Последний удар

Мистер Гардинер молился в коридоре.

Оставшись наедине с телом, Эллери попытался сосредоточиться — вероятно, слишком поздно.

Он приложил тыльную сторону ладони к шее, щеке, уху Джона. Они были еще теплыми. Если бы не торчащий в спине нож, Джон казался бы спящим.

«Если бы я понял смысл подарков на пять, десять, пятнадцать минут раньше!» — думал Эллери.

Потом он заметил карточку. На ней лежало лицо Джона, как будто он читал ее в тот момент, когда нож вонзился ему в спину. Обернув пальцы носовым платком, Эллери ухватился за край карточки и тянул ее до тех пор, пока не стал виден машинописный текст. Он не стал поднимать карточку со стола.

Она выглядела так же, как одиннадцать предыдущих, — белая, продолговатая и со стихотворным посланием:

В двенадцатый вечер Святок

Шлет любовь твоя в подарок

К и н ж а л, что последним ударом

Жизнь заберет без остатка.

Двадцатым предметом стал кинжал. Как и следовало предвидеть.

Теперь многое было ясно. «Последний удар»... Все так и вышло.

Беда в том, думал Эллери, что все выходило слишком явно.

Настолько явно, что лишь идиот мог принять это за чистую монету.

Глава 15

Крещение: понедельник, 6 января 1930 года

В которой мистер Квин отказывается от гамбита, мертвец оживает, многое объясняется, но многое остается окутанным тайной

Когда сержант Дивоу вернулся в спальню, Эллери оставил его с трупом и поспешил вниз.

Все были в гостиной, кроме мистера Гардинера, Расти и ее матери.

— Я дал Расти успокоительное, и она прилегла в своей комнате, — сказал доктор Дарк. — С ней миссис Браун и его преподобие.

Эллери кивнул. На всех лицах застыло ошеломленное выражение.

— Полагаю, вы все видели нож, — заговорил Эллери. — Это антикварный кинжал с рукояткой, украшенной полудрагоценными камнями. Выглядит старым. Он из вашего дома, мистер Крейг?

Бородач покачал головой — он тоже выглядел постаревшим. Крейг сидел на стуле поодаль от других, с плотно сжатыми губами, словно с величайшим трудом удерживая себя в руках.

— Кто-нибудь узнал его?

Никто не ответил.

Эллери пожал плечами.

— Ну, это работа для Луриа. Нас касается то, что это был последний подарок. — И он повторил вслух стишок с карточки. — Номер двадцать, завершающий серию.

Эллери умолк. К чему говорить, что теперь ему известно значение подарков? Он не мог довести объяснения до конца. Не мог сказать им, что ключи в стихотворениях, их смысл в целом, вся общая картина настолько однозначны, что указующий перст обвинения может быть направлен лишь на одного из них. Не мог признать отсутствие альтернативы. Не мог заявить: «Все это приговаривает упомянутого человека к виселице».

Ибо принятие единственно возможного решения делало этого человека полным идиотом. А это было невероятно — сама природа преступления свидетельствовала, что замыслить его мог только незаурядный ум. Как мог человек, оставляя столь изощренный след, делать это с единственной целью — чтобы след приводил прямо к нему? Потому что ключи указывали именно в этом направлении.

Пожалуй, лучше промолчать.

Эллери понимал, что в этом деле с самого начала были намечены три жертвы — Джон, персона, на которую указывали ключи, и он сам. Смерть Джона являлась основной целью. Эллери отводилась роль послушной ищейки, позволяющей направить себя по следу, ведущему якобы к неопровержимым выводам. Он должен был обвинить в гибели Джона не того человека.

Вся замысловатая история с таинственными рождественскими коробками, их содержимым, стихотворными ключами имела лишь одну цель — обвинить невиновного в убийстве Джона. Подтасовка была ловкой и в другом смысле. У Эллери были причины полагать, что теоретически этот невиновный обладает веским мотивом для подобного убийства. С уликами, указывающими на него, и изготовленным, как на заказ, мотивом подтасовка становилась безукоризненной.

Нет, говорил себе Эллери, он может только отказаться подыгрывать клеветнику — отклонить предлагаемую роль. Тот, на кого указывали ключи-подарки, не был тем, кто воткнул кинжал в спину Джона. Им был тот, кто готовил подарки, сочинял стихи и оставлял рождественские посылки. Не исключено, что, храня молчание, думал Эллери, он будет играть на руку подлинному убийце...

Прибытие лейтенанта Луриа и группы экспертов развеяло общую апатию. Лейтенант не произнес ни слова — выражение лица говорило за него. Он сразу поднялся по лестнице.

Луриа потребовал очистить верхний этаж, поэтому мать и дочь Браун были вынуждены покинуть комнату Расти. Приход медэксперта, доктора Теннанта, также задержал лейтенанта. Всем пришлось ждать в гостиной — ошеломленные, убитые горем, терзаемые чувством вины, они старались держаться вместе. Фримен и Пейн выглядели ужасно. Эллери понимал, что творится у них в голове. Если лейтенант Луриа узнает, что пытался с ними сделать Джон...

Троих слуг препроводили в гостиную, где они заняли дальний угол.

Эллери потерял счет времени. Он сидел, скорчившись, как и остальные, грызя ногти и думая о том, что происходит наверху.

Ожидание казалось бесконечным.

Внезапно из арки донесся веселый голос:

— Уже без четверти двенадцать. Что делают внизу эти автомобили?

Четырнадцать тел вздрогнули одновременно. Четырнадцать голов повернулись, словно их дернула одна и та же струна. Четырнадцать пар глаз расширились в испуге и изумлении.

Расти вскочила. Она пыталась заговорить, вцепившись себе в горло.

— Это его дух! — взвизгнула ее мать.

Затем все шесть женщин, как по команде, свалились в обморок.

У высокой фигуры в арке было перевязано правое запястье.

Это был Джон!

Джон шагнул в гостиную, как живой. Если он был духом, то весьма необычным. Подбежав к Расти, Джон поднял ее, усадил на диван и начал растирать ей руки. При этом он выглядел растерянным, словно оказался в каком-то причудливом измерении пространства и времени, искажавшем даже знакомые предметы.

— В чем дело? — осведомился Джон. — Почему вы все на меня так уставились?

— Джон... — Его опекун облизнул губы. — Это ты?

— Не понимаю, — продолжал Джон. — Я вышел прогуляться по лесу и собраться с силами перед большим прыжком. Ведь я сказал, что буду здесь без четверти двенадцать, и выполнил обещание. Кто тут болтал о духе? Можно подумать, что я уже мертв.

— Ты действительно мертв, — огрызнулся Мариус Карло.

— Что?!

— Вернее, был мертв. Я имею в виду...

— Кто ты? — Борода Крейга дрожала мелкой дрожью.

— Да что с вами? — воскликнул Джон. — Это шутка в последнюю минуту, Артур? Что значит «кто я»?

— Ты Джон или... кто?

— Пастушок, который дует в свой рожок [92], — сердито ответил Джон. — А что такое с женщинами? Или они тоже притворяются? Расти, хватит дурить! Очнись! — Он начал хлопать ее по щекам.

— Господи! — Лейтенант Луриа стоял в арке. Его суровое лицо было бескровным. Он выглядел ошарашенным.

— Подождите, — заговорил Эллери. Он никогда в жизни не был так потрясен. Но когда миновал первый шок, остатки здравого смысла начали просачиваться ему в мозг. Это, безусловно, был Джон — та же фигура, то же лицо, тот же байроновский локон, тот же голос, та же одежда, та же повязка на той же руке. И это был тот, кого он искал, — двойник Джона. Эллери заставил себя ухватиться за эту мысль. — Если ты Джон... то кто наверху в твоей комнате?

В темных глазах Джона блеснули искорки.

— В моей комнате?

— Да, в вашей комнате! — рявкнул лейтенант Луриа. — Там мертвец, который не мог бы походить на вас больше, как если бы вы лежали на его месте. Кто это, Себастьян?

Искорки погасли.

— Мертвец? — переспросил Джон.

— С ножом в спине.

Джон закрыл лицо руками и заплакал.