Смерть бродит по лесу

— Если вам угодно, — сказал суперинтендант. Прокашлявшись, он заговорил так, словно декламировал заранее заученный текст: — Я только что из помещений кухни этого отеля, где я конфискован отруб недавно забитой свиньи, о происхождении которой повар не мог отчитаться. У меня есть причины полагать, что это вы снабдили повара означенной свининой, не имея на то требуемой лицензии, которая давала бы вам такое право. Мой долг предупредить вас, что все вами сказанное будет занесено в протокол и предъявлено как улика.

— Ха! Ха! — размеренно произнес Уэндон.

— Что вы сказали?

— Я сказал: «Ха! Ха!» Можете заносить в протокол и предъявлять как улику, если пожелаете. И можете прибавить: если повар говорит, что свинина от меня, то он чертов лжец.

— Тогда соблаговолите объяснить, что повар делал сегодня вблизи вашей фермы?

— Его там не было.

Тримбл протянул руку сержанту Бруму. С видом фокусника сержант извлек откуда-то газету, внешние листы которой были испачканы кровью.

— Порция означенной свинины, — продолжал Тримбл, — была завернута в газету, которую я сейчас вам показываю. Это номер «Дидфордс эдвертайзер» за позапрошлую неделю, и на первой странице написана карандашом ваша фамилия. Очевидно, ее написал владелец газетного киоска, доставивший вам газету. Не соблаговолите объяснить, как получилось, что мясо было завернуто в эту газету, мистер Уэндон?

Сопротивление Уэндона внезапно испарилось.

— Ладно, — сказал он и медленно осмотрел комнату, с усталым презрением скользнув взглядом по всем присутствующим. — Надеюсь, все получают удовольствие при виде того, как закон преследует порядочного фермера. Пурпур, мошеннически лишивший меня и других многих тысяч фунтов. Миссис Рэнсом, которая ждет не дождется купить фунт-другой мяса из-под полы. Все вы смотритесь сейчас добродетельно. Особенно этот треклятый ханжа-молокосос... Полагаю, это вы шпионили сегодня за моей фермой с биноклем? Вас за это следует благодарить, да?

— Вы готовы сделать заявление, мистер Уэндон?

Сержант Брум уже держал наготове блокнот, над которым занес карандаш.

— Почему бы и нет? Что хотите от меня услышать?

Опираясь на стойку, Уэндон начал давать показания сержанту. Потом Петтигрю, в первый и последний раз, явно вмешался в ход событий. Прихватив с собой Годфри, он отошел к двери и сказал вполголоса несколько фраз Макуильяму.

— Благодарю вас, сэр, — отозвался Макуильям. — Как раз то, что мне было нужно. Мистер Тримбл, не одолжите мне на минутку вещественное доказательство?

Он некоторое время изучал окровавленные газетные листы, потом удовлетворенно кивнул. Дождавшись, когда Уэндон закончит, а сержант Брум уберет блокнот, он подошел вдруг к фермеру и сказал тихонько, почти небрежно:

— Есть еще кое-что, о чем мне хотелось бы вас спросить, мистер Уэндон. Это та самая газета, это ее вы читали у себя в машине возле «Альп» в тот день, когда привезли миссис Порфир? В день, когда она была убита.

Уэндон молчал. Какой-то странный, сдавленный звук вырвался у него из глотки.

— В ней есть заметка, где говорится, что мистер Пурпур подарил местному музею карикатуру на Генри Спайсера. Вы ее прочли?

И снова ответа не последовало, но Уэндон словно бы съежился, будто одежда стала вдруг слишком для него велика.

— Вы, конечно, знали, что портрет находился в собственности миссис Порфир, так как видели его у нее дома. Она сказала, что вся обстановка принадлежит ее мужу. Заметка в газете подсказала вам, что миссис Порфир жена мистера Пурпура. Вот почему вы решили ее убить.

Повисла долгая и ужасная пауза, нарушаемая только шумом затрудненного дыхания Уэндона.

— Вы убили ее, Уэндон, какой бы доброй и невинной она ни была, просто потому, что ее муж должен был вам деньги. Ваши попытки получить что-либо от него обернулись неудачей, потому что все свое имущество он перевел на жену. Вы сочли, что после ее смерти оно к нему вернется и тогда вы и другие кредиторы сможете до него добраться. Много вы бы не получили, потому что вы только один из сотен, у кого есть права на суммы из наследства. А вот если бы вы оставили ее в живых, миссис Порфир выплатила бы вам все причитающееся до последнего пенни, потому что вас пожалела. Вы потеряли восемь тысяч фунтов, Уэндон, только потому, что были алчны и черствы, а ведь деньги сами шли вам в руки.

И тут Горацио Уэндон заговорил.

— Неправда! — выдохнул он. — Скажите мне, что это неправда! Восемь тысяч триста четырнадцать фунтов! Она собиралась отдать их мне? О Боже! Что я наделал!

— Я еще не закончил, — безжалостно продолжал Макуильям. — Вы могли бы выйти сухим из воды, если бы не решились на крайне очевидную ложь, понимаете? Но вы сочли, что должны солгать, если хотите пожать плоды своего преступления. Решив, что мистер Пурпур арестован, вы явились с выгораживающими его показаниями — показаниями совершенно ненужными, потому что имелся говоривший правду свидетель, который сказал то же самое.

Сказать вам, почему вы так поступили? Потому что до вас дошло, что единственный человек на свете, которого никак нельзя допустить до тюрьмы, — мистер Пурпур. Если он будет приговорен за убийство жены, то ни он, ни его наследники ничего из ее наследства не получат. Вы остались бы на прежнем месте, должником без гроша за душой. Надо отдать должное вашему уму, Уэндон, что вы это сообразили, но тем не менее эта ложь стала для вас фатальной.

Петтигрю пробормотал что-то себе под нос. Стоявшая подле него Элеанор была единственной, кто разобрал его слова, и услышанное совершенно ее озадачило.

Уэндон молчал. С видом полнейшего отчаяния он медленно сделал несколько нетвердых шагов. Тримбл подхватил его под одну руку, Брум под другую, и, волоча ноги, он без сопротивления позволил себя увести.

— Фрэнк, — сказала Элеанор, — что означали твои слова только что?

— А разве я что-то говорил?

— Перед тем как полицейские его увели, я отчетливо слышала, как ты что-то сказал. Прозвучало как «Криппен».

— Если так прозвучало, то, наверное, так и было.

— Но при чем тут, скажи на милость, Криппен? Я про него знаю, кто не знает? Он отравил свою жену из любви к мисс Ле Нев, которую, одев мальчиком, повез в Америку. Но Скотленд-Ярд послал радиограмму на корабль...

— Совершенно верно. Как ты и сказала, про Криппена всем известно. Но не каждый знает про Криппена все. К несчастью для Уэндона, главный констебль как раз знает.

— Ну так хотелось бы послушать, что такого было в Криппене, чтобы он хотя бы чем-то походил на мистера Уэндона. Потому что я решительно ничего не понимаю.

— Между Криппеном и Уэндоном решительно ничего общего, кроме того, что оба они убийцы. Суть в том, что Уэндон мог бы оказаться на месте мисс Ле Нев.

Элеанор беспомощно повернулась к Годфри.

— Вы гораздо умнее меня, — сказала она. — Вы понимаете, в чем тут дело?

Годфри покачал головой.

— На самом деле все очень просто, — объяснил Петтигрю. — Криппена, как известно, повесили за убийство. Но не всем известно, что после казни Криппен еще раз, теперь уже посмертно, фигурировал на разбирательстве уголовного суда, когда мисс Ле Нев, которой он оставил все свои деньги, предприняла азартную попытку их затребовать. Она потерпела неудачу по той простой и печальной причине, что деньги мистера Криппена принадлежали миссис Криппен до того, как он с ней разделался, а закон не позволяет преступнику получить выгоду от своего преступления. Не могут получить выгоду от его преступления также наследники и, соответственно, кредиторы. Вот почему я сказал, что если бы Пурпура приговорили за убийство его жены, Уэндон очутился бы на положении мисс Ле Нев. Главного констебля, как и всех остальных, сбивало с толку то, что Уэндон настаивал на невиновности Пурпура, которого он до смерти ненавидел. Я случайно упомянул Криппена в связи с оспоренными завещаниями, и его осенило. Вот и все.

— Значит, невзирая на твои протесты, Фрэнк, это ты раскрыл дело. Суперинтендант никогда тебе не простит.