько часов кряду простоял на одном месте. Возможно, последние полчаса он спал стоя.

Он снова вгляделся во мрак; над гостиницей нависала гора, во дворе, на фоне заснеженного склона, чернели хозяйственные постройки. В них может спрятаться дюжина человек…

И все же шестое чувство, которое не раз спасало ему жизнь за четыре года войны, подсказывало, что во дворе никого нет. Когда он снова повернулся, Элизабет Фрейзер смотрела на него. Ее лицо было белее снега.

— Снова то же самое, — прошептала она.

— Еще одно убийство? — быстро спросил он.

— Нет. — Она развернула кресло и, объехав стол, остановилась в углу, где на нее не падал свет. Из темноты она ответила: — Иногда… мне что-то мерещится.

— Объясните, что вы имеете в виду. У вас разыгралось воображение? Вы видите вещие сны?

— Не знаю. — Ратлиджу показалось, что она плачет. — Какое-то проклятие! Сама толком не знаю, что со мной. Иногда меня подводит зрение. А может, что-то с головой… Не знаю, — повторила она. — А как бы хотелось знать наверняка! Но все было таким… настоящим! А я ничего не могла поделать, сидела и смотрела.

Ратлиджу показалось, что он ее понял. Скорее всего, ей снится, что она снова ходит. Может быть, именно в таком виде он застал ее в свою первую ночь в гостинице. Беспокойный разум выгнал ее из постели и дал какое-то задание, а он, войдя на кухню, нечаянно разбудил ее.

— На вашем месте я бы не беспокоился, — примирительно сказал он. — Сейчас вам ничто не угрожает, и на улице никого не было, только тени от бегущих облаков. Хотите чаю? Вам нужно согреться, и тогда вы снова спокойно заснете.

— Вы мне не верите. — Она подавленно вздохнула.

— Милая моя девочка, я вам верю. На фронте некоторые солдаты уверяли, будто видели, как к нам по ничейной земле приближается целая армия. Они прищуривались, чтобы получше оценить расстояние, и поднимали тревогу, а там ничего не было. Все дело в напряжении. Человек знает, что враг вот-вот пойдет в наступление, и его нервы напряжены до предела. Невольно хочется как можно скорее сойтись с врагом лицом к лицу.

— У меня нет врагов, которые вот-вот пойдут в наступление.

— Враги есть у всех, — возразил Ратлидж. — Иногда наш враг — просто боязнь самого себя.

Некоторое время она молчала, а потом спросила:

— А у вас какой враг?

Он чуть не признался ей во всем — на кухне было темно, и они не видели лиц друг друга. И все же он пока боялся облекать свои страхи в слова. Ведь ему придется жить с ними и завтра, при свете дня.

— Война, — сказал он. — И воспоминания о многих погибших.

— Да, понимаю.

Он услышал, как она развернулась и поехала к двери, ведущей в коридор.

— Мистер Ратлидж, если вам не трудно, заприте, пожалуйста, наружную дверь.

— Хорошо. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — долетел до него тихий голос.

Он долго стоял на кухне, чувствуя себя одиноким и ужасающе опустошенным.

На следующее утро, не дожидаясь, пока кто-нибудь выйдет во двор, Ратлидж отправился искать следы. Но с рассветом заморосил дождь. Если кто-то и бродил у гостиницы ночью, все улики растаяли — в том числе и его собственные следы.